Читать интересную книгу Семейный кодекс Санта Барбары - Марина Серова

Я поблагодарила заведующую, попрощалась и вышла.

Около 725-го кабинета была очередь. Часть людей сидела на маленьком диванчике, другие, кому не досталось сидячего места, подпирали стену по обе стороны кабинета. До моего прихода все уже, видно, достаточно насиделись и настоялись в этой очереди.

– Господи, что ж это такое? – вздохнула пожилая женщина лет семидесяти. – Все сидим и сидим, ни с места, как заколдованные.

– Значит, доктор хороший, внимательный, вот так долго и разбирается с каждым, – ответила другая женщина примерно ее лет.

– Уж вы скажете! Где это вы видели хороших врачей? Они только уродовать людей умеют. И инвалидом сделают, и на тот свет отправят.

– Зачем же такие вещи говорить? – Это в разговор вмешался пожилой мужчина, стоявший у стены. – У вас есть конкретные примеры?

– А то нет, что ли? Вот, пожалуйста. У моей знакомой умер муж, и все по вине этих эскулапов. А готовили его к плановой, между прочим, операции по удалению желчного пузыря. Пузырь-то удалили, а когда давали наркоз через трубку, порвали горло. Ладно еще, если бы исправили свою ошибку. Так нет, прошляпили, как всегда. Чем только занимаются, непонятно! Мужику с каждым днем все хуже и хуже, говорит с трудом, хрипит, глотать больно – так они ссылаются на послеоперационный период. Развилось у него гнойное воспаление в груди, и все, конец. При вскрытии только обнаружили разрыв горла. Ничего себе диагностика! Только уже лечить некого было. Вот так вот.

– Что же, – кивнул мужчина, – от ошибок никто не застрахован. Врачи тоже люди. И ошибаются.

– Скажите, а врачей наказали? – спросила я. – Тех, по чьей вине больной умер?

– Какое там наказали! Суд, правда, был, но приговор оправдательный. У них же, у врачей этих, круговая порука.

– Да если бы и посадили, – это уже вмешалась в разговор другая женщина. – Засудили-посадили, а человека-то нет.

– Нет, наказывать надо, – снова подал голос мужчина. – Только по справедливости. Чтобы учесть все тонкости: как болезнь протекала, какие врачебные действия предпринимались.

– Щас врачи – одни неучи. – В дискуссию вступила еще одна ждущая своей очереди. – Правильно, зачем учиться, если диплом можно за деньги купить. Вообще, сейчас страшно к врачам просто на прием идти, я уже не говорю об операции.

– В Москву надо ехать лечиться, в Москву. Или в Питер. Уж там не залечат до смерти.

– Ой, скажете тоже, еще как залечат. – Сольная партия снова оказалась у той дамы, что рассказывала о смерти мужа своей знакомой. – Вот у меня соседка. Ее внука повезли на операцию в Москву эту самую. Какая-то у него опухоль была в головном мозге. Так столичные врачи так напортачили, что сделали из мальчика инвалида. Привезли домой в инвалидном кресле – что-то там не так у них пошло. А уже мальчик второй курс института окончил. Слава богу, со временем кое-какие положительные сдвиги наметились. Даже институт окончил. Это уж заслуга родителей. А вы говорите, Москва.

Постепенно в разговор включились почти все, кто стоял в очереди.

– А все из-за того, что разрушили прежнюю систему здравоохранения. Опять же нехватка медикаментов, оборудования, зарплаты смешные у врачей.

– Зарплаты? Да если ему в карман не положишь, он на тебя и не взглянет. Я вот лежала на обследовании в пятой горбольнице, так там даже, извините, за клизму надо было платить.

– А не заплатишь, так тебе там все разворотят.

– Вот я читала, что в Древнем Риме, кажется, врачу, у которого умирал больной, отрубали руки. А сейчас…

– Да чем же они оперировать будут, если руки отрубить? Ногами? А вообще у каждого врача есть свое маленькое кладбище.

Наконец подошла моя очередь, и я вошла в кабинет. За столом сидела худенькая женщина. Темные с проседью волосы, уложенные в тугой узел на затылке.

– Проходите, присаживайтесь, – пригласила она. – На что жалуетесь?

– Мария Петровна, я к вам не на прием пришла. Я частный детектив Татьяна Иванова и расследую дело об убийстве Николая Петровича Сосновского. Я хочу задать вам несколько вопросов.

– Боже мой! – воскликнула она. – Колю убили? Но кто? И за что?

– Вот это я сейчас и выясняю. Скажите, вы хорошо знали Николая Петровича?

– Я проработала с ним восемь… нет, почти десять лет.

– Что вы можете сказать о нем как о специалисте?

– Николай был отличным хирургом. Знал свое дело.

– И что, у него не было не единой ошибки за все время?

– Были, конечно. Банальная истина: не ошибается тот, кто ничего не делает. А у Николая на счету столько операций было.

