– Шампунь от вшей, – перевела я провизору.
Мужчина взглянул на меня с благодарностью.
– И мне то же самое, – сказала я провизорше. Она чуть в обморок не грохнулась.
11 сентября
Психология и жизнь
– Задержитесь, пожалуйста, на минуточку, – сказала мне учительница, когда вывела детей после уроков. На всякий случай я повертела головой – а вдруг не мне? Мне.
Пока давали домашнее задание, я прокручивала в голове варианты беседы. Вася подрался, устроил истерику, не ответил на вопрос. Или все-таки вши?
– Давайте отойдем, – взяла меня под локоть Светлана Александровна.
– Мне нужно… – начала лепетать я. Можно было сказать, что у меня работа, дела, суп на плите, живот болит, голова, к врачу надо…
– Вася неправильно держит ручку, – шепотом сказала учительница. – Обратите внимание. Поправляйте его дома. Знаете, куда должен смотреть кончик ручки?
– Куда? – испугалась я, все еще не веря, что речь идет не о чем-то ужасном, а о ручке.
– В плечо. – Светлана Александровна показала на мое плечо. – И пальцы должны быть, как клювик. Понимаете?
– Нет, – честно ответила я.
– Клювик. – Светлана Александровна сложила пальцы на воображаемой ручке и пошевелила указательным пальцем, изображая клювик. – А Вася держит тремя пальцами. Вот так, – учительница показала как, – это не клювик.
– Хорошо. Буду поправлять. Спасибо. А вообще он как?
– Ничего не могу сказать. Не лучше, не хуже других.
В тетрадке для прописей было написано «Старайся!» с восклицательным знаком. А обещали писать только «молодец» и «хорошо». Было обидно. Мы старались. Нужно было написать «заборчик» по образцу. «Заборчик» вышел кривенький – я как раз Васе ручку в плечо направляла, вот у него он и уехал. Зато ниже мы исправились. Написали эти палочки еще раз. Красиво. Вася не хотел еще раз писать, а я ему сказала, что учительница увидит и обрадуется, что он исправился. Она то ли не обратила внимания, то ли не обрадовалась.
– Что делали в школе? – спрашиваю я его каждый день.
– Ничего, – отвечает сын.
– Совсем ничего?
– Надоело раскрашивать. Все время раскрашиваем.
Открыла портфель. Ну ничего не меняется. Все – тетради, пенал, мешок со сменкой – в яблоке. Давали на завтрак. Вася откусил и бросил огрызок в портфель. Судя по яблоку, на портфеле он сидел, лежал и, наверное, стоял. Оттирала тетради. Просила больше не класть огрызки в вещи.
На следующий день та же картина. Только тетради не в яблоке, а в сливе. Мыла портфель.
– Вася, я же тебя просила…
– Ты про яблоко просила, а это слива, – сказал сын.
Хорошо, что им не нужно класть с собой бутерброды. Мне мама давала в школу. С сервелатом. Запах держится еще неделю. Пятно на тетрадке остается на год. Самое интересное, что я эту колбасу ненавидела и ни разу за все время бутерброд не съела. Но кому я скармливала колбасу – не помню. Светлана Александровна сказала, что еду давать, конечно, можно, но лучше не надо. Они друг у друга откусывают.
Васю из школы я не встречала. Пошла няня.
– Ну как? – спросила я ее.
– Все нормально, – ответила няня.
– Нас не ругали?
– Нет, других мам ругали. За то, что карандаши не поточены и тетради они забыли.
– Мамы забыли?
– Нет, дети.
– Понятно.
– А еще сказали, что с детьми будет беседовать психолог и каждую маму вызовут и дадут рекомендации по воспитанию. Попозже. Когда составят на каждого ребенка план.
Я думаю, может, не ходить больше в школу? А няня пусть скажет психологу, что у меня температура. Или я на работе. Ведь могу же я быть на работе с температурой? Могу.
– Вась, а что у вас психолог спрашивал? – спросила я сына.
– Не помню.
– Совсем не помнишь?
– Ну, так.
– А ты ей что говорил?
– Ничего. Молчал.
– Почему?
– Потому что вопросы были неинтересные.
– Надеюсь, ты психологу этого не сказал?
– Она что, сама не понимает?
