Только перебинтовали этих тварей — мимо нас на огромной скорости попыталась проскочить ещё одна легковушка с людьми в военной форме, чуть не сбив пулемётчика, махавшего ей «остановись». Стали, дружно постреляли — никуда она не делась, осталась в кювете вместе с очередной порцией укровских умников, драпавших из котла. Потом показалась целая колонна. Дружно заняли позиции для стрельбы, ощущая твердеющее в груди напряжение. Наш боец проверил документы — перепуганные гражданские. Махнули им «езжайте». Тем временем на горизонте, прямо перед глазами, как в голливудском блокбастере, разыгрывался «экшн-эпизод». Какой-то снаряд умудрился попасть в тончайшую, ажурную железку высоковольтной мачты. Яркая вспышка — и мачта величественно валится набок.
Занятие на полигоне с использованием бронетехники
Подогнали МТЛБ, загрузили туда журналистов и одного раненого, я ещё, помню, сорвал с «Урала» мерзкую сине-жёлтую тряпку — «прапор украйины», и бросил её на пол нашей машины. Развернулись и на полной скорости — обратно в Углегорск. Было понятно, что нам предстоит много работы.
Только уже почти год спустя, на съезде «добровольцев Донбасса», когда я встретил ребят-казаков, участвовавших в этом бою, и мы вместе смотрели видео с поля боя, я от них услышал, что оказывается, на отходе по нашей МТЛБ активно работали вражеские РПГ, но не попали. А я-то думал, что первый день в Логвиново был тихий и всё самое интересное началось не ранее второго дня…
…По прибытии в штаб доложили Соколову обстановку в Логвиново, указали, что танки в решающей точке на подходах к Логвиново — абсолютно небоеспособны, и попросили дать им в усиление хотя бы один работающий. Обрадованный тем, что на всю бригаду наконец-то нашёлся один экипаж, который знает туда дорогу, генерал немедленно дал поручение: провести туда колонну мотопехоты. Точнее, не в само Логвиново, а лишь до позиций стоявшей в нескольких километрах перед ним миномётной батареи. «Колонна» — это несколько громковато сказано, с нами была пара танков и БМП и несколько «Уралов». Однако проводка колонны оказалась ещё той задачей. В полной темноте, с необученными экипажами, постоянно глохнущей, отказывающей и валящейся в каждую встречную по пути ямку техникой… Проводка длилась часов шесть — и если бы не наш славный Красный, — фиг бы колонна куда-то дошла. Сначала дотащили пару машин — потом возвращались и по одной притаскивали прочие. Красный беспрерывно выскакивал из МТЛБ, помогал чинить каждый на ходу глохнущий дрянной металлолом, корректировал действия необученных и трусливых водителей, цеплял на трос умудрившихся найти в чистом поле яму и засесть в неё, — словом, работал за целое ремонтно-эвакуационное подразделение.
Забегая вперёд, хотел бы отметить, что уже после операции один из наших советников передал мне, что в разговоре советников уровня управления бригады было сказано: «За эту операцию Красный и Маркер (это ещё один боец-разведчик из моей медроты) сделали больше, чем вся разведка и весь спецназ бригады вместе взятые». Так что мои похвалы нашему лихому механику-водителю (а также водителю, разведчику и так далее) Красному — это не пустая лесть, а дань его реальным заслугам.
…Утром весьма помятые после столь активной ночи явились в штаб бригады. Там узнали, что противник активно атакует Логвиново со всех сторон, пытаясь выбить из него наших. Нужно провести туда колонну наших танков и мотопехоты. Опять никто в штабе не знает туда дороги — кроме нас. Ну что же, как сказал Гагарин: «Поехали!»
Дорога знакомая, скрытые от наблюдения, удобные для продвижения места хорошо известны — мы шли на высокой скорости, и слушали говор канонады. Уже в пути стало понятно, что противник потихоньку «очухался» и активно кроет артиллерией там, впереди. В принципе логично: теперь его главная задача — взять Логвиново и деблокировать свою группировку в Дебальцево.
До той самой господствующей (весьма относительно, кстати) над местностью высотки, на которой грозными «пугалами» стояли три наших неработающих танка, мы доскочили быстро и без задержек. А вот уже на ней возникли проблемы…
Колонна встала на холмике сразу и услышала жесточайший стрелковый бой в Логвиново. Звонкая трескотня автоматов и пулемётов, гулкие выхлопы подствольников и автоматических гранатомётов — всё это частило так, что не было никаких сомнений: противник бросил со всех сторон свою пехоту в атаку. Пехоту многочисленную и настроенную весьма решительно. И ещё наши «новоприбывшие» не только услышали, но и увидели с холма работу вражеской артиллерии…
Когда про артиллерию говорят: «Бог войны» — люди непосвящённые не понимают, что это значит. С холма же это было зримо, красочно видно — как в кино. Нарастающий многоголосый свист — огромные площади поля одномоментно перепаханы залпом «Градов». А вот там, чуть дальше и чуть позже — посолиднее, это уже «Ураган» разгрузился.
Никакое кино, даже самое красочное и со спецэффектами, не может достоверно передать картину одномоментного перепахивания гектаров земли. Каждый смотрит на это и представляет, что будет с его хрупким смертным телом, если он окажется там, куда работает вражеская артиллерия. Новоприбывшим на глазах поплохело.
Как там сказал наш знаменитый поэт-фронтовик Симонов, который не по слухам знал, как оно ТАМ всё — на самом-то деле:
Осталась только сила ветраИ грузный шаг по целине.И те последних триста метров,Где жизнь со смертью наравне.
Мощная работа артиллерии и активный пехотный бой в пункте назначения деморализовали нашу пехоту. Полюбовавшись со всевозрастающим ужасом на беспрерывные разрывы, пехота дружно села в «Уралы» и на полном ходу рванула обратно — в Углегорск. Танкисты, к счастью, не смылись. Но были деморализованы настолько, что идти вперёд не могли. Повсюду звучали пугающие и вполне достоверные слухи о вражеских танках, занявших позиции на подходах к Логвиново и расстреливавших там нашу технику. Многочисленные чадные столбы дыма, неподвижно висевшие над полем в разных местах, вполне могли быть зримым свидетельством их правдивости.
Я подошёл к танкистам, нашёл командира, и начал убеждать его в очевидной необходимости — поехать вперёд, на помощь ребятам. Он был задумчив и слегка сер, не отказывался — но и желания ехать не высказывал, только молча смотрел мимо меня. Мои аргументы, что мы на МТЛБ пойдём вместе с ними, закономерным образом, заметного всплеска энтузиазма не вызывали: что такое жестянка МТЛБ с бронёй, пробиваемой пулей — рядом с танками.
Стрелковка в Логвиново, между тем, вспыхнула, как треск костра, в который подбросили вязанку хвороста. Было понятно, что противник пошёл в атаку и сейчас додавит наше немногочисленное подразделение, отчаянно отбивавшееся там.
— Сейчас там наших забьют! — резко взвился до того молчавший Красный.
Дело в том, что в Логвинова, сейчас отмахивался от супостата наш любимый «спецназ ГРУ ДНР» — то самое подразделение, из которого мы перешли в третью бригаду народной милиции, полгода назад. Пусть отдельные начальственные козлы из этого спецназа оказались редкими мразями, о чём было рассказано ранее — но к рядовым бойцам и командирам, которые честно ходили в бой, мы сохранили самые тёплые чувства. Особенно сильно беспокоился об их судьбе Красный — он прошёл с ними гораздо больше, чем я — начиная с Константиновки.
— Сейчас мы съездим на разведку в село. Если нас не сожгут — вернёмся за вами и пойдём вместе колонной, — сказал я командиру танкистов.
И тут резко выступила с сольной арией Ангел.
Я уже отмечал ранее, что в экстремальной ситуации она легко перекрикивает «Грады». Всё-таки многолетний опыт командования ротой спецназа и вся жизнь в армии — это неплохая школа оперного искусства. Ставит голос и формирует комплект «обертонов» из командирского лексикона (который суть матерный) на самый высший балл. Однако тут она превзошла саму себя, причём с большим отрывом.
— …Ты, герой …й! Если хочешь героически погибнуть за Родину — скажи мне, я тебе ногу лично прострелю и отправлю в госпиталь! Пусть сюда ё…е п…сы из штаба приедут, хоть один, и идут в разведку! Нас счас сожгут, а они, с…и, будут в бомбоубежище пьянствовать и девиц штабных е…ть! Ты никуда не поедешь!.. Никто никуда не едет!..
Раскаты голоса были столь мощны, а матерные обороты в устах миниатюрной миловидной «блондинки-лапочки» столь изощрённы, что я ощутил одновременно когнитивный диссонанс, баротравму ближнего к источнику звука уха и острое чувство смущения перед личным составом. Мелькнула мысль: «Я никогда не позволял женщине кричать на меня, что подумают танкисты?» Обернулся к ним и увидел, что танкисты, сплошь серые от переносимого ужаса, попрятались за танки и только пара физиономий самых храбрых из них на полглаза выглядывает из-за бронированных бортов. Их психика была травмирована гораздо больше, чем моя — настолько, что они решили, что эти крики относятся к ним, а не ко мне.