– Я имею в виду ошибки фатальные, которые повлекли за собой смерть пациента.

– Нет, таких ошибок он не допускал. Скорее уж исправлял чужие.

– А как у него складывались отношения с коллегами? Может быть, с кем-то из врачей он конфликтовал?

– Чтобы конфликтовал, такого не было. Конечно, он не со всеми был в приятельских отношениях. Знаете, он бывал порой прямолинейным, любил все по существу говорить. Не то чтобы резал правду-матку в глаза, но все же. Многим это не нравилось. Но в целом ничего из ряда вон выходящего в этом плане не было.

– А каким он был человеком? Что вы можете сказать?

– Был резковатым, но вполне дружелюбным человеком.

– Он с кем-нибудь дружил? Я имею в виду приятельские отношения.

– Понимаю. Нет, так, чтобы приятельствовать, скорее нет. Ровные отношения со всеми, да, были.

– А у начальства он был на каком счету?

– Им дорожили как хорошим специалистом. И подчас прощали вот эту его ершистость.

– То есть ни выговоров, ни тому подобного?

– Ничего такого не было.

– А больные на него жаловались? Знаете, кому-то могло что-то там показаться, что-то обострилось, а виноват во всем доктор.

– Николай умел ко всем пациентам находить подход. И если поначалу больной был недоволен, то после разговора с Николаем претензии исчезали сами собой. И потом, вы знаете, как сейчас трудно лечить. Все грамотные, все всё знают – и какое лекарство стоит принять, а какое даже не надо пробовать. Вот моя соседка спрашивает: «Вы знаете, Мария Петровна, я уже антибиотики из группы макролидов принимала, и цефалоспорины тоже. Может, мне теперь фторхинолоны попробовать?» Говорю ей: «Это же не ресторанное меню, чтобы пробовать».

– Еще один вопрос, деликатный. По поводу оплаты труда. Доволен ли был Сосновский своей зарплатой?

– Таких людей, по-моему, в природе не существует. Но Николай не жаловался. Знаете, некоторые постоянно ноют: денег не хватает, бедствую, а сами палец о палец не ударят, чтобы что-то изменить. Коля был не из таких. Он подрабатывал где только мог. И сверхурочные дежурства брал, хотя платили, конечно, за них немного. А потом, когда открылась первая частная клиника, он стал совмещать.

– Значит, недоброжелателей у него не было ни среди коллег, ни среди больных, так?

– Да, я считаю, что так.

– Мария Петровна, вот вы сказали, что Николай Петрович скорее чужие ошибки подчищал, чем собственные совершал. Вы имели в виду какой-то конкретный случай?

Она замялась.

– Поймите, мне сейчас нужна любая зацепка, чтобы размотался клубок, который привел к преступлению. Ведь Сосновскому не просто нанесли смертельный удар, его еще жестоко избили.

– Боже мой! Хорошо, я расскажу. Кстати, после этого случая Николай ушел из больницы. Хотя он действительно просто исправлял чужие ошибки. Как-то в наше отделение привезли женщину в очень тяжелом состоянии. Операция требовалась экстренная. Это было странно, потому что поступила она не по «Скорой», а из другого стационара, из Восьмой городской больницы. Как потом выяснилось, ее родственники настояли на этом. Состояние, как я уже сказала, было крайне тяжелое. Мы вскрыли гнойник. Во время операции случилась остановка дыхания. Это длилось секунд десять, может, пятнадцать, сейчас уже не помню. Нам удалось ее стабилизировать с помощью реанимации. Была произведена трахеотомия. Говоря обычным языком, в горло мы вставили трубку, чтобы пациентка могла дышать. В общем, вскрыли гнойник, вышло гнойное содержимое. И все же больная умерла.

– Умерла во время операции? – уточнила я.

– Нет, операция была успешно завершена, ее доставили в послеоперационную палату. Она скончалась на следующий день.

– Но почему?

– Вот и мы задавали себе тот же вопрос.

– Так причину и не выяснили?

– Все прояснило вскрытие. В той больнице, откуда доставили больную, ей было проведено инструментальное исследование пищевода. Скорее всего, когда специалист-эндоскопист проталкивал трубу, он порвал пищевод. По существу нанес больной два сквозных ножевых ранения, только изнутри.

– Ужас какой, – не выдержала я. – Никогда в жизни не соглашусь на такое обследование.

– Зарекаться не стоит, кто знает, что может случиться. Так вот, самое печальное, даже не печальное, а трагическое во всей этой истории, что врачи, проводившие обследование пищевода, сделали повторное обследование. Температура у больной поднялась до 39,6, она не могла глотать, началось расстройство дыхания. Во время этого второго обследования как раз и были выявлены перфорации – две дырки. Разрыв пищевода – тяжелейшее повреждение. При этом развивается медиастинит – тяжелый инфекционный процесс с высокой летальностью. Если человеку не оказать помощь, он погибнет. Но даже если его лечить, шансы на выживание малы.