Читать интересную книгу Судьба такой - Михаил Буканов

В 1965 году меня комиссовали с Северного флота с диагнозом: Неспецифический лимфоденит, гипертоническая болезнь. Последним местом моей службы на флоте был сторожевой корабль «Гриф». Переведен я был на него с эсминца «Отзывчивый», на котором получил строгий выговор с занесением по линии ВЛКСМ, а по линии службы был разжалован из старшин первой статьи в матросы. На сторожевике должность моя называлась «Начальник медицинской службы», ранг ее был капитанский. Я – простой матрос, но питался в старшинской кают-компании для сверхсрочников. Платили мне прилично -17 рублей в месяц, матрос же получал 3 рубля 90 копеек. Выговор и разжалование получил я за длинный язык и стремление следовать всегда словам «Честь имею.» На партийно-комсомольском собрании, в ответ на речи нашего замполита, капитана третьего ранга, призывавшего всех бережно относиться к продуктам питания, выделяемых для нас в такое трудное время (как раз Никита довел страну до ручки, и не стало ни хлеба, ни мяса, ни круп) я встал и поинтересовался, куда, собственно, всё делось? И невинно глядя, прибавил фразу о том, что было бы не плохо, в такое трудное время, если бы отдельные капитаны третьего ранга не носили домой с корабля селёдку и прочие продукты питания! На замполита стоило в это время посмотреть! Я думал, что его хватит удар! Естественно, речей моих замполит не забыл и ничего мне прощать не собирался. Коммунист настоящий! Никаких там «Если кто ударит тебя по правой щеке, подставь ему левую.» «Если враг не сдается, его уничтожают!» – эта заповедь была ему ближе! Как-то я пришел из увольнения и принес по просьбе друга бутылку водяры. Несколько старослужаших попытались поучаствовать в дележе спиртного, но были посланы гораздо дальше, чем они ожидали. «Годкам» наши речи не понравились, мгновенно вспыхнула драка. Нас поддержали и их поддержали. События приняли массовый характер. Досталось и офицерам! К чести их будет сказано, ни один позднее не подал личного рапорта о происшествии! A мне влепили «строгача» с занесением и разжаловали с формулировкой «выговор за пьянство и мордобой на корабле». Плюс меня поперли с места санитарного инструктора эсминца. Стал я «сигнальцом»! Хотя когда надо было оказать первую помощь или диагносцировать заболевание все равно вызывали меня. А на «Гриф» перевели месяца через четыре. Видно, специалист я был все же незаменимый! На сторожевике служба моя шла отлично, особенно после того, как зашил я аккуратно разрезанное при мелкой аварии веко командиру корабля! И у команды авторитет был на высоте. В начале 1965 года заметил я, матросики бледно выглядять, легко утомляются, имеют синяки под глазами. Участились респираторные заболевания, появились жалобы на боли в суставах. Многие выполняли свои служебные обязанности с трудом. Сам я чувствовал себя так же. Как медик, послал ряд ребят на анализ крови, проверил и у себя. Согласно результатам анализов, у всех у нас начиналась лейкемия – белокровие. Учитывая, что мы обеспечивали ядерные испытания на Новой земле, а, также, служили источником пара и электроэнергии для стоящих на ремонте или послепоходном осмотре ядерных подводных лодок, ничего необыкновенного в этом не было! Я написал пару рапортов в Медицинскоe Управление флота, достаточно громко говорил о возникающей проблеме, и меня быстро и легко определили в военный госпиталь в город Мурманск «на обследование». Ни один мариман с моего корабля госпитализирован не был! Как я случайно узнал в дальнейшем, корабель «Гриф» был осенью 1965 года выведен из состава Северного флота и переброшен по рекам на Каспий, в состав Каспийской военной флотилии. С чего бы? В госпитале у меня нашли увеличение лимфатических узлов и повышенное кровяное давление, зато анализы крови вдруг стали превосходными! Хоть сейчас в подплав! Однако повышенное кровяное давление служило серьезным препятствием для дальнейшего прохождения службы. С диагнозом «Гипертоническая болезнь» не поспоришь. Так что признан я был ограниченно годным в мирное время и комиссован с флота к чертовой матери. А вы говорите, от длинного языка одни проблемы. Нет! Иногда и польза! Но не для моих волос! Вылезали они у меня страшно. Только через год пришли в норму! Вот такое препятствие мне предстояло преодолеть, так как «ограниченно годных» к воинской службе в систему МВД не брали! И преодолел. Пошел я в военкомат и попросился на медицинское освидетельствование. Мол, никаким образом я с решением флотской комиссии не согласен, здоров и годен к воинской службе без ограничений! Там от таких заявок совершенно обалдели, поскольку нормальные люди в этом присутственном месте всегда заявляли обратное! На комиссию меня пропустили без проблем. Я ни на что не жаловался, повышенного давления и в помине не было, признали годным без всяких ограничений. В милиции я хотел служить в Уголовном розыске, да не вышло! Набирали только участковых инспекторов. Я подумал и согласился. Oпять же служил ни себя, ни личного времени не жалея. Замечен и отмечен был очень скоро, так как не только сумел задержать вооруженного преступника, но и самостоятельно «раскрутил» его на восемь квартирных краж! Через какое-то время мне предложили перейти на должность дознавателя в нашем 7 отделении милиции г. Москвы. По тогдашнему Уголовно-процессуальному Кодексу в порядке статьи 126 о подследственности отделение милиции имело право самостоятельно расследовать уголовные дела и передавать их непосредственно в суд. Это было мелкое хулиганство, самогоноварение, мелкая спекуляция и т. д. Не надо путать две вещи – оперативно-розыскное расследование и следствие. Первым занимаются опера, которые в ходе своих мероприятий выявляют и задерживают преступника. Удел же следователя – бумажное оформления уголовного дела и передача его в суд. Все эти книги, где следователь бегает с пистолетом и лично раскрывает замысловатые преступления, чистые фантазии автора. У обычного следователя прокуратуры, следственного Управления МВД в производстве столько дел, что успевает он произвести необходимую бумажную работу, допросы, запросы, экспертизы, заключения и т. д. Некогда ему подменять опера и непосредственно контактировать с находящимися на свободе (пока еще) преступниками. Бумаги бы победить! Да и не обучены следователи «хомутать» преступный элемент, пистолет в руках держат только на обязательных, раз в год, стрельбах!

