Гу-гух! Гу-гух! Гу-Гух! — работал механизм заряжания, и летели фугасные снаряды. Панельная девятиэтажка раскачивалась всё сильнее. И было ясно, что этномутант, обкумаренный пиндостанской боевой наркотой «свидомый украинэць» за прицелом будет жать педаль спуска до тех пор, пока дом не рухнет. На балконах метались крошечные фигурки жильцов — сдерживаемые инстинктом самосохранения, понимающие остатками рассудка, что прыгать нельзя. И подгоняемые всё страшнее, всё неистовее раскачиваемыми толчками разрывом стенами и полом. И всех ужаснее метался на седьмом этаже молодой худой парень — отец семейства, с ребёночком на руках, раздираемый страхом не за себя, но за своё дитя.
— Агу! Агу! Папочка! Мне страшно! Моя бедная мамочка! Я её чувствую, как часть себя. Я же совсем маленький! Я не успел отделиться от неё ещё. Почему ей так больно? Почему она лежит в комнате? Почему вокруг неё всё красное? Мамочка! Мне страшно, мамочка! Папочка, не прыгай!..
— Твою мать! Не прыгай! — хором орали мы подбегая. — Стой! Ё…ый в рот, куда?
И громче наших криков, гораздо громче, громче всего вокруг хлопала на ветру куртка молодого отца те несколько бесконечных секунд, пока он и дитя летели вниз. А потом раз: хрясь-чавк! — и два двухсотых. Отец и сын. Прямо об асфальт. Прямо перед нами. Метрах в десяти…
Мы молча повернулись. Все как один. Все одновременно — туда, где пиз…вал фугасными танк и сидели укропидары. Дом раскачивался всё сильнее.
Вперёд! Бесконечное голое поле. Колючие иглы трассеров — всюду, как в фейерверк, как искры из точильного колеса, прямо в глаза. Ветер в лицо, гулкие фонтаны разрывов — частоколом, повсюду. Мы не спецназ, мы не военспецы — мы ополчение, мужики от станка, от сохи, из забоев, кое-кто из зон, мы и стрелять-то толком не умеем. Мы не увешанные железом «рэмбы» — у нас автоматы с парой рожков и то не у всех. Их — рота с тяжёлым, нас — полтора взвода. У нас нет ни единого шанса в атаке, — но надо спасти весь этот мирняк в девятиэтажке. Надо! Пошли, б…! Мы не «супермены» — мы обычная русская пехота. Как наши прадеды против Наполеона — под Смоленском, как наши деды против Гитлера — под Севастополем. Атакует русская пехота! В лоб, без крика, не ложась — на пулемёты.
Они — обкумаренные боевой наркотой до полной утраты инстинкта самосохранения. Напичканные ненавистью ко всему русскому, к своему собственному народу до утраты человеческих чувств. Увешанные бронежилетами и касками, спрятавшиеся за броню танков и перекрытия блиндажей. Настоящие зомби западного мира — бывшие русские люди, с переформатированным сознанием, ставшие вурдалаками, пожирающими плоть своего собственного народа. Безумно ржёт и выкрикивает проклятия «москалям» командир танка, и наводчик вторит ему, вгоняя новый фугасный в угол девятиэтажки.
Мы — в рваной форме и трениках, с автоматами без ремней, в кроссовках и кедах, горсточкой идущие на них через бескрайнее поле — молча, не ложась.
У них стреляет всё, что только может. От трассеров светло как днём, но с нами Бог, а с ними — их отец, дьявол, лжец от века и человекоубийца. А Бог поругаем не бывает! И на последней сотне метров до их окопов, когда автоматный и пулемётный огонь должен скосить нашу пехоту, у проклятых этномутантов не выдерживают нервы. Они выскакивают из окопов — сначала один, потом двое, и вот уже целая рота драпает сломя голову. Карать, карать проклятых! Упокоить нечисть, очистить родную землю, спасти мирняк! Стальные спицы тульских бронебойных сердечников протыкают тяжёлые плиты вражеских броников и рикошетят внутри их. Некоторые падают сразу — тем повезло. Некоторое, уже не раз простреленные, несутся дальше — наширянные БНВ до полной утраты болевой чувствительности, живучие не как люди, но как нечисть. Позже, лёжа под кустами по всему полю, они будут доходить долго и мучительно, днями, расплачиваясь предсмертной мукой за иудин грех предательства своего собственного народа. Впереди всех несётся танк — далеко и быстро, хрен догонишь.
— А вот хуй тебе! Не уйдёшь!
Это Хохол — худой, высокий, с бешеным блеском стальных глаз.
Наземь летит оторванная крышка багажника. Старая серебристая «девяносто девятая» уносится вдаль, бешено прыгая на кочках поля, неистово кренясь на зигзагах. Хохол стоит в багажнике, впившись в крышу, как всадник, как Георгий Победоносец, несущийся на верном скакуне на дракона, и как копьё торчит перед ним вдаль тяжёлое острие кумулятивной гранаты РПГ. Стальной дракон перебирает блестящими лапами стальных траков, вертит под собой пласт поля, всё быстрее уносясь в своё логово.
