и сел на скамейку.
Как и утром, было тепло, безветренно. Солнце еще довольно высоко стояло над землей. Внизу, у Дона, бакенщик Федор смолил лодку, и вкусно, волнующе пахло дымом, рекой, свежестью.
— Вот, почитай, — сказал Егор Антонович и протянул Лукьянычу телеграмму, которую вручил ему почтальон по пути. Телеграмма была из Воронежа, от старшего сына Степана, майора запаса, а теперь слесаря на заводе. Он сообщал, что приедет в субботу, будет проводить в селе отпуск.
— Ишь ты, штука какая, — хмыкнул Лукьяныч, пробежав глазами текст. — Даже к морю Степку твоего не затянешь, вот что значит сторона-то родимая, все отпуска у нас отгуливает…
— А чего ж, Лукьяныч, тут не гулять? У нас, считай, как в городе стало, да плюс еще воздух донской, вольный…
— Да, привыкли мы, замечать перестали, как деревни-то пооперились. А ведь было-то как? И до войны не совсем сладко, а уж после-то — не приведи и избавь…
Когда Егор Антонович и Светашов встречаются вместе, то обязательно вспоминают прошлое, сравнивают, поругивают, бывает, местное и районное руководство, радуются успехам. Они совсем не похожи на литературных, из плохой книги, дедов. Нет у них ни резонерства, ни этих надоевших «надоть», «кубыть». Грамотны, начитанны и культурны они, начиная с внешнего вида. Егор Антонович, например, всегда чисто выбрит, подтянут. Степанов офицерский китель с белым подворотничком, в котором он ходит на работу, аккуратные короткие усики, гладко зачесанные на пробор серебристые волосы делают его похожим, пожалуй, не на крестьянина, а на отставного полковника из штаба. Он бескорыстен, честен и работает в свои шестьдесят семь лет скорее не ради собственного благополучия — много ли им надо с Тихоновной, двух пенсий с избытком, — а на колхоз, на его процветание. Какой молодой гордостью загораются его глаза, когда Танюшка по-детски, без интонации, на одном захлебывающемся дыхании читает ему о том, что в Петропавловке закладывается Дом культуры на четыреста мест, всюду поставлены телефоны, открыты два магазина, родильный дом, парикмахерская, почта, в каждом доме телевизор, холодильник, стиральная машина, пылесосы, мотоциклы, появляются автомобили. Кино в селе часто, приезжают и артисты, да и своих певцов и танцоров хватает. Зарабатывают колхозники не меньше городских рабочих. На сумму, которую хранит местная сберегательная касса, можно сразу купить сто «Волг», а «Москвичей» так и того больше. На фермах доярка может не только душ принять, но и пройти лечебный комплекс: УВЧ, солюкс, кварц. Егор Антонович сам как-то лечил там насморк. Пришел, чтобы поинтересоваться, как тут его Валентин с Тамарой работают, довольны ли ими, а медсестра заметила, что он хлюпает носом-то, и потащила в свою чистую лечебницу. Прямо как в городе. А ведь колхоз его далеко не лучший в районе, средний. Но хоть и средний, все равно приятно Егору Антоновичу, когда в газете о нем пишут. Вон куда шагнули! Вся область знает. И с дружком своим Ильей Лукьяновичем поговорить об этом хочется. Старики ведь успехи-то особенно ясно видят: есть с чем сравнивать…
— А не забыл, Егор, как ты курицу в Лисках на станции продавал, чтобы книжку ботанику Михаилу своему купить? — продолжает воспоминание Лукьяныч. — Сорока копеек у нас с тобой не хватало…
— Улетела тогда курица-то… Вырвалась и улетела, проклятая. Под колеса вагона…
Они заразительно смеются, кашляют, крутят головами, и бакенщик Федор удивленно смотрит на стариков.
— Да, тебя с прибавлением! — продолжает Лукьяныч. — Кем Тонюшка-то твоя разрешилась?
— Сын. Алешкой назвали. Месяц у них в Прияре прожил, нянчился…
— Понятно… Скоро, поди, прадедом будешь?
— К этому идет дело… Ты, Лукьяныч, вот что, заходи в субботу-то, ждать будем. А я, уж извиняй, побегу. Тихоновну порадую Степановой весточкой…
Но домой Егор Антонович опять попал не сразу. Зашел он к Василисе, дров ей наколол. Василиса уже старуха немощная, вдова, жена брата его, Тихона. А у Варвары в доме дымоход чинил, сажей его забило. Варвара тоже вдова, жена второго его родного брата, Данилы, еле ходит уже. Надо помочь старухам, а то сев начнется, закрутишься. Да и вообще нет, наверное, в селе дома, где бы Егор Антонович что-то не делал. Он безотказен. Иной раз Тихоновна, не дождавшись его к обеду или ужину, пойдет искать старика и увидит его где-нибудь на крыше: сидит, топором постукивает, улыбается…
Степан приехал в субботу, как и обещал. Еще накануне его приезда Тихоновна развернула стряпню: пекла хлеб, все полки уставила противнями со студнем, наготовила ведерный чугун грушевого взвару, по опыту зная, что холодный взвар обязательно пригодится, особенно утром, когда мужики проснутся. Тамара набивалась ей помогать, но Тихоновна ревниво отвергла ее помощь, все делала сама: пусть не подумают, что разучилась, слава богу, стряпухой была в тракторной бригаде, половину колхоза кормила.
К вечеру стали собираться гости. Пришли Алексей со своей Катей и Михаил с Полиной. Полина и Катя упитанные, лица у обеих круглые, румяные, смех и здоровье так и рвется из них. Разделись, постояли перед зеркалом и, не спрашивая Тихоновну, стали носить стулья, отодвигать шкаф. На них, как на сестрах, все одинаковое: голубые платья, белые бусы, туфли. И прически у них одинаковые: простецкие, гладкие. И работают они в одном свекловодном звене, ударницы обе.
Жены у Михаила и Алексея похожие, а сами они разные, хоть и братья родные. Михаил, как Степан и Валентин, в отца пошел, в Егора Антоновича: поджар, гибок, темноволос. А Алексей больше на Тихоновну смахивает: плотный, спокойный, молчаливый, роста невысокого. Для шоферской работы лучшего характера и не сыскать. Недаром Бацунов, колхозный председатель, не нахвалится им. Министр сельского хозяйства недавно Алексея значком наградил: «За работу без аварий». Никуда он не лезет, все вроде бы в стороне держится, речей не любит, а по делам на виду. Он и сейчас, выложив покупки, сел на порожке, покуривает, лениво подкалывает жену Валентина Тамару, модницу и плясунью. Валентин слышал это, и по его лицу можно догадаться, что он гордится женой.
Валентин вообще мечтателен, романтик, сердце у него поэтическое. В детстве он тайно стихи сочинял и из-за этого в пастухи подался: поле, простор, думай с утра до ночи. Поэзия от него кое-как отстала, а работу он полюбил. Они с Тамарой среди животноводов на первом счету. Везде вместе, неразлучная пара. Тихоновна, видя иной раз из окошка, как под ручку возвращаются они с фермы, вздохнет и скажет, стрельнув взглядом в своего старика:
— Как голубочки идут… Ты хоть бы раз, сивый, провел меня так по селу-то. Все только с Ильей своим, с Лукьянычем этим…
Так же, как и Валентин с Тамарой, дружны и