Андрей невольно рассмеялся.
— Кабы вы оправдались перед нами, было бы любопытно побеседовать с вами о философии, — сказал он. — Меня не удивляет склонность дам к этой науке, я видел даже французскую книжицу «Тереза-философ» у приятеля…
— Боже мой! Ради бога, не упоминайте в приличном обществе, что вы брали в руки эту книжонку. Место ей — в помойной яме.
— Я открывал ее, — признался Граве. — Это чтение не для девиц. Но мне как врачу полезно было знать, какие штуки проделывают с собой женщины… впрочем, бог с ними…
Андрей, опозорившись, не пожелал продолжать этой щекотливой беседы.
— А ведь говорят, что сочинил этот кошмар маркиз д’Аржан, философ с европейским именем, — ответила доктору пленница. — Я сама выросла почитай что в монастыре и знаю, что девицы любопытствуют узнать о нежных чувствах между дамами и кавалерами, но дурных и нелепых опытов над собой, как Тереза, не делают.
— Так вы читали?
— Несколько страниц всего…
— Вы, кажется, собирались оправдаться? — перебил Андрей. — Мы готовы слушать. Говорите.
— Допустим… — помолчав, сказала пленница. — Я действительно смольнянка прошлого выпуска. Вы ведь знаете, что выпуски случаются не каждый год. Покинув Воспитательное общество, я сперва поселилась у дальней родственницы, которая хотела повенчать меня со своим сыном. Однако сын, несколько раз побеседовав со мной, венчаться передумал, хотя…
— Хотя вы богатая невеста? — с неожиданным презрением спросил Андрей.
— Да, пожалуй… У меня есть сильный покровитель, очень сильный, который, узнав, что сватовство не состоялось, обещал сам решить мою судьбу. И первое, что было сделано, — я переехала к дядюшке, который сперва не слишком хотел этого, но потом мы подружились. Скорее всего, он желал угодить моему покровителю. И вот я уже четвертый год живу такой жизнью, какая мне нравится…
Андрей, имея дело лишь с голосами и запахами, стал очень чуток по этой части. Веселые и бодрые интонации обманули бы его раньше — а теперь он уловил некую фальшь.
— Кто дядюшка ваш? — строго спросил он. — У кого мы можем получить сведения о вас?
— Я уже пояснила, почему не хочу выдавать этого…
— Верить вам я не могу, — сказал на это Андрей. — Тем более — вы не желаете открывать свое имя. Может, потому, что покровитель ваш — великий князь Павел Петрович?
— Позвольте… Великому князю нужны надежные люди, чтобы снабжать его деньгами. Но тут одно противоречие. Те деньги, которыми могла откупиться Марья Беклешова, для великого князя совершенно незначительны…
— А деньги госпожи Поздняковой? Машу наказали, чтобы Позднякова знала, что бывает с ослушницами.
— Вы хотите сказать, что вымогатели пристали к Аграфене Поздняковой?
На сей раз фальши в голосе Андрей не уловил, и это его рассердило.
— Изволь радоваться, доктор, перед нами удивительная актерка. Гиацинте до нее далеко, — сказал он.
Но Граве, видимо, проникся сочувствием к пленнице.
— Выслушай эту даму до конца, Соломин, и тогда уж суди. Пусть объяснит, для чего она увезла Беклешову из Воспитательного общества и отчего явилась туда в мужском платье, — потребовал доктор.
— Это объяснить несложно. Воспитанницы разучивают для государыни комедию. А девица, которой дали мужскую роль, не справляется. Маман… то есть госпожа де Лафон, решила пригласить другую, которой как раз мужские роли отменно удавались. И это оказалась я. Я приезжала туда на репетиции. А костюм надевала дома — это мой собственный костюм, для маскарадов. Чтобы не тратить времени на юбки и шнурованье. И я после репетиции забегала к матушке Леониде. В тот день я увидела у нее Машу. Матушка умоляла помочь — она не могла держать Машу у себя. Я согласилась, и мы с Павлушей… Павлуша — лакей в дядюшкином доме и мой молочный братец, вы же знаете, какими тесными бывают связи между молочными братом и сестрой… Мы вдвоем вывели ее и увезли. Просто счастье, что я взяла с собой Павлушу, — ведь на нас напали и пытались Машу отбить! Потом же, когда она пропала из Гатчины, я перепугалась до полусмерти и стала ее всюду разыскивать. Я знала, что она должна была венчаться с графом Венецким… эту грустную историю Маша успела мне рассказать… Я подумала, графиня могла бы сжалиться над бедной девушкой! И я, взяв с собой Павлушу и Вяльцева… Прочее вам известно, господин Соломин!
— Одно не исключает другого, — упрямо отвечал Андрей.
— Так давай покажем ее госпоже Гиацинте, — вдруг предложил Граве. — Только не думай, что я ищу предлога лишний раз увидеть эту взбалмошную девицу. Но если мы остановимся на своем недоверии к этой особе, то можем проворонить истинного соблазнителя или соблазнительницу!
— Да, Гиацинта очень зла на маркиза де Пурсоньяка, — согласился Андрей. — Но черт их, баб, разберет! Сегодня — зла, завтра — простила, а потом — вообще из-за него в монастырь пошла! — и Андрей замолчал надолго. Он сам не понимал, почему эта переодетая женщина вызывает в нем такую ярость.
— Но как мне устроить, чтобы Гиацинта увидела эту особу, как? — вдруг заголосил Граве. — Мне придется опять ехать к Венецкой, искать встречи с Гиацинтой, и она бог весть что себе вообразит! Она меня на смех подымет, девчонка!
Еремей, созерцая странную беседу, понимал все яснее: и разлюбезного баринка, и ошалевшего доктора неплохо бы свезти в бешеный дом, где, сказывали, лечат обертываниями в мокрые простыни и цепью приковывают за ногу к койке.
— Да это ж совсем просто! — сказала пленница. — Привезите меня к особняку Венецких, я, шапку снявши, встану на видном месте, а девица пусть поглядит из окошка и скажет.
— Разумно, — согласился вместо питомца Еремей. — Андрей Ильич, что, коли мы отпустим эту барыню под докторским присмотром? Да и я могу с ними поехать. Коли что — скрутим вдвоем и привезем обратно.
Андрей не ответил. Он осознал беду. Голос незнакомки в те мгновения, когда она не восклицала, а говорила рассудительно, делался иногда похожим на голос Катеньки. Это раздражало и было невыносимо. Ока не смела так говорить!
— Андрей Ильич, что с тобой? — забеспокоился Еремей.
— Ничего. Поезжайте. Эту особу… ее отвезите к господину Валеру. Ежели невинна… прошу простить великодушно… — это он произнес совсем тихо.
— Я принимаю ваши извинения, господин Соломин, — ответила пленница, — потому что ежели не приму — явлю себя бестолковой дурой. Я готова ехать куда угодно и сделать все что угодно, потому что… я же знаю свою невинность и знаю, что мы не встретимся более… Только скажите мне, что с Машей, и расстанемся.
— Маша повенчалась со своим женихом, и он теперь ее будет защищать, — вместо Андрея ответил Граве. — Господь привел их к браку оттого, что они долго друг друга любили, вопреки сумасбродству знатной барыньки!