Гу-гух — шаррах! Метров с пятидесяти, почти в упор, под чешуи активной защиты! Медленно, чадно дымя, разгорается стальной гроб, и охваченные пламенем, суетятся рядом фигурки танкистов. Пылайте, вы своё заслужили — этномутанты, палачи своего народа! Догорайте и отправляйтесь в ад — гореть вечно!
…Далеко за океаном пировали пидорасы — много, целая большая страна, сотни миллионов. Они разожгли огонь войны в России и рассчитывали неплохо погреться у него, попутно спалив в нём всю нашу великую страну, культуру и народ. Храм Василия Блаженного, кремлёвские звёзды, Достоевского и Толстого, берёзки и наших детей. Но в своей безумной жажде наживы и служении Золотому Тельцу и миньону его — Дьяволу, они забыли историю, забыли, что до них уже многие поколения таких же как они приносили в пределы Руси огонь и смерть: половцы и печенеги, монголы и фашисты, драбанты Карла и гвардия Наполеона… Они все остались здесь и удобрили собой, на много метров вглубь, нашу скудную и горькую, стойкую и любимую землю. И ещё, эти пидорасы за блеском виртуальных миллионов не видели, как рванув на груди штопаные тельники, голым полем в лоб, на броню идёт врукопашную страшная для врага, жертвенная русская пехота, своим смертным телом закрывающая жён, детей и стариков, свой Народ и свою Веру.
Видел это американский инструктор укропидаров, которому посчастливилось успеть убежать. Он как раз всё понял и продолжал драпать — с твёрдым убеждением сразу же написать рапорт об увольнении, как только добежит до своих. И в его мозге билась вечная, на все времена, пока стоит Мир, фраза Господа, обращённая ко всем завоевателям Земли нашей: «Не ходи на Русь, ибо там живёт Смерть твоя!»
Этот рассказ перевернул мою душу безыскусным описанием жертвенности нашей простой, серой «боевой скотинки» — безвестной ополченческой пехоты, своей кровью искупающей грехи нашего народа, своим телом заслоняющей женщин, детей и стариков. У Всевышнего все ходы записаны — этот рассказ был явлен мне не просто так. Очень скоро мне понадобится частица мужества этих лучших людей нашего народа.
Буквально через день мне позвонил мой друг из Донецкого Штаба корпуса. Исключительно честный и порядочный, очень умный человек, беззаветно храбрый воин, за свои выдающиеся интеллектуальные и боевые качества вознесённый причудливой волной нашей борьбы с самого низа на самый верх силовой иерархии. Мы вместе ходили на смерть, я ему уже был обязан жизнью. Как всегда добрым, приветливым голосом он сказал:
— Юрчик, пожалей себя. Я не хочу носить цветы на вашу могилу. Тем более, что запросто может так получиться, что и где могила — я знать не буду. По результатам вашей деятельности в Углегорске, на вас с Ангелом приказ с самого верха на обнуление. Кому-то вы сильно помешали. Собирайтесь и уезжайте.
Я почувствовал, что кожа у меня на лице стала твёрдой. Я чётко понимал, что без нас никто не полезет в бутылку, не станет выдёргивать пехоту из-под огня, не будет развёртывать полевые медпункты там, где надо.
— Впереди решающие бои. Если мы уедем — пиздец будет нашей пехоте.
Вдохнул и выдохнул, ощущая, как на сердце легла бетонная плита. Решение оформилось, и я сразу успокоился.
— Пусть не мешают мне делать мою работу. Хотят меня арестовывать — пусть приходят. Взорву всё здание — взрывчатки хватит. Ты нас знаешь.
…Нас тогда не посмели тронуть. Затаили злобу, но сделать ничего не отважились. А через пару дней начались бои за Логвиново…
Глава 15. Горловка. Логвиново
А танкистов наградили всех медалью «За отвагу»,А комбригу Соколову — так дали «Красную звезду»…
«Песня ремонтника», Калинкин
Населённый пункт Логвиново — небольшое, в прекрасном состоянии село, типичная цветущая садами и мило раскрашенными окнами деревня, которыми так богата Украина. Было. До того как на нашу землю пришли хохлаческие этномутанты и начали убивать наших людей. По непреложным законам войны, таким же неумолимым, как законы физики, хотя и гораздо менее известным широкому кругу людей, Логвиново стало конечной точкой нашего предстоящего наступления. Оно находилось в стратегически важном месте, на трассе, связывавшей Артёмовск и Дебальцево, северо-восточнее Углегорска, и с его занятием группировка противника в Дебальцево должна была окончательно запечататься в котле. Это и решило дальнейшую судьбу этого прекрасного, цветущего населённого пункта.