Читать интересную книгу Записки викторианского джентльмена - Маргарет Форстер

Той скверной осенью все как нарочно оборачивалось против меня. Я только и делал, что спешил, и очень худо себя чувствовал, поэтому я не решился отправиться в другое полушарие один и взял с собою своего камердинера Чарлза Пирмена. Прежде чем отплыть из ливерпульских доков на борту "Африки", мы не избежали обычных треволнений и хлопот, но я не стану мучить вас их повторным описанием: однажды я их благополучно пережил, и это нас очень успокаивало. К тому же, сейчас я ехал не в пустоту, а к добрым друзьям - Бакстерам и другим, с которыми порою переписывался, и не сомневался, что меня там встретят с распростертыми объятиями. Я мог бы, конечно, красочно представить все наше путешествие, но воздержусь и отошлю вас лучше к моим "Заметкам о разных разностях" - там вы найдете все, что пожелаете. Мне как-то не пишется о второй поездке через океан, и за разгадкой не нужно далеко ходить: в 1853 году Америка вернула мне вкус к жизни и зарядила бодростью, и, возвращаясь мыслью к тому времени, я ощущаю прежний пыл, который сам находит для себя слова, но в 1856 году я был разочарован, а обманутые ожидания не вдохновляют на рассказы. Не знаю, что тому причиной: страна или я сам. Ясно мне лишь одно: если вы влюбились в чужой край и превозносите его направо и налево, посетите его еще раз, а до тех пор старайтесь помалкивать. Не то чтоб я взглянул на Америку иначе, скорей я сам переменился и оценил все по-иному, по большей части неблагоприятно. Пожалуй, в первый раз я так был поражен культурой, которую не ожидал тут встретить, что не дал себе труда присмотреться повнимательней и спросить себя, сумел ли бы я жить в этой стране, которая, как я твердил, мне очень нравится. Так ли приятно находиться среди людей, которые всегда ведут себя запанибрата? Помню, я как-то задремал в трамвае, а очнувшись, увидел свою газету в руках у соседа, который, заметив выражение моего лица, - я не произнес ни звука, - сунул мне ее назад со словами: "А я тут почитал вашу газетку, пока вы соснули". Да, во второй раз - а пробыл я довольно долго - все это воспринимается иначе. Вы начинаете замечать, кому принадлежат права, а кто бесправен, как власти распоряжаются народом, вы видите сословные различия, которых, как вам казалось прежде, в этой стране нет, и все становится на свои места, и можно либо полюбить ее с новой силой, либо окончательно к ней охладеть. Я понял с огорчением, что никогда не смог бы жить при таком политически незрелом строе. Как ни хороши жизнеспособность и энергия граждан, пленившие меня в тот раз, их, к сожалению, недостаточно, чтобы обеспечить порядок и устойчивость, без которых не может обойтись ни одно общество. Отсутствие сословных рамок, прежде меня восхищавшее, теперь показалось мне опасным: на мой взгляд, Америке - особенно это заметно в южных штатах - недостает социального равновесия и не похоже, что она вскоре его достигнет. Раньше я восторгался тем, что неимущий может разбогатеть за год-другой, теперь я осознал без всякого восторга, что вместе с деньгами он получает власть. Стоило мне проехаться по городам и весям юга и посмотреть на грубых, сквернословящих заправил, в тяжелых сапогах, с немытыми руками, и я похолодел от ужаса. Несомненно, в Америке не меньше образованных людей, чем в Англии, которым они ни в чем не уступают, но не они хозяева страны, а те, другие, и их неизмеримо больше. Американская демократия, и в самом деле, отлично задумана и тщательно спланирована, но в жизни бывает очень страшной. Кто знает, что из нее в один прекрасный день вырастет? По-моему, в нее не встроены предохранительные клапаны, перекрывающие путь невежественным выскочкам, которых здесь не счесть, и о последствиях не хочется и думать.

Не помню, из-за чего я разразился этой речью. Конечно, проникновенный рассказ о Ниагарском водопаде или какой-нибудь другой диковинке был бы здесь гораздо уместнее. Но до водопада я не добрался, хотя проделал весь перегон до Буффало и почти достиг цели. Мне помешала непогода, омрачившая всю мою поездку. Как оказалось, я выбрал самую холодную зиму за последние шестьдесят лет. Пожалуйста, не говорите, что немного снега - это даже приятно, вы просто не знаете, что такое снег, горы снега, которые стоят и не тают. Вьюга бушевала непрестанно, вихри наметали кучи сухого колючего снега, сугробы громоздились даже на центральных улицах, от холода перехватывало дыхание, на губах повисали сосульки, и так - неделя за неделей, да что там недели - это длилось несколько месяцев без единой оттепели: весь мир словно сковало льдом. Поезда не ходили, о лошадях нечего было и думать, движение порою замирало полностью, обогреть дом стоило немалых денег - морозы сеяли неисчислимые бедствия.

