Читать интересную книгу Завтра война - Александр Зорич

Конечно, на этот рассвет я глядел совершенно пьяными глазами — очень уж затянулась процедура «обмывания» медали, которую затеяли мы с ребятами.

Но все равно, явленное мне зрелище я оценил: Хосров во всей своей подлинно неземной, невыносимой красе. Город, где родилась Исса.

Я стоял у окна в одних трусах, прихлебывая из пакетика клонскую простоквашу (к которой я пристрастился еще в «Чахре»), не в силах оторваться от созерцания.

Перед моим мысленным взором, как в сумасшедшей кинохронике, проносились обрывки церемонии награждения («А теперь… прошу на сцену… доблестных воспитанников… Северной Военно-Космической Академии…»), а когда я закрывал глаза, там, в глубине моего мозга, мельтешили пышные букеты, которые подносят симпатичные клонские девушки, сотни букетов, сотни девушек, каждая из которых похожа на Иссу как родная сестра.

Я открывал глаза и снова погружался в день ушедший — вот Туровский жмет мне руку, вот мы с Колей обнимаемся на радостях…

Картинки, увиденные за день прогулок по столице, сталкивались и разбегались словно в калейдоскопе. Детали первого дня разбивались на маленькие детальки и перли, перли в мозг какой-то дурной лавиной.

Вот, например, автоматы «Проверь себя». Кидаешь монетку, тебе задают вопрос. Например: «Что такое турбулентность?» Или «Зачем насекомому оотека?» Отвечаешь. Если правильно — монетка возвращается. Если неправильно — монетка тю-тю.

Мы с Колей сыграть не решились. А вот идиот Переверзев проиграл порядочную сумму.

И эти автоматы у них в Хосрове везде. И все играют. И все поведены на эрудиции…

Многоголовая очередь к одному такому автомату — на нем написано «Повышенной сложности». Эту очередь я не забуду никогда…

Или вот кинотеатры. Сколько у них кинотеатров! На каждом углу! И везде на афишах одна и та же муть — уже знакомая нам «Эра Людоеда». Только теперь уже пятая серия.

А салоны ургентного ура-гипноза? Такое разве забудешь? Вот, допустим, ты — клон из касты демов. Идешь с работы, где получил пилюлю за халатность. Настроение ни к черту. Геморрой к зиме активизировался, нервишки шалят. Жена подала на развод. Из зарплаты вычли в помощь голодающим Наотара. Любимый сериал по телику отменили. Короче, жизнь дерьмо, в пору только вешаться.

Но ты же клон, а не какой-то там землянин или чоруг. Тебе вешаться Родина не велит.

Поэтому ты заходишь в салон ургентного ура-гипноза, который, кстати сказать, выглядит как наша средняя синемашка, платишь символическую деньгу (как два коктейля «Заратуштра»), выбираешь программу, и опытный оператор психических процессов (я сразу представляю себе мою Иссу, красивую и молодую) загружает тебе ее прямо в мозги своим сладким, уверенным голосом: «Все путем, налицо лишь временные трудности, не надо печалиться, вся жизнь впереди…»

Наши, я помню, смеялись над этими салонами ура-гипноза, ерничали.

Вот, дескать, какие клоны тупые.

А я думал совсем о другом. А именно: в нашей Академии такие салоны тоже не помешали бы. Не знаю, как Коля или Володя, а я, может быть, тоже туда ходил бы… После карцера и общения с контрразведкой — так точно…

Наконец я допил ряженку, задернул тяжелую бархатную штору и мой персональный номер погрузился в сумерки.

«Семьдесят шесть часов», — шепотом сказал я и бухнулся на кровать лицом вниз.

Пьянству — бой!

Хоть и говорили нам это сто, нет, двести раз за время учебы в Академии, а истина сия мне не приелась. Каждый раз ее вспоминаю, когда просыпаюсь с жутким похмельем. Так было и в то утро.

Голова чугунная, ноги ватные и никакие стимуляторы с душами сделать из тебя человека разумного не в состоянии.

Когда в мой номер вломился Коля Самохвальский, я чувствовал себя самой никчемной тварью во Вселенной. А вот Коля, наоборот, был как огурчик. И как ему удается?

— Вставай, кадет Пушкин. Нас ждет Завод имени Мира во Всем Мире.

— Чего? — осипшим голосом спросил я, приподнимаясь на подушке.

— Чего слышал.

— А может, я того… не пойду? Скажи, что я заболел…

— Никаких «не пойду»! — Коля был тверд. — Ты что, с ума сошел? — добавил он шепотом. — За такие дела тебя могут из делегации вообще исключить. И отправить в Академию первым же транспортом. Ты разве не понимаешь, что на нас все смотрят? Мы — номер один! Каждый наш шаг фиксируется конкордианскими журналистами! Мы же представляем здесь все Объединенные Нации!

