Шон сидел в свободной комнате, которая уже давно превратилась в его кабинет. Я помчалась наверх так быстро, насколько мне позволяли отекшие ноги. Я шлепнулась на стул перед его столом. Он поднял на меня голову, ухмыльнулся и подумал, сколько же денег я могла потратить.
— Ноэль отец.
Шон встал, как будто до него только дошло, что он сидит на чем — то остром.
— Извини? — произнес он, смотря на меня сверху вниз.
— Я столкнулась с Лорой и ее годовалым сыном, Ноэлем — младшим, в городе.
Шон сел.
— Ноэль — младший, — повторил он, и я кивнула в знак согласия.
Я рассказывала ему о встрече, а он сидел с отупевшим ‚видом глядя в пустоту и время от времени почесывая голову.
— Вот это новость, — повторял он до тех пор, пока я не попросила его прекратить.
Я спросила у него, как мне поступить. Но сама я понимала, что Лора права — рассказать Ноэлю о сыне было равносильно тому, что приставить к его виску пистолет. Шон спорил, что, если я не признаюсь Ноэлю, мы отнимем у него шанс узнать своего единственного сына. Мои мозги кипели. Я хотела поговорить с мамой, но тогда и с ней случилось бы то же самое, а от этого ситуация бы только усложнилась. Мы с Шоном часами вели дебаты по этому поводу. Мы оба прекрасно понимали, что говорим о деликатнейшем деле. Я не могла уснуть. Всю ночь мне было дурно, время от времени у меня кружилась голова, даже, несмотря на горизонтальное положение. Я ощущала такую слабость, что мне было трудно поднять к лицу руку.
* * *
Воскресный ужин стал кошмаром. Ни Шон, ни я не могли решиться на разговор е с родителями. Мама списала все на мое плохое самочувствие.
— Вполне естественно. Я не могла уследить за Ноэлем.
Я кивнула.
— А какова твоя отговорка, Шон?
— Работа. — А! — ответила она и сказала, что сама устала.
Отец был слишком занят наблюдением за проигрышем Дублина в матче по хоккею на траве, чтобы осведомиться о причине нашего молчания. Видимо, отчаянная ситуация, разворачивающаяся на игровом поле, оказалась куда важней.
В тот вечер, когда позвонила Клода, я не стала рассказывать ей. Не потому что у меня не было желания, а потому что несправедливо было посвящать во все друзей, в то время как Ноэль пребывал в неведении. Мы с Шоном ходили кругами. В одну минуту он приводил довод в пользу того, чтобы открыть правду Ноэлю, в другую же— чтобы не признаваться. Я не отставала от Шона. Мы понятия не имели о том, что нам делать. Впервые за долгое время Ноэль был по — настоящему счастлив. Перемены в нем, которым мы явились свидетелями, невозможно было игнорировать. Он нашел свое место в церкви и среди людей, которые нуждались в нем, как в воздухе. Он заново открыл для себя свой путь и предназначение. Он пребывал в мире. Кто мы такие, чтобы отнимать у него все это? И в то же время как я могла утаить от него такую новость?
Была середина недели, и отец Рафферти проводил исповедь. Я осталась в школе, чтобы проверить сочинения; что должна была сделать еще на выходных. Часы показывали начало шестого. Я не думала обо всей этой истории, потому что мысли о ней влекли за собой вопросы, а я задала себе их такое количество, что хватило бы на целую жизнь. Я зашла в церковь, надеясь на отсутствие прихожан. Мне повезло. Я протиснулась в кабинку и опустилась на деревянную скамейку для коленопреклонения. Как и мой разум, колени были зажаты между камнем и чем — то не менее твердым. За семь месяцев мой живот увеличился до таких размеров, что я и представить не могла. Я выгнула ноющую спину и тут же поняла, что живот застрял в кабинке. Изготовители сего предмета явно не рассчитывали на беременных посетительниц. А что еще можно было ожидать от Католической церкви? Я пообещала себе, что не стану спорить по поводу изъянов церкви, ведь мне предстояло обсудить более важное дело. В скором времени заслонка отодвинулась, и моему взору предстал отец Рафферти, с закрытыми глазами, кивающий головой и поднятой в знак благословения рукой.
— Отец Рафферти, — начала я.
Он молчал, склоняя голову в ожидании обычного вступления.
— Отец Рафферти, — повторила я несколько более твердым тоном, но все же с уважением. Он тут же застыл, открыл глаза и сосредоточился.
— Эмма? — спросил он.
— Да, — ответила я, радуясь тому, что мне удалось привлечь его внимание, не стуча по решетке. А ведь именно это я и намеревалась сделать в следующее мгновение.
— Чем я могу тебе помочь? — поинтересовался он, понимая, что я пришла не за прощением. — Мне нужен ваш совет, — наклонившись вперед, прошептала я. Хотя, кроме нас, в церкви не было ни души. — В чем дело, Эмма? — спросил он, приблизившись к решетке.
Отец Рафферти побледнел.
— Лора, — пробормотал он чуть позже.
— Да, — ответила я, не удивляясь тому, что Ноль открыл ему тайну. Несмотря на разницу в возрасте, эти двое всегда понимали друг друга.
— Он не знает, — сказал он, тут же осознав причину моего прихода.
— Так и есть, — ответила я. — Лора узнала обо всем после того, как они расстались. Она не призналась ему, потому что знала, что душа его принадлежит Церкви.
— Она замечательная женщина, — сказал священник, глядя в пол, чтобы я не могла видеть его глаз. Но его голос выдавал грусть. — А теперь? — спросил он, поглядев на меня в ответ.
— А теперь я не знаю. Я столкнулась с ней и Ноэлем младшим, он копия Ноэля — так же по — телячьи облизывается. Отец Рафферти грустно покачал головой, однако я уловила едва заметную улыбку.
— Я не знаю, как поступить, — продолжила я, моля его об ответе.
Его слабая улыбка исчезла, и он взялся руками за голову массируя виски. Борись с собственной головной болью, я оперлась на другое колено, надеясь на скорый ответ, посланный ему Богом.
— Нельзя скрывать от него такое. Сокрытие явится не только грехом перед Господом, но и противоестественным поступком. — Отец Рафферти потряс головой, продолжая держаться за нее, как будто слова причиняли ему боль.
— Ноэль покинет Церковь. Он не станет рисковать репутацией Церкви, — сказала я, отражая мысли Рафферти. — Да, так и будет, — подтвердил он тоскливо. — Жаль не его, а нас, таких хороших людей еще поискать.
Я заметила, как его рука слегка затряслась, но по его голосу я не могла понять, было ли дело в эмоциях или в возрасте.
— Мне очень жаль, — сказала я.
— Мне тоже, ответил он. Он взглянул на меня и попытался выдавить улыбку, но в его усталых глазах я разглядела Ноэля. Возможно, отец Рафферти и был стар и чересчур увлечен концом света, но когда — то и он был молод и сталкивался со страхами, желаниями и страстями, которые пережил мой брат. Он понимал, чем это обернется для Ноэля, лучше кого бы то ни было. Он также понимал, что Ноэлю давался шанс стать настоящим отцом. И я не знаю, испытывал ли он сожаление или радость по поводу шансов судьбы, но в тот момент он выглядел потерянным. Мне хотелось плакать.