Я, конечно, не был подготовлен к таким невзгодам, но быстро научился натягивать на себя сто одежек, прежде чем показать нос на улицу. Огромным усилием воли я заставлял себя утром встать с постели и так уставал от этой борьбы с собой, что жаждал вновь нырнуть под одеяло и заснуть покрепче, а проснуться летним утром в Англии от шума ветерка в зеленых кронах за окном, вдали от льдов и снегопадов. Морозы свирепствовали все время, что я был на севере страны, и скрыться от них было некуда. Люди очень страдали от разбушевавшейся стихии: поезда застревали в заносах, пассажиры жгли скамьи, чтобы не замерзнуть. Со мною, слава богу, ничего такого не случилось, но порою приходилось подолгу пережидать непогоду в самых неподходящих местах. Подчас бывало нелегко: добравшись до какой-нибудь глуши не за два дня, как предполагалось, а за три из-за снегопадов в пути, я обнаруживал, что собралась лишь горстка слушателей - в такое время никто не хочет отрываться от своих каминов. Залы, в которых я выступал, как ни старались устроители, всегда были плохо натоплены, из-под дверей тянуло сквозняками, я постоянно мерз. Да, это было неуютно, тем более что мне часто нездоровилось, порою даже приходилось отменять лекции. Во время этого путешествия я понял, как ценю земные блага и удобства и как хотел бы, чтобы и мои дочери к ним относились соответственно, правда, я несколько стыжусь горячности, с которой отстаивал перед ними свои взгляды на сей предмет. Дело, кажется, было так: я получил письмо от Минни, а может быть, от матушки, - не помню точно, хотя скорее все-таки от Минни, - в котором очень прочувствованно описывалось, какую нежную привязанность питает Анни к некоему викарию - человеку больному (у него не было одного легкого) и бедному. Как же я рассердился! Я тотчас отправил своей старшей дочери свирепое послание, в котором уведомлял ее, что никогда не допущу подобного союза, даже если разобью тем ее сердце. Я метал громы и молнии, - выговаривал ей за неразумие, заявлял, что не для того тружусь всю жизнь, как каторжник, чтоб содержать жалких личностей вроде ее избранника. Я выложил без околичностей, что претендент на ее руку должен быть способен содержать жену. И так далее и тому подобное. Как после выяснилось, то была лишь шутка, и я почувствовал себя необычайно глупо. Но вдруг бы это оказалось правдой - хорош бы я был со своими громогласными тирадами! Я просто содрогнулся, когда представил себе, как грубо вторгся в отношения, которые могли потребовать особой деликатности, - что бы я сам сказал в ответ на подобное вмешательство? Как ни полезно родительское попечение, проявляться оно должно иначе, - кстати сказать, тогда и толку от него бывает больше; но как же часто мы, родители, идем на поводу у своих чувств - нам кажется, будто дети должны понимать, что мы все делаем для их же пользы. Ведь мы во что бы то ни стало хотим, чтобы они были счастливы, а долговечно ли счастье на чердаке с чахоточным священником? Как мне потом рассказывали, мой дом дрожал от хохота, когда там читали вслух мои поучения, и тем не менее он мог дрожать от слез - что бы я тогда стал делать? Нет, я больше ничего подобного себе не позволю, и кто бы ни посватался к моим девочкам, буду держаться - достойно и доброжелательно. И все же я по-прежнему считаю: мужчина, который не может прокормить семью, жениться не вправе. Вы спрашиваете, не забыл ли я 1836 год? Это, конечно, верно, но то было другое дело, я был совершенно убежден, что сумею обеспечить Изабеллу, у меня была прекрасная должность, - ну, если не прекрасная, то все-таки какая-никакая, а должность, - согласен, еще не было, но я твердо на нее рассчитывал, - ладно, не спорю, ни один отец не обрадовался бы такому зятю. Ах, я старею, а старые люди легко впадают в косность. Нам слишком хорошо известны ловушки, расставленные жизнью, и, опасаясь за молодых, мы забываем, как сами были бесстрашны в юности.

19

Я разъезжаю с лекциями

24 апреля 1856 года, простившись с Бакстерами и другими друзьями, я покинул Америку на пароходе "Балтика". Ах, да, вы правы, я еще не рассказал о Салли; но стоит ли? - это довольно огорчительная история, - впрочем, ладно, будь по-вашему: Салли Бакстер вышла замуж. Теперь вы удовлетворены и понимаете, почему в заметках о втором посещении Америки я не упомянул это милейшее семейство? Не знаю, что случилось, но с самого начала между нами не пошло по-старому. Впрочем, замужество Салли имеет к этому, наверное, самое прямое отношение, и новость о ее помолвке, которую мне выложили сразу по прибытии в Бостон, должно быть, охладила пыл нашей встречи. Я, разумеется, прекрасно сознавал, что поздно или рано - естественно было предположить, что рано, - Салли выйдет замуж, да и моя легкая влюбленность в нее ничуть не походила на ту испепеляющую страсть, которая меня сжигала раньше, но все же это был удар. Не помню ясно, до того ли, как меня ошарашили известием о ее обручении, или вскоре после, но только я заметил, что Салли подурнела и лучшие ее годы, вне всякого сомнения, миновали: это была уже совсем не та прелестная, запомнившаяся мне девочка. Я подшучивал в обществе над своей ролью отвергнутого поклонника, не делая тайны из своего огорчения, и от души поздравил невесту, и все же из наших отношений с Бакстерами ушла непринужденность. На венчание я не поехал, хотя меня, конечно, пригласили, ждали и тому подобное. Теперь я понимаю: быть там мне не стоило, но тогда я очень казнился мыслью, что поступил неправильно. Церемония состоялась в Нью-Йорке и назначена была на день, когда я читал в Бостоне лекцию. Но дело было не в ней - не так уж серьезно я отношусь к своим лекциям, - а в дурном самочувствии: у меня начался один из тех тяжелых приступов болезни, о которых я уже рассказывал, и ехать было рискованно. Я счел, что должен остаться дома, и написал об этом Бакстерам в надежде, что они достаточно хорошо меня знают и не припишут мое отсутствие обиде. Позже, уже на юге, я повидался с Салли и ее новоиспеченным мужем Фрэнком Хэмденом, славным малым, и подивился, как быстро она поблекла после замужества, однако таков удел американок. Лет в тридцать пять их отличает какая-то понурая, костлявая поджарость, как у борзых, которая нисколько мне не нравится, тогда как в Англии прекрасный пол приобретает с возрастом приятную и зрелую округлость форм, мягкую и женственную. Бедняжка Салли...