— Мы редкая, своеобразная пара, — говорил Моллер, знакомя друзей с супругой, — в другие времена нас бы с ней возили по Германии в качестве экспонатов, а сейчас не до этого.
— Почему? — искренне удивился Никита Родионович.
— Судите сами...
— Оскар! — лениво, с укором перебила его жена, и на лице ее появились признаки смущения.
— Ничего, ничего, — успокоил ее Моллер, — в том, что я хочу сказать, нет ничего позорного, — и он похлопал жену по могучей спине. — Судите сами — рожала Гертруда три раза за нашу супружескую жизнь, а детей у нас шестеро. Ловко?
Гертруда молча накрывала на стол.
Рядом с женой Оскар Моллер казался высохшей таранью — до того он был мал и невзрачен. Как только супруга удалилась на кухню, управляющий заглянул в соседнюю комнату и, убедившись, что там никого нет, сказал:
— Это не жена, а настоящий инкубатор, — и захохотал. — Но мы с ней живем мирно и безо всяких... — Оскар сделал какой-то непонятный жест. Он обычно жестами дополнял то, что не мог выразить словами.
Обедали вчетвером. Дети кушали в отдельной комнате. Когда Грязнов поинтересовался, сколько лет старшему, Моллер ответил:
— Вилли на двенадцать минут старше Эльзы, ему шесть лет, четыре месяца, девять дней... — и, взглянув на стенные часы, добавил: — один час и сорок минут... Видите, какая точность!
Друзья невольно улыбнулись.
Обед был с выпивкой, которой Моллер отдавал должную честь. Жена его ела спокойно, благоговейно. По тому, как она сервировала стол и угощала, можно было заключить, что еда в доме была возведена в священный культ.
Во время обеда управляющий не переставал болтать, потирая периодически свой лоб и закатываясь мелким смешком. Он жаловался на трудности с питанием, на отсутствие жиров, на то, что вместо продуктов дают эрзацы. Потом рассказывал о том, что в город из центра Германии понаехало много семей крупных собственников, скрывающихся от бомбежки; что его гостиница всегда переполнена военными или особо важными персонами, с которыми считается даже комендант города; что на секретный завод, расположенный в лесу, недалеко от города, пригнали новую партию военнопленных; что на прошлой неделе покончил жизнь самоубийством владелец кинотеатра, жена которого сошлась с одним из офицеров гарнизона. Исчерпав весь запас сплетен, Моллер принялся за сальные анекдоты. Супруга неодобрительно взглянула на него, покачала укоризненно головой и вышла из столовой.
Друзья просидели еще полчаса, чтобы не обидеть хозяина. Когда болтовня Моллера стала просто нестерпимо скучной, они поблагодарили за обед и ушли.
На улице Андрей сказал:
— Весь он какой-то прилизанный, скользкий, гаденький. Кажется, если его попытаться схватить, он обязательно выскользнет, вырвется. Но забавный. Очень забавный... и добродушный.
— Меня смущают два обстоятельства, — заметил Никита Родионович. — Уж очень смело он высказывает свое мнение по ряду вопросов и почему-то не проявляет никакого интереса к нам. Кто мы? Откуда? Как попали сюда? При его любопытстве последнее обстоятельство вызывает подозрение.
— Не думаете ли вы...
— Вот именно думаю, — не дан закончить Андрею, ответил Ожогин.
— Чорт его знает. Я лично хочу верить в то, что Моллер безвреден.
— Вряд ли... — после паузы проговорил Никита Родионович.
Юргенс сидел в просторном кабинете Марквардта. Беседа подходила к концу.
— Надеюсь, вы поняли меня? — спросил Марквардт.
Юргенс склонил голову.
— А вы уже предупредили их, чтобы они подыскивали квартиру?
— Собирался сделать это сегодня.
— Не торопитесь. Я уже говорил в гестапо. Мне пообещали дать пару адресов. Квартира — вопрос серьезный и спешка может повредить делу. Ни вы, ни я не можем предсказать сейчас, кто придет первым сюда: русские, американцы или англичане. Поэтому лучше, если они окажутся жильцами человека, в какой-то степени скомпрометировавшего себя перед существующим строем. Это поднимет их акции у русских, и пожалуй, не повредит, если придут американцы Как они ведут себя?
— Вне подозрений. Проверка через гестапо, а также случай с Кибицем, о котором, если помните, я вам докладывал...
— Припоминаю... Припоминаю...
— Так вот, — продолжал Юргенс, — я прихожу к выводу, что они безусловно преданы делу.
— Тогда дайте им волю.
— То есть?
Марквардт пояснил свою мысль. В город завезено много русских. Часть из них работает на предприятиях, часть — в сельском хозяйстве, часть — у отдельных лиц на правах чернорабочих или домашней прислуги. Ожогин и Грязнов в глазах этих лиц, да и горожан, должны стать военнопленными, вывезенными в Германию и отданными под начало какому-нибудь одному лицу в качестве рабочих. Таким лицом явится хозяин квартиры, которого подыщет гестапо. Он получит на этот счет соответствующий инструктаж.
— Дайте им клички, пусть привыкают, дайте возможность болтаться по городу. Это не повредит делу. Если вы им верите, то покажите это своим отношением. Оба они, кажется, неглупые и вывод сделают сами. Да... а как у них успехи в учебе?
Юргенс доложил. Теоретическая подготовка по разведке и радиоделу почти закончена. Теперь Ожогин и Грязнов должны заниматься лишь практически по приему и передаче. Им будет выдана портативная радиостанция для связи с радиоцентром. В сутки намечены два сеанса: дневной и ночной. Осталось научить их самостоятельно монтировать приемник и передатчик.
— Это правильно, — одобрил Марквардт, — если они достигнут этого, подготовку можно считать совершенно законченной.
— Не считая шифра, — добавил Юргенс.
— Конечно. К шифру обратимся под конец. Кажется, договорились?
— Полностью.
Марквардт вышел из-за стола и молча заходил по кабинету. Юргенс следил глазами за каждым его движением. Очень уж подозрительной показалась ему сегодняшняя беседа, но не с точки зрения содержания, а формы. Марквардт вел себя необычно спокойно и не сказал до сих пор ни одной колкости. Юргенс с некоторым беспокойством ожидал, что вот-вот шеф затронет вопросы, которые волнуют самого Юргенса. Шеф мог, например, попросить объяснения, почему ни один из агентов, переброшенных за линию фронта с заданием вернуться, до сих пор глаз не кажет. Что мог бы ответить Юргенс? Ровным счетом ничего. Он и сам не раз задумывался над этим и не находил убедительного ответа. А на подготовку людей ушел не один день, да и обошлись они весьма дорого. Шеф мог также поинтересоваться, как идет закрепление таких людей, как Саткынбай, выброшенных на постоянное оседание, какие получены вести. И по этому вопросу ничем утешительным Юргенс не располагал. Наконец, Марквардт мог потребовать отчета в расходовании средств, отпущенных на эвакуацию, на содержание штата... Да мало ли еще чего! Но Марквардт или забыл обо всем или умышленно не затрагивал неприятных для Юргенса вопросов.