В городском отделении милиции той поры было, примерно,12 оперов,12участковых, 4 дежурных и командир взвода. Плюс начальник отделения, четыре его заместителя: по уголовному розыску, паспортной работе, службе и замполит. Вот и весь офицерский состав. Oдин участковый и назначался дознавателем. А, поскольку, любое уголовное дело завершалось обвинительным заключением, на котором ставили утверждающие подписи начальник РОВД и Прокурор района, то личность дознавателя становилась запоминающейся для начальства! В тоже время продолжал я и обучение в институте, который окончил в 1972 году. В аттестате были в основном пятерки, две четверки – по историческому материализму и научному коммунизму. И, совсем позор, одна тройка – по атеизму. Не согласен я был с положениями этих предметов, спорил, фыркал. Хотя предметы я знал, оценки были скорее не по линии моих знаний, а по линии моих личностных характеристик. Например, на экзамене затеял я глупый спор с кандидатом атеистических наук на тему, что сказал очередной двадцать с чем-то съезд об атеизме? До этого я уже разъяснил преподавателю сущность буддизма, по которому и вытянул билет. Но полагался и вопрос о современности, вот кандидат и спросил! А я возьми и брякни – ничего, мол, не говорил, прошел мимо такого важного вопроса. Но ушлый преподаватель не поленился сходить за газетой и со строгой гордостью мне процитировал «всемерно усиливать атеистическую пропаганду.» Оказался ученый человек очень подкованным. Так сказать, эрудит! Влепил «трояк», лишил иллюзий! Надежда получить красный диплом растаяла в тумане социалистической действительности. Служил я в то время уже опером. Должность моя называлась «старший инспектор уголовного розыска по работе с несовершеннолетними»» Перевели меня как перспективного работника, к тому же имеющего соответственное высшее образование. Очень скоро начал я замещать начальника уголовного розыска, когда он отсутствовал. По болезни, там, или в отпуске. Территория нашего отделения была «как две Франции». От Крымского моста до 3 Фрунзенской улицы, от «Девички» до Зубовской площади, набережная от Киевского моста до «Девички». Это и была территория, иначе -Земля. Все опера делятся на тех, кто работает на Земле и тех, кто её не имеет. Например сотрудники всем известного МУРа. Hераскрытые преступления -«висяки» головная боль опера, на чьей Земле они были совершены! МУР участвует в раскрытии преступлений, но отвечает за состояние борьбы с преступностью территориальный опер! Лично! Кажется мне, именно в то время и начал осуществляться далеко идущий план по максимально возможной криминализации советского общества. Но этому бы препятствовала четкая работа милиции. Bсе дальнейшие действия «сверху»: снижение реальных возможностей милиции, увод от борьбы с преступностью на путь отписок и дутых отчетов, фальшивой гонки в соревновании по сфальсифицированным результатам псевдораскрытий – были вехами на пути осуществления гигантской сверхзадачи! Над этим поработали как партийные органы, так и КГБ с Прокуратурой. Открыто все боролись с преступностью и помогали милиции. Одних совещаний сколько провели, какие бумаги понаписали. Все знали, что милиция, и уголовный розыск в частности, должны делать! Hа деле положение становилось все хуже и хуже. Эх! Если бы кремлевская старость знала, если бы милицейская молодежь могла. «Побудьте день вы в милицейской шкуре, вам жизнь покажется наоборот. Давай те ж выпьем за тех кто в МУРе, за тех кто в МУРе никто не пьет. "Именно в начале 70-x уходили в отставку ЗУБРЫ – те кто начинал службу в Войну, или вскоре после. Такие как начальник МУРа Корнеев, его заместитель Гельфрейх, начальник первого отдела Мараков, второго Дерковский. Это были яркие личности, служить с ними было хорошо, всегда можно было почуствовать поддержку, рассчитывать, что в случае чего, прикроют твою спину. Сам я их всех знал и они меня знали, поскольку общались мы неоднократно и на Петровке, и на нашей территории. Вообще, все опера были большим братством. Я всегда мог рассчитывать на помощь и поддержку в любом конце Москвы! Уважали наших ветеранов все мы, поскольку и они относились к нам скорее как к младшим братьям, чем как к неразумным подчиненным. Разнести могли, и матерком шугануть могли. Но это не обижало, поскольку мат был направлен не против тебя лично, a против допущенных ляпов по работе. Kто в те поры на службе не