Во всяком случае, слава богу, что обошлось без потерь. По прибытии на ЦОФ Кондратьевская вновь, уже привычно, развернулись, отвезли отсыпаться тех, кто был на дежурстве — сменив их более-менее отдохнувшими.
Во второй день раненых было заметно меньше: гениальный комбриг Соколов не сумел организовать загон ни одной нашей колонны в огневой мешок. Наши подразделения теснили противника в уличных боях, тот постепенно оставлял в хлам раздолбанный город. Мы, чуток отдохнув, вновь смотались на МТЛБ в город, на тот самый железнодорожный переезд, — и, убедившись, что условия расквартирования там вполне соответствуют необходимым (имеется даже блиндаж с массивным бетонным перекрытием), усилили стоявший там медицинский взвод первого батальона «эвакуационным пунктом» в составе двух врачей и одной машины «Скорой медицинской помощи». Это позволяло гораздо надёжнее стабилизировать состояние раненых и доставлять их к нам на ЦОФ Кондратьевская быстрее. Заодно осмотрели окрестности и присмотрели место для развёртывания полевого медицинского пункта здесь, как только интенсивность вражеского огня уменьшится. Днём в сопровождении МТЛБ съездили в центр — к школе, где стоял ЦСО МГБ и СОБР. По городу везде была активная работа стрелковки. Противник, вопреки обыкновению, упорно и довольно умело сопротивлялся, и его приходилось выбивать из укрытий. Пришлось побегать под певучий звон рикошетов — но мы сами почти и не постреляли, задача медицины — спасение раненых, эвакуация убитых. Вечером по делам службы пришлось побывать в Горловке в штабе. Тут и произошёл крайне любопытный случай, который убедительно иллюстрирует давно мне знакомый тезис: «если ты очень сильно хочешь чего-то — Всевышний обязательно даст тебе это». В данном случае я очень сильно хотел получить ответ на вопрос: зачем я водил нашу медицинскую роту в Углегорск?
Рядом со зданием ОГА Улица Стратонавтов близ аэропорта
Один их офицеров служб нашей бригады, пригласив меня к себе в кабинет, показал мне распечатку фотографии: вот развороченный танк, а вот, совсем рядом с ним, почти цепляясь за его бронированный бок, выползает из густейшего тумана наша «Скорая». За ней виднеются ещё несколько таких же машин. Качество снимка и многочисленные ориентиры не оставляли никаких сомнений: это наша медицинская рота возвращается из Углегорска. У меня всё опустилось внутри. Глядя на моё вытянувшееся лицо, он крайне строго поинтересовался: «Как вы можете это объяснить?» Пауза затягивалась. Офицер не выдержал напряжения момента — он начал дико ржать надо мной. Я тем временем ощущал себя феноменальным идиотом, не зная, как реагировать. Отсмеявшись, он шёпотом поведал мне историю, связанную с происхождением фотографии.
Оказывается, после того как танки подорвались на минах, возникла большая задержка в развитии нашего наступления. Вызванное к самому Захарченко руководство сапёрных и танковых подразделений переругалось: танкисты кричат: «Сапёры — пид…сы!», сапёры кричат: «Танкисты — долб…бы!». Кто виноват — понять невозможно, однако дружно сходятся на одном и том же: минные поля густые, многослойные, поставлены на неизвлекаемость и пройти там невозможно. Чтобы разобраться в происходящем, Александр Владимирович отправил кого-то из своего окружения. Тот, по милости Всевышнего, прибыл на место эпической битвы как раз в тот момент, когда колонна нашей медроты, скромно белея штатскими боками машин «Скорой помощи»: «таблеток» и «Пежо», неспешно проползала мимо битых танков в тумане. Невзирая на своё удивление, проверяющий оказался достойным первого лица: расторопным и сообразительным. Он быстро наделал фотографий и после этого не стал более ничего проверять на минных полях — быстро вернулся в штаб и положил фотографии на стол премьер-министру. Далее, по словам рассказчика, когда Александр Владимирович беседовал с сапёрами и связистами, в здании чуть не повылетали окна от крика. «Сапёры пройти не могут, танки пройти не могут, а медицина — ходит! Идиоты!..» Легенда о «полной непроходимости» данного минного поля, увы, была безнадёжно дискредитирована.
