...Земля приближалась.
Алим ждал, что вот сейчас к нему потянется огненная строчка трассирующих пуль, прожжет его и... сразу конец. И пистолет не понадобится...
Но земля встречала его черная, мрачная, молчаливая. Нигде ни огонька.
Когда Алим интуитивно почувствовал, что земля совсем близко, он плотно сжал ноги, как их обучали в школе, и мягко приземлился на густой кустарник.
Купол парашюта съежился, спал и накрыл Ризаматова. Он замер, затаил дыхание, вслушался в ночную тишину; все вокруг, казалось, вымерло, только где-то далеко в небе, черном, беззвездном, рокотал мотор самолета.
«Как не повезло, как плохо, — подумал Алим, стараясь не шелохнуться, — второй только полет и... конец...»
Боль сжала сердце юноши. «Страшно, — признался Алим сам себе, — страшно...»
Ночь оставалась безмолвной. Алим приподнялся и, стараясь как можно меньше шуметь, выбрался из-под парашюта. Всмотрелся. Он находился на небольшой поляне, поросшей густыми кустами. Шагах в двадцати темнел ряд деревьев.
«Лес или роща, — мелькнуло в голове. — Лучше лес. Лес укроет, а, может быть, и приведет ближе к фронту.»
Правда, Алим не знал леса, не бывал в нем. Уроженец знойной Бухары, он видел его лишь издали, из окон поезда. Лес таил в себе тайну, казался мрачным и неприветливым.
— И все же лучше лес, — почти вслух произнес он. — Прежде всего надо спрятать парашют, но куда?
Ризаматов высвободил парашют из куста, на который приземлился, разостлал его на чистом месте и туго скатал. Теперь его можно было взять под руку и он не мешал движению. Но куда спрятать? Алим сделал несколько шагов в сторону леса и остановился. Справа донесся звонкий гудок. Совсем близко или железная дорога, или завод... Но характерного шума поезда не слышалось.
Осмотр поляны ничего утешительного не дал. Тогда Алим забрался в середину самого большого, густого куста, обильно заросшего травой, раздвинул гибкие стволы, разгреб, как мог, землю у самых корней и уложил в ямку шелковый сверток.
Теперь уйти отсюда. Уйти поскорее. Алим углубился в лес.
Деревья росли негусто и итти было нетрудно. Через несколько минут Алим остановился и задумался.
Почему он идет именно сюда, вперед, а не назад, не вправо, не влево? Вопрос вселил тревогу, заставил усиленно биться сердце. Хотя, все равно, куда итти, только не стоять, не ждать.
Где-то далеко-далеко за лесом прогрохотал гром. Только теперь Алим заметил, что приближается гроза. Низко опустились тучи, замер лес, было душно. Алиму сделалось не по себе. Он остро почувствовал свое одиночество, свое бессилие, почти полную обреченность. Вокруг чужая земля, черная, безмолвная, неприветливая. Мрачный, окутанный тьмой лес. Небо придавило, казалось, вот-вот задушит... Алим прислонился спиной к дереву, словно ища под его ветвями защиты.
Над лесом вдруг разверзлась невидимая туча, и сразу же хлынул дождь. Гигантская ломаная молния расколола темноту, вырвала из нее на мгновение белые стволы берез. Грянул удар грома. Порыв ветра зашумел в листьях, и этот шум слился с шумом дождевых струй.
Алим все так и стоял в оцепенении. Обильные струи текли по его комбинезону, подбитому мехом. Прочная ткань служила хорошей защитой. Юноша чувствовал дождь только лицом. Вода обмыла его, освежила пересохшие губы.
Гром грохотал, молнии бороздили небо, шумел ветер. Эти звуки наполнили Алима бодростью, толкали к действию, к борьбе. Опьяненный грозой, он бросился навстречу дождю и ветру. Он шел, не разбирая дороги, отмахиваясь руками от ветвей, топча кусты и невысокую траву. Он шел, шел и шел... Он не помнил, сколько прошло времени, — час, два, три. Внезапно лес кончился, открылось темное, сливающееся с небом ровное пространство поля или луга. Около самого леса проходила дорога, покрытая щебенкой. Ризаматов остановился в раздумье — что делать: вернуться в лес или итти дорогой? Он опасался встреч с людьми; кто бы они ни были — это люди чужой земли, враги. Но по дороге легко двигаться, а ноги устали, в лесу бесконечный кустарник, грязь, ямы, темнота.
Постояв несколько минут, Алим зашагал прямо по дороге, по его расчетам — на юг.
Прошел, вероятно, еще час. Дождь стих. Небо посветлело. Вначале Алиму показалось, что рассеялись тучи. Но он скоро понял свою ошибку, — близился рассвет. На востоке появилась узенькая розовая полоска, она стала заметно расти, удлиняться, шириться. Ночь уходила, а с нею уходила и гнетущая темнота. Окружающие предметы принимали ясные очертания, вырисовывались дали. На горизонте Алим увидел строения; это были дома, много домов, очевидно, дорога вела к городу.
Алим остановился.
«Дальше итти нельзя. Надо сворачивать в лес», — приказал он сам себе и решительно направился к спящему еще лесу...
— Отличная штука комбинезон, — проговорил Алим, укладываясь на мокрую землю, поросшую травой, — не промок...
Кругом густой кустарник, место глухое. Ризаматов выбрал самую густую чащу, чтобы не быть замеченным.
Нервное потрясение, физическая усталость, голод — все сказалось сразу. Алим уснул.
Но спал он беспокойно. Мозг продолжал работать: снова плыли клубы дыма, бушевало пламя на плоскостях самолета, снова шел бой в воздухе, снова командир кричал: «За борт!». Но Алим никак не мог открыть люк. Руки не слушались его. Он безуспешно возился с затвором металлической крышки, испытывая ужас перед надвигающимся пламенем. Командир кричал, ругался, толкал в бок Алима, торопил. Толчки становились все сильнее и сильнее, и со стоном Ризаматов проснулся.
— Что это такое? — растерянно проговорил он, еще не понимая, где он и что с ним происходит.
И вдруг все стало понятно и до боли ясно. Он в лесу, на немецкой земле... Перед ним на корточках сидит человек.
Алим вскочил и передернул затвор пистолета.
Человек не проявил никакого беспокойства, не тронулся с места. Он продолжал сидеть и разглядывать Алима поверх своих золотых очков. Старческое лицо его, гладко выбритое, было усеяно мелкими морщинками. Глаза смотрели необычно тепло и приветливо, даже дружелюбно. Алим невольно опустил пистолет. Этот человек в странной маленькой шляпе, в поношенном костюме, вооруженный только лопатой, не мог замышлять ничего дурного.
Юноша и старик молча разглядывали друг друга: старик — с любопытством, юноша — настороженно.
«Ну, этот, кажется, не страшен, — внушал сам себе Алим и задался вопросом: — Как же с ним поступить? Что делать?»
Молчание нарушил старик. Он поднялся и произнес что-то на немецком языке.
Алим промолчал.
Старик улыбнулся, отчего лицо его стало еще более приветливым, и вдруг спросил на чистом русском языке:
— Русский?
Алим машинально кивнул головой.
— Советский?