Могу себе представить, что она подумала. Аутизм, к психологу не ходи.
14 сентября
Сдаем деньги и пишем на партах
Васю забирала няня, поэтому я временно выпала из школьной жизни. Но позвонила родительница и сказала, что опять нужно сдать деньги. На уборщицу и на ремонт.
– А мы уже сдавали. Пять тысяч, – сказала я.
– Еще по пять надо. Будем еще рекреацию ремонтировать, – сказала родительница.
Я, конечно, обзвонила всех – мужа, маму.
– В классе двадцать пять человек. Даже если двадцать сдали по пять тысяч, то уже получается сто. Куда еще? – возмущалась я.
– Ты что, не будешь сдавать? – спросила мама.
– Не знаю. Но ведь нужно спросить, куда дели деньги?
– Лучше не связывайся. Там найдется кто-нибудь, кто спросит. А Васе еще в этом классе учиться.
Пошла сдавать деньги. Активистка родительского комитета стояла и разговаривала с мужчиной в костюме.
– Так сколько нужно сдать, я так и не понял? – спрашивал мужчина.
– По пять плюс семьсот на уборщицу и еще пять, – отвечала она.
– Так пять или десять?
– Пять или десять. Просто некоторые родители сдали по десять. А одна электрика стоила сорок. Кто может, тот сдает.
– Хорошо, каждый по пять умножить на двадцать пять, а остальные деньги? – пытался подсчитать папа.
– Канцтовары, подарки и цветы учителям на День учителя, вот тут у нас все записано. – Активистка показала ему тетрадку с записями.
– Так, вот вам пять тысяч, – сказал мужчина.
– Вы больше не можете? – посочувствовала родительница.
– Я? – возмутился он. – Могу. Но сейчас не могу.
– Вот чем больше у людей денег, тем они жаднее, – философски заметила активистка. – За каждую копейку удавятся.
Я кивнула. Хотя у меня не так много денег, я тоже очень хочу удавиться за каждую копейку.
– Давайте я вам еще три тысячи отдам, – сказала я. Успокаивала я себя тем, что папа сдал всего пять, а я – целых восемь.
Вышла учительница. Сказала, что нужно принести пластилин и пластилиновый коврик. И никто не спросил, что это такое. Наверное, все знали. А я постеснялась уточнять.
– Вася, тебе в школе нравится? – опять пристала я к сыну.
– Нравится, – сказал он.
– Тебе интересно?
– А это как?
– Ну, это когда тебя что-то удивляет, радует и хочется придумать что-то свое.
– Эх, мама, вот если бы мы были рыбами, а учительница – акулой, было бы интереснее. Или если бы нам вместо каши давали лягушек, тогда бы было интересно. А так что придумаешь? Уже все за нас придумали. Только девочка меня спасает.
– Какая девочка?
– Которая передо мной сидит. Я забыл, как ее зовут.
– И как она тебя спасает?
– А когда я ее пеналом по голове бью или линейкой, она очень смешно делает – ложится на парту и голову закрывает. Даже когда я ее не бью, а только руку поднимаю, она сразу на парту ложится.
– А зачем ты ее бьешь? Девочек нельзя бить.
– Но ей же нравится. Если бы не нравилось, я бы не бил. Мы так играем.
– Ты мне покажешь эту девочку?
– Нет, не покажу.
– Почему?
– Она тебе не понравится.
– С чего ты взял?
– Тебе же Настя нравится. А эта девочка, она совсем на Настю не похожа.
– А тебе кто нравится – Настя или эта девочка?
– Вообще-то Настя. С ней хоть подраться можно. Знаешь, она какая? Я ее пеналом ударил, и она меня ударила. Я ее линейкой. И она меня линейкой. Сильно, – пустился в воспоминания сын. – Но Настя далеко сидит. А эта девочка рядом. Я же не могу выбирать.
– В каком смысле? – перепугалась я. Я решила, что у Васи начались проблемы с девочками.
– Ну, парту. Я же не могу выбирать себе парту. Кстати, у меня хорошая парта. Знаешь, что я на ней написал?
– Что?
– Кикимора.
– На партах писать нельзя, – сказала я.
– Где-то я уже это слышал, – задумался ребенок.
– А что еще новенького?
– Мама, ну что там может быть новенького? Там уже все старенькое. Даже учительница.