Конечно, в то утро у моего Коли произошло временное обострение мании величия. Но все-таки на пятьдесят процентов он был прав. Не пойти на экскурсию значило как минимум вызвать недовольство Федюнина. А Федюнину — за его благосклонность ко мне — я теперь должен был ноги мыть и воду пить.

— И что на этом долбаном заводе? — спросил я, бочком пробираясь к душевой кабине.

— Там нам будут показывать, как в Конкордии собирают истребители.

— Типа мы роботов не видели.

— Так в том-то и прикол, что там не роботы! — возразил Коля.

— А кто?

— Кони в пальто! У них ручная сборка!

— Ручная сборка… — опешил я.

— Да!

— Так рентабельнее, что ли?

— Не уверен. Но вроде бы у них, по статистике, отказов аппаратуры в бою меньше, чем у нас…

Но это же жутко дорого! — крикнул я сквозь шум воды.

— Ты разве не понял еще — у «встанек» никто и никогда на вооружении не экономит.

Вообще-то да. Вооружение — это святое. Разве можно экономить на святом?

Я вышел из душа несколько порозовевшим — все-таки ледяная вода средство испытанное.

За столиком в гостиной сидел Коля, а перед ним стояли две пол-литровых баночки «Жигулевского».

— Освежитесь пожалуйста, кадет Пушкин, — заботливым, медсестринским тоном сказал Коля. — А то вы на мумию похожи. Тутанхамона.

Вот это было по-товарищески! По-нашему!

— А что там у нас после завода? — спросил я, с удовольствием поглощая пиво.

— После завода у нас показательный воздушный бой.

— Кто с кем бьется?

— Не написано.

— А потом?

— А потом самая скукота. — Коля сник. — Экскурсия в Первый Народный кавалерийский полк.

— Ух ты! — и куда только девалось мое похмелье! — Ты только вдумайся! В Первый. Народный. Кавалерийский. Полк.

Я люблю лошадей. Очень люблю. Даже слово «обожаю» готов употребить.

Только говорить об этом не люблю.

Почему?

Потому, что это модно нынче — лошадей любить. Разбираться в мастях и сбруе, в кормах и жокеях, отличать тракена от терца, ахалтекинца от араба, знать, что такое ногавки и чем они отличаются от подгарков.

Спорить о сравнительных достоинствах муромских тяжеловозов и тяжеловозов конкордианских.

Бросать как бы между прочим: «Ненавижу чистокровных верховых, они так быстро потеют!» или «Все наездники — хлюзди, другое дело стиплеры, вот где мужество!».

Хвастаться, кто и на каких конных мероприятиях побывал во время увольнений и отпусков. Кто на Кубке Директории, кто на Северном Дерби, а кто на выставке «Лошади в древнем мире»…

Модно это. А значит — любому идиоту доступно.

А меня от всего «модного» с самой школы крючит. Наверное, особенным быть хочется. Вот и получается, что когда Переверзев свою Настену с пеной у рта превозносит, мне только и остается, что помалкивать. Не уподобляться же занудам!

Я люблю носить свою любовь в себе. Таить ее. Выдерживать, как дорогое вино.

Но когда Коля объявил об экскурсии в Первый Народный кавалерийский полк, изобразить равнодушие у меня не получилось.

Я просто выл от счастья. Такая возможность — увидеть лучших, самых лучших лошадей Вэртрагны собственными глазами — представляется один раз в жизни. Да и то не каждому. Я не ошибся — это было здорово.

Тысяча двести голов местной породы, которая по науке называется таширской.

Таширцы — лошади нарядные, с немыслимым экстерьером, который отзывается в душе всякого конника приятным волнением.

Только вдумайтесь. Высота в холке — в среднем сто девяносто пять сантиметров! Широкая и глубокая грудная клетка, передние и задние ноги поставлены идеально правильно. А суставы, запястный и скакательный! Само совершенство! Легкая, сухая голова с длинным изогнутым затылком и прямым профилем, длинная шея с высоченным выходом, эстетно изогнутый круп, скульптурно обмускуленные подплечье и голень…

А масть? Лошадки, все как одна — изабелловые. (Для тех, кто не знает: это означает «золотые».) И голубоглазые! Лишь изредка встречаются рыжеватые да цвета речного песка. Крупные, ширококостные, резвые. Никакой простоватости, никакой грубости в движениях. А какие выносливые и работоспособные! Ну разве кто-нибудь будет спорить, если я скажу, что таширцы — подлинные четвероногие ангелы, спустившиеся на землю за тем, чтобы одним своим неземным видом срамить наше уродство?

На экскурсии по крайней мере никто не спорил. Все стояли как зачарованные, пока лучшие кавалеристы полка демонстрировали перед нами достоинства своих скакунов. И были не в силах вымолвить ни слова. Разве что Федюнин время от времени бормотал вполголоса «вот это да» и хмурился, хмурился, хмурился…