уважением отношусь к Вашему народу, дорогой Пинхас. Самодержавие притесняет и устраивает погромы против евреев. Это чудовищная несправедливость по отношению к вам. И я об этом не один раз писал. Три года назад я даже читал курс лекций «Еврейство и социализм» в русском колледже в Париже, написал брошюру «Происхождение антисемитизма». Для меня «гений иудаизма» связан с призывами пророков к равенству и свободе, с социалистическими идеями Второзакония.
— Для всех порядочных людей в России было очевидно, что отношение власти к нашему народу бесчеловечно, — поддержал его Рутенберг. — Нам, чтобы получить образование, требовалось преодолевать низкую процентную норму. В больших городах получали разрешение селиться только те, кто был нужен царскому режиму. Погромы, насильственное изгнание из городов и внутренних губерний. Двадцать тысяч выселили только из Москвы. Поэтому некоторая часть евреев и присоединилась к радикалам. Кто готов мириться с угнетением и бесправием?
— Евреи, Пинхас, не могут иначе. Социальные революции во имя закона справедливости — их предназначение среди народов. Они пригвождены быть революционерами. В громах Синая им было заповедано стать ферментом социализма в тесте нашего мира.
— Думаю, Вы преувеличиваете, Александр Валентинович. Мой народ, как любой другой, мечтает о спокойной, мирной жизни. Но я искренне Вам благодарен за понимание и тёплое отношение к евреям.
Гость с удовольствием выпил чаю, закусив бутербродом и пирожным, и откинулся на спинку кресла.
— Я родился в знаменитой семье священнослужителей, — начал он свой рассказ. — Мой отец Амфитеатров Валентин Николаевич протоиерей, настоятель Архангельского собора Московского Кремля. А мать тоже дочь протоиерея и сестра профессора Чупрова. Я получил прекрасное юридическое образование в Московском университете, и меня ждала успешная карьера. Одно время работал оперным певцом в Мариинском театре, пению учился в Италии. Но страсть к писательству одолела любовь к музыке и театру, и я посвятил себя литературе и журналистике. Стал сотрудничать в газетах и журналах. Там познакомился и подружился с Чеховым. Лет десять назад со своим коллегой на деньги Мамонтова и Морозова создал газету «Россия».
— Что же побудило Вас стать оппозиционером и покинуть страну? — спросил Пинхас.
— Законный вопрос, господин Рутенберг. Казалось бы, у меня не было никаких причин враждовать с царским режимом. Но честный человек не будет молчать, когда видит пороки и продажность властей, угнетение и бесправие народа. Я начал писать и публиковать в моей газете роман «Господа Обмановы» — сатиру на царскую семью. Напечатать всё не успел, но роман разошёлся по стране в списках.
— Я вспомнил, мне мои друзья дали его почитать на несколько дней, — спохватился Пинхас. — Я был под сильным впечатлением, многое открылось моим глазам благодаря ему.
— Набор уничтожили, а меня сослали на пять лет в Минусинск. Правда, к концу года, приняв во внимание заслуги отца, меня перевели в Вологду, а оттуда я вскоре вернулся в Петербург. Потом меня опять выслали в Вологду с запретом всякой литературной деятельности. В том же году по состоянию здоровья выехал за границу. Во Франции стал членом масонской ложи. Оттуда перебрался в милую сердцу Италию.
— Я слышал, Александр Валентинович, что Вас и Горького называют Герценом и Огарёвым русской эмиграции, — сказал Рутенберг.
— Очень лестно для меня. Не скрою, я здесь много работаю и пишу. Вышло уже больше двадцати романов. Веду переговоры об издании собрания сочинений в Санкт-Петербурге, около пятидесяти томов. Не скрою, меня очень занимает тема еврейской государственности. Вы наверняка знаете, что в противовес Палестине англичане предложили Герцлю «план Уганды».
— Я, честно говоря, не слишком просвещён в сионизме, — произнёс Пинхас.
— Подумайте об этом. Палестина, конечно, тысячелетний исторический идеал, но она не в состоянии Ваш народ прокормить. Там камни и песок, одичалые горы, пустынные степи, мелководные реки, малярийное побережье, бедуины и саранча. А Уганда — райское место, где никто не будет мешать вам жить и развивать экономику.
— Для меня этот вопрос нов, но я непременно подумаю. Ещё недавно все мои мысли были заняты Россией и её проблемами.
Они ещё долго беседовали, рассказывая друг другу о своей жизни в благословенной Европе. Когда часы пробили двенадцать, Амфитеатров решительно поднялся и извинился за чрезмерную словоохотливость.
— О чём Вы, уважаемый Александр Валентинович. Я очень признателен Вам за такой нежданный визит ко мне. Я обязательно напишу Алексею Максимовичу.
— Поверьте, я напишу тоже. Будьте здоровы. Приезжайте ко мне в Кави ди Лаванья. Прелестное местечко, я Вас уверяю.
Они крепко обнялись, и Рутенберг ещё долго смотрел в след высокому и солидному господину, так неожиданно вошедшему в его жизнь. Амфитеатров скрылся во тьме улицы, и Пинхас вернулся в тёплый салон квартиры. Он уже сознавал, что эта встреча может стать началом большой многолетней дружбы.
В Генуе с Горьким
В июне в конторе Рутенберга раздался телефонный звонок. Он сразу узнал грудной голос Горького с хрипотцой, вызванной многолетним туберкулёзом.
— Здравствуй, Пётр.
— Здравствуй Алексей Максимович.
— Здесь со мной Ленин Владимир Ильич. Завтра мы с ним уезжаем с Капри. Я хочу сопровождать его до границы с Францией. На обратном пути, когда буду в Генуе, я тебе позвоню. Мы с тобой давненько не виделись.
— Я буду счастлив, Алексей Максимович.
— Будь здоров, Пётр.
В трубке послышались сигналы отбоя. Пинхас положил трубку и несколько минут сидел, смотря в окно и словно высматривая там картины своей прекрасной жизни на Капри.
Покинув тот райский остров и поселившись в Генуе, Рутенберг продолжал оставаться с Горьким в тесном контакте, питавшем их взаимную дружбу. Он уже около трёх лет принимал участие в задуманной писателем реорганизации издательства «Знание»