На территории воинской части рядом с аэропортом
У меня оставалась крупица надежды, что что-то из сказанного было шуткой, на которые так ловки кадровые офицеры. Однако фотография не оставляла сомнений, что «не бывает дыма без огня», и мне не оставалось ничего, кроме как готовиться к неизбежным при такой ситуации последствиям. Они не замедлили проявиться весьма скоро. Меня вызвал к себе начальник штаба бригады и сообщил, что по личному распоряжению Александра Владимировича Захарченко за выдающееся мужество, проявленное при штурме Углегорска, велено наградить всех без исключения бойцов и офицеров медицинской роты, принимавших непосредственное участие в медицинском обеспечении наших войск. Мне нужно было писать на всех наградные листы.
Немалый на тот момент опыт участия в БД сразу же заставил меня подумать о том, что радоваться тут нечему. Наградят или нет — ещё неизвестно, а то, что как минимум в лице двух участников событий — сапёра и танкиста, я приобрёл крайне пылких «доброжелателей», считай, свершившийся факт. А помимо них как всегда найдётся немало других, кого это событие в том или ином аспекте задело.
Ещё начштаба поставил мне задачу: во взаимодействии с заместителем командира бригады по политической работе с утра осуществить эвакуацию остатков гражданского населения из Углегорска.
Вечер прошёл в подготовке к выполнению этой задачи. Дело в том, что для вывоза большого количества гражданского населения военная техника подходит не лучшим образом. Нужно было договориться с местными гражданскими властями о выделении нам автобусов, об организации пункта приёма беженцев, спланировать и организовать множество прочих, незаметных глазу, но крайне важных деталей.
На следующий день с утра наш МТЛБ чихал выхлопом солярки на знакомом перекрёстке на въезде в Углегорск. Я просто обалдел, когда увидел, что всё заснеженное поле стало сплошь чёрным, — со всего города сюда сползалось уцелевшее население. Это были самые обездоленные — те, кто никак не смог покинуть город своевременно. А когда в городе укрепились вражеские войска, они запретили выезд населению — держали его здесь в качестве живого щита. Среди пришедших было много престарелых, были женщины с больными детьми на руках, были инвалиды на колясках. Никаких слов не хватит, чтобы отразить масштаб безмерного народного бедствия, катастрофы, постигшей всех этих несчастных. Вся эта огромная масса людей молча воззрилась на меня полными надежды глазами. Я быстро проорал им с брони, что сейчас будут поданы ещё автобусы, а пока, соблюдая очередность, пусть грузятся в наш — тот, что был в расположении медицинской роты. На выходе из Горловки, у самого блокпоста я видел ещё три жёлтых гражданских автобуса, прибывших сюда по приказу командования для эвакуации гражданских. По непонятным причинам они пока там и оставались, и мы на самом полном ходу дёрнули на нашем МТЛБ за ними. Мы очень спешили: перекрёсток на входе в город был традиционным местом плотного артиллерийского огня противника. Всю дорогу у меня перед внутренним взором стояла картина: что будет, если хоть один снаряд упадёт рядом с этими людьми. Общая паника, затоптанные инвалиды, дети — а там и минные поля совсем недалеко…
…Автобусы мирно стояли у блокпоста. Я скомандовал водителям ехать за нами, и взгромоздился обратно на МТЛБ. И тут меня окликнул один из старших офицеров нашей бригады, которому было приказано осуществлять эвакуацию гражданских.
— Здесь я командую! — сообщил он мне.
— Прекрасно, — вежливо ответил я. — Вам приказано эвакуировать гражданских, — вот и командуйте, чтобы автобусы следовали за нашим МТЛБ, а мы сопроводим их к месту концентрации мирняка.
Тут он меня удивил. На этой войне разные долбоёбы и пидорасы удивляли меня достаточно часто, но привыкнуть никак не удавалось, — потому что постоянно удивляли всё сильнее и сильнее.
На фоне трофейной техники
— Да, мне приказано эвакуировать население. Но я не знаю обстановки впереди — поэтому до получения от командования подтверждения на разрешение вывоза, ехать не могу. А подтверждения получить не могу, потому что нет связи, — и демонстративно понажимал на кнопочки мобильника.
За десяток километров отсюда беспрерывно грохотала канонада. Отчаявшиеся, измученные голодом и холодом, страхом смерти и издевательствами укромутантов местные со всего раздолбанного города медленно сползались на перекрёсток — дети, старики, женщины. Дорога была каждая минута, потому что она могла стать для них последней.
Я звякнул по телефону начальнику штаба, доложил своё решение — вывести туда автобусы и эвакуировать население, получил от него добро. Потом слез с брони и неспешно пошёл к тому старшему офицеру. На ходу, незаметно, не напоказ, а для себя, расстегнул ремешок набедренной кобуры — а патрон у меня всегда в патроннике. И подойдя к нему на пару метров, внимательно глядя, спокойно сказал: