Купав и цвета с красным хохолком,
Который пастухи зовут так грубо,
А девушки – ногтями мертвеца.
Ей травами увить хотелось иву,
Взялась за сук, а он и подломись,
И, как была, с копной цветных трофеев,
Она в поток обрушилась. Сперва
Ее держало платье, раздуваясь,
И, как русалку, поверху несло.
Она из старых песен что-то пела,
Как бы не ведая своей беды
Или как существо речной породы.
Но долго это длиться не могло,
И вымокшее платье потащило
Ее от песен старины на дно,
В муть смерти.
– Ого, как поэтично, вы это сами сочинили? – произнес явно озадаченный товарищ генерал, и Зоя вздохнула. Ну да, уровень образования у столпов государства оставлял желать далеко лучшего.
– Нет, не я, а Вильям наш Шекспир. Точнее, Шекспир в переводе Бориса Пастернака. Это сцена смерти Офелии.
Той самой Офелии, которую в пьесе гениального драматурга Стасика играла тогда, в последний вечер своей жизни, актриса Арина Дудина. Причем цитаты в пьесе были именно в переводе Пастернака, а не других переводчиков, где фигурировали несколько иные цветы в венке смерти Офелии.
– А Пастернак откуда был в курсе? – подозрительно спросил товарищ генерал, и Зоя вздохнула.
– Ну, ответить на этот вопрос Борис Леонидович, увы, уже давно не может, но, думаю, он прочел это в подлиннике «Гамлета». А откуда это Шекспир, умерший примерно полтысячи лет назад, знал, я вам и вовсе сказать не могу!
Товарищ генерал, таращась на нее, заявил:
– Вы меня разыгрываете или как?
Зоя, разложив перед собой фотографии всех жертв, сказала:
– Не я, а убийца. Странно, что это до сих пор не бросилось в глаза.
Ну да, те, кто вел следственные мероприятия, вряд ли были такими уж знатоками шедевров мировой литературы.
– Вот смотрите, первые жертвы, заколотая девушка и отравленный молодой человек, это ведь Ромео и Джульетта: в склепе Ромео, не ведая, что его любимая не умерла, а всего лишь погрузилась в похожий на смерть сон, принимает яд, а та, придя в себя и обнаружив Ромео мертвым, в отчаянии закалывает себя…
Зоя помнила, что всегда думала над тем, что подожди Ромео еще минуту-другую и поведай в рифме о своей печали подольше и с пафосом, то увидел бы приходящую в себя Джульетту, и самая известная пара любовников мировой литературы осталась бы в живых.
Но Шекспир задумал иначе, поэтому обоим пришлось умереть.
А кто-то решил перенести эту сцену в жизнь, точнее, в смерть.
Зоя тем временем объясняла:
– Похожая на жертву сатанистов девушка с отрубленной головой, во рту которой торчала головка чеснока, и осиновым колом в груди – это, конечно же, «Дракула» Брэма Стокера. Там от подруги главной героини, кажется, Люси, ставшей вампиром, таким вот незатейливым образом избавляются охотники под руководством Ван Хельсинга, прежде чем изничтожить самого повелителя кровососов.
Товарищ генерал, вначале явно воспринимавший ее слова со скепсисом, заметно оживившись, произнес:
– А ведь точно, я книгу не читал, но фильм видел!
Ну, значит, неправа она была относительно уровня образованности сильных мира сего.
– Мужчина, повешенный в платяном шкафу, это, не сомневаюсь, гражданин кантона Ури, как именовал его Достоевский, то есть Николай Всеволодович Ставрогин, покончивший таким вот образом с собой в финале «Бесов».
Тут товарищ генерал и вовсе оживился, заявив:
– О, а это я в юности читал и теперь припоминаю А ведь точно Ставрогин!
Зоя, понимая, что на верном пути, продолжила:
– Ну а женщина у плахи с отрубленной топором головой. Вы ведь должны это знать, это читали и видели буквально все!
Товарищ генерал, морща лоб, явно пытался сообразить, но у него это выходило плохо.
Зоя помогла ему:
– У нее, случайно, на плече татуировки не было? Ну, или нанесенного после смерти рисунка?
Тот, сверившись с досье, изрек:
– А ведь, черт побери, была! Нет, убийца ничего не пририсовал, татуировка была уже достаточно старая…
И, взглянув на Зою, спросил:
– И вы,