Она передала медальон Гарри, тот повертел его в пальцах. Выглядела эта штуковина совершенно, идеально чисто. Он вспомнил изувеченные останки дневника, и как треснул камень в кольце-Хоркруксе, когда Дамблдор его уничтожил.
— Мне кажется, Кричер прав, — произнес Гарри. — Мы должны придумать, как заставить его открыться, и только тогда мы сможем уничтожить его.
Внезапное осознание того, что он держит в руках, что живет за этими маленькими золотыми створками, накатило на Гарри, когда он произносил эти слова. Даже после всех их усилий, затраченных на то, чтобы найти медальон, он ощутил отчаянное желание закинуть его как можно дальше. Вернув себе самообладание, он попытался открыть медальон пальцами, затем воспользовался чарами, с помощью которых Гермиона открыла дверь спальни Регулуса. Ни то, ни другое не сработало. Он отдал медальон обратно Рону и Гермионе. Каждый из них тоже попробовал, но их попытки были не более удачными, чем его.
— А чувствовать его ты можешь? — приглушенным голосом спросил Рон, крепко держа его в кулаке.
— Что ты имеешь в виду?
Рон протянул Хоркрукс Гарри. Через пару секунд Гарри показалось, что он знает, что Рон имел в виду. Что это было за ощущение — его собственная кровь, пульсирующая в жилах, или что–то вроде биения крохотного сердца внутри медальона?
— И что мы будем с ним делать? — поинтересовалась Гермиона.
— Будем держать при себе, пока не выясним, как его уничтожить, — ответил Гарри и, как ни противился он этому в душе, накинул цепь себе на шею и спрятал медальон с глаз долой себе под мантию. Там он и устроился, на гарриной груди рядом с сумочкой, подаренной ему Хагридом.
— Думаю, нам надо по очереди дежурить около палатки, — сказал Гарри Гермионе, вставая и потягиваясь. — И еще нам надо подумать о еде. Ты остаешься здесь, — резко добавил он, увидев, как Рон попытался сесть и тут же резко позеленел.
Гарри и Гермиона тщательно установили на столе в палатке Крадоскоп, который Гермиона подарила Гарри на день рождения, после чего провели остаток дня, поочередно выполняя обязанности часового. Однако Крадоскоп весь день оставался безмолвным и неподвижным, и, то ли от защитных заклятий и муглеотталкивающих чар, наложенных Гермионой, то ли просто потому что люди редко заглядывали в это место, но эта часть леса оставалась совершенно пустынной, за исключением разве что одиноких птиц и белок. Вечер не принес изменений. Заступив на дежурство в десять часов, Гарри зажег свет на кончике волшебной палочки и уставил взор в пустое пространство, наблюдая летучих мышей, порхавших высоко над ним на фоне клочка звездного неба над поляной.
Он чувствовал голод и небольшое головокружение. Гермиона не упаковала в свою магическую сумочку никакой еды, поскольку была уверена, что они в тот же вечер вернутся на площадь Гримо, поэтому есть им было нечего, кроме нескольких грибов, которые Гермиона собрала под ближайшими деревьями и сварила в котелке. Рон после пары глотков отставил свою порцию, его тошнило; Гарри держался до последней ложки лишь чтобы не обидеть Гермиону.
Окружающую тишину прерывал лишь неясный шелест и еще какие–то звуки, словно хруст веточек; Гарри думал, что эти звуки производят скорее животные, а не люди, но тем не менее свою палочку сжимал крепко, готовый в случае чего применить. Его желудок, и без того не очень довольный неудачным ужином в виде порции резиноподобных грибов, сжимался от беспокойства.
Раньше Гарри думал, что ощутит прилив сил, как только им удастся вернуть Хоркрукс, но почему–то этого не произошло; все, что он чувствовал, сидя здесь и вглядываясь в темноту, лишь малый кусочек которой был освещен его палочкой — это беспокойство о том, что будет дальше. Это было так, словно он бежал к одной точке многие недели, месяцы, может быть, даже годы, а сейчас вдруг внезапно остановился, потеряв дорогу.
Где–то там были другие Хоркруксы, но у него не было ни малейшей идеи, где именно они могли бы находиться. Гарри даже не про все знал, что они из себя представляют. И в то же время у него не было никаких предположений, как уничтожить тот единственный, который у них уже был, тот самый Хоркрукс, который в настоящее время прижимался к голой коже гарриной груди. Как ни странно, он не отбирал тепло у тела, а лежал на коже холодный, словно только что извлеченный из ледяной воды. Время от времени Гарри казалось, — возможно, только казалось, — что он ощущает слабый пульс, неровно бьющийся возле его собственного сердца.
Неясные предчувствия одолевали Гарри, пока он сидел один в темноте; он пытался сопротивляться им, отгонять их прочь, но они набрасывались на него снова и снова. Ни один из них не может жить, пока жив другой. Рон и Гермиона, нежно переговаривающиеся сейчас в палатке у него за спиной, могли уйти, если хотели; он не мог. И когда он сидел, пытаясь одолеть свой собственный страх и опустошенность, ему казалось, что Хоркрукс у него на груди тикает, отсчитывая оставшееся время его собственной жизни… дурацкая мысль, сказал он себе, не думай об этом…
Шрам снова начал пульсировать. Гарри испугался, что он сам заставил его болеть, думая обо всем этом, и попытался направить свои мысли в другую сторону. Он думал о несчастном Кричере, который ожидал их возвращения домой, а взамен получил Йексли. Будет ли эльф хранить молчание или же расскажет Упивающемуся Смертью все, что знает? Гарри хотел верить, что Кричер изменил отношение к нему за прошедший месяц, что теперь он будет лоялен, но кто знает, что может случиться? Что если Упивающиеся Смертью пытали несчастного эльфа? Омерзительные картины мелькали в гаррином мозгу, и он попытался их тоже отогнать, ибо для Кричера он сделать ничего не мог. Он и Гермиона уже приняли решение не пытаться призвать Кричера; что если вместе с ним появится кто–то из Министерства? Они не могли полагаться на то, что Аппарирование эльфов лишено того же недостатка, из–за которого Йексли попал в дом двенадцать, держась за край рукава Гермионы.
Теперь гаррин шрам горел. Он подумал, что они еще столь многого не знают: Люпин был прав насчет магии, с которой они никогда не встречались и даже не представляли себе. Почему Дамблдор не объяснил больше? Возможно, он думал, что у них еще будет время; что он будет жить еще долгие годы, а может, и века, подобно своему другу Николя Фламелю? Если так, то он ошибся… Снейп об этом позаботился… Снейп, спящий змей, нанесший удар на вершине башни…
И Дамблдор упал… упал…
— Дай мне ее, Грегорович.
Голос Гарри был высоким, ясным и холодным; его палочку держала прямо перед ним белая длиннопалая рука. Человек, на которого он указывал, висел в воздухе вверх ногами, хотя никаких веревок, державших его, видно не было; он раскачивался, связанный невидимыми путами, руки и ноги были переплетены, полное ужаса лицо вровень с гарриным было багровым от прилившей к голове крови. У него были снежно–белые волосы и широкая густая борода; он походил на связанного деда Мороза.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});