сдвигаются вместе.
— Всё дело в татуировке?
Лоркан, должно быть, сообщает ему, что это не простая татуировка, потому что мой отец откидывает голову назад.
— Ты связал мою дочь с этим долбаным имбецилом, Росси!
Его лицо становится таким же фиолетовым, как в тот день, когда он узнал о нашей с Лором парной связи. Прежде, чем я успеваю сделать вдох, он подходит к Юстусу, а его ногти удлиняются и превращаются в когти.
Я бегу за ним, хватаюсь за его огромную руку и давлю всем своим весом на пятки, чтобы не дать ему умертвить генерала.
— Dádhi, перестань.
Его ногти розовеют и укорачиваются.
— Кахол Бэннок, СТОЙ!
Не знаю, что оказывает решающее влияние — тон моего голоса или то, что я назвала его полным именем, но он, наконец, перестаёт идти в сторону Юстуса, который продолжает держать спину ровно, даже будучи окруженный свирепыми оборотнями.
— Зендайя рассказывала мне, что Котёл запретил связывать кровь!
— Может и запретил, но он временно недееспособен, — говорю я.
— Что простите? — говорят одновременно Фибус и Сибилла.
— Когда Мириам заколдовала род Косты, Котёл так разозлился, что закрылся ото всех. По словам Мириам и Юстуса, он откроется только тогда, когда потомок Мириам уничтожит род Регио. Поэтому именно я должна снять заклятие.
— Бронвен?
Мой отец резко поворачивается в сторону своей невестки, и прядь мокрых волос падает ему на глаза, которые дико сверкают.
— Котёл разговаривает со мной, Кахол, значит, он не совсем закрыт.
— Я всё никак не могу понять, как испорченное настроение Котла связано с тем, что кровь моей дочери пришлось связать с кровью этого остроухого паяца?
— В крови Данте течет магия, dádhi.
Он резко переводит взгляд на мои фиолетовые глаза.
— Он шаббианец?
— Нет, но в его крови есть шаббианская магия. Когда Мириам заколдовала род Регио, она не только сделала их невосприимчивыми к магии шаббианцев, но также изменила природу того, что течёт в их венах.
Целую минуту никто ничего не говорит, но затем Лор, видимо, нарушает тишину, потому что Юстус потирает висок и рычит:
— Ты как никто должен понимать, почему Мириам связала Данте и Фэллон, Рибав. Ты жил с Зендайей. Ты собственными глазами видел, на что способна её магия. Магия королевского рода в десять раз могущественнее магии любого другого шаббианца, и именно такая магия течёт в венах Данте. Если бы мы не приковали его к твоей паре, представляешь, какой сокрушительный урон он мог бы нанести?
Бронвен ещё сильнее сжимает руку Киана. Она, должно быть, почувствовала на себе тяжёлые взгляды, потому что говорит:
— Мириам не рассказала мне, что наделила моего отца магией. Я только знала, что она сделала его невосприимчивым к магии шаббианцев.
— Значит, ты не знала? — резко говорит мой отец.
На кончиках его пальцев всё ещё виднеются когти.
— Нет, Кахол. Как и не знала, что мой брат и племянник обладают этой магией, иначе я бы поняла, зачем Котёл продолжает показывать мне, что Лор — как и все остальные вороны — потеряет свою человечность в случае, если убьёт Данте.
— Почему все вороны должны погибнуть? — бормочет Сибилла мне в ухо.
— Потому что они не могут убить потомка женщины, которая их создала, — объясняю я. — Морриган и королева Мара одно и то же лицо, а Мара — моя прапрабабушка.
Когда тело моего отца расслабляется, я отпускаю его руку, но начинаю жалеть об этом, как только он переводит взгляд на липкую паутину теней, в которую превратилась моя рассерженная пара.
«Не советую тебе уговаривать его пощадить Юстуса».
Лор переводит на меня взгляд. Его зрачки сделались такими маленькими, что глаза кажутся полностью жёлтыми.
— Вы обладаете этой магией, Бронвен? — спрашивает Фибус.
— Я родилась до того, как Мириам заколдовала Косту, поэтому нет. В моей крови не больше магии, чем у любого другого земляного фейри.
Она как будто говорит правду, но если я чему-то и научилась, так это тому, что Бронвен первоклассная лгунья.
«Фэллон».
Я притворяюсь, что не слышу, как Лор зовёт меня.
«Подойти сюда, Behach Éan».
Я скрещиваю руки.
«Извинись за свой комментарий о том, что я должна побежать в объятия своего нового мужа, и я подумаю о том, походить к тебе или нет».
«Меня, чёрт побери, волнует тот факт, что моя пара связана с другим мужчиной. Ты хочешь, чтобы я извинялся за это?»
Я прерываю его рычание и спокойно говорю: «Это не похоже на извинение».
Его зрачки начинают расширяться, всё больше и больше, пока не заполняют жёлтые радужки, а за ними и всё помещение. Что за…
Я моргаю, и «Марго Хобен» снова обретает чёткие очертания, но внутри больше никого нет, кроме меня и Лора, который начинает медленно идти в мою сторону. Да, идти. На двух ногах. Его кожаные штаны шелестят по мере того, как он сокращает расстояние между нами.
Может быть, я потеряла сознание от нарастающего внутри меня гнева? Это странно, но вполне вероятно. Эмоциональный всплеск может…
«Ты не потеряла сознание, Фэллон».
Значит… Ох, чёрт возьми! Похоже, моё сознание решило прогуляться на тёмную сторону, а в это время мой отец собирается убить хорошего по своей сути человека. Я пытаюсь вернуться в реальную таверну, но тщетно. Почему мне не удаётся выйти из этого транса?
Тёплое дыхание Лора обдаёт мой лоб.
«Потому что я нахожусь внутри твоей головы, Behach Éan».
ГЛАВА 44
— Сейчас не время для разговора по душам, Лоркан Рибав.
Боги, не так я себе представляла наше воссоединение.
Лор берёт меня за подбородок, нежно откидывает мою голову назад и заставляет меня посмотреть ему в глаза.
— Думаешь, я представлял, что моя пара вернётся домой, будучи замужем за другим?
Выражение его лица делается таким мрачным, точно его накрыло грозой, которая бушует в королевстве за сводами замка.
Я всё ещё не расплетаю руки, но испускаю вздох.
— Я не меньше твоего ненавижу всё это, Лор.
Он усиливает хватку, словно забыл о том, что мои хрупкие кости можно сломать. Я уже готова высвободить свой подбородок из его наказывающих пальцев, как вдруг он говорит:
— Нет, птичка. Ты расстроена, а я, мать его, уничтожен.
Боль, сквозящая в его голосе, заставляет меня провести пальцами по его шее и коснуться тугой жилы, которая тянется от угла ключицы до основания челюсти. Его ресницы опускаются и касаются бледной чёрной подводки, которая неизменно украшает его глаза. Он наклоняет голову и упирается лбом в мой лоб.
— Моя кровь, может быть, и связана с другим, но моё сердце принадлежит только