матерился? Пивал я с ними и водку по случаю удачных раскрытий, хотя впервые познакомился еще будучи младшим лейтенантом. Опера старались соблюдать, по возможности закон, но жили по своим понятиям, согласно которым товарищество было важнее! Беспредела не было. Сунуть по морде могли, но ни о каких пытках и истязанияx слуху не было. Так для меня совершенным диссонансом и дикостью был случай, связанный с приездом к нам в отделение опер. группы из Армении. Ранее, по их просьбе задержали мы брата человека, который совершил убийство в своей республике. Проходил он как свидетель, но отыскать его было невозможно. Как раз когда приехали ереванские опера, человек этот сидел на скамье задержанных в дежурной части. Сразу по приходу один из оперов узнал свидетеля, не говоря ни слова, схватил тяжеленный стул и обрушил его на голову ничего не ожидавшего парня. А потом спокойно заявил валявшемуся на полу окровавленному человеку о том, что представляют из себя его папа-мама и прочие родственники, и в какие сексуальный отношения он с ними вступит. 3атем объяснил, что будет иметь свидетеля во всех позах до самого Еревана. Дикой народ! Bсе сотрудники милиции должны были искоренять преступность всеми доступными им методами (опер из Еревана тоже предлагал нечто оригинальное). Бредовая идейка искоренения преступности вообще (вам это не напоминает: Гони процент коллективизации до ста!») овладевала квадратными умами партийных верхов. Прокуратура послушно откликалась, чехвостя милицию. В основе же параноидального бреда этого было убеждение о возможности построенния материально-технической базы коммунизма и выращивании (в пробирке, наверное) человека светлого коммунистического завтра. Мол, создадим, вырастим и как заживем. То то радости будет! Уже в то время теоретическим построения перехода от одного вида социализма в другой я не доверял. Ну, подумайте. Сначала социализм построили полностью, но не окончательно, затем, окончательно, а после создали развитой зрелый социализм! Оранжерея! Kорни моего несогласия были не в спорах о разновидностях социализма. Черт с ними со всеми! Но я плохо понимал, что надо проделать с человеком, что бы он стал всем друг, товарищ и брат? Лоботомию? В обществе образовались два направления движения – бумажное (теория и практика Коммунистической партии) и конкретное (реальная жизнь). Они неслись параллельно, абсолютно не пересекаясь! Надо было отходить от гнилых догм, менять систему экономических отношений. Но этого не понимало руководство страны (а вот в Китае поняли, хотя тоже марксисты). Экономика страны шла враздрай, летела в тартарары. Преступность росла! Так на дрожжах, брошенных в летний сортир, растет объем и запах содержимого, безудержно распространяясь. Народ компенсировал то, что ему не додавали и отбирали, воруя всё, что плохо или хорошо лежит. Категория – народ – переходила в категорию – население! Росли уличные преступления, квартирные кражи и кражи государственного имущества, убийства и другие тяжкие преступления. Kоммунистическая партия желала видеть совсем другую картину, которая бы соответствовала ее теоретическим изыскам. Социальный заказ по лакировке действительности охотно выполняли Исполкомы Советов, а орудием проведения этого разврата в жизнь стала Прокуратура! В развитых капиталистических странах раскрываемость преступлений составлляла, примерно, 25—28 процентов. И это в условиях существования развитой криминалистической техники, высоких окладов жалованья и низкого, по сравнению с нами, уровня преступности. Мы же давали 96—98% раскрываемости, имея на вооружении пистолет Макарова, авторучку и кулаки! Бред полнейший, о котором все знали. Но эти цифры вполне устраивали «верхи». Старая гвардия была убрана, а на ее место пришли молодые, вроде меня. Но! Вот вам пример! Я пришел участковым, за хорошую работу был переведен в опера (случай неслыханный) и работал на Земле. А вот сын полковника Абрамова -Толя- сразу начал со службы в МУРе, также начинал службу сын полковника Дерковского! Да и еще примеры были! Я никак не мог поступить в Академию МВД, хотя бы на вечерний факультет, а вот Толю через два года службы уже ставшего старшим опером сразу приняли на дневное отделение с сохранением бывшей зарплаты. Лично его и таких как он все устраивало. Толя был неплохой человек и отношения между нами были ровные. Однажды кто-то позвонил мне по телефону и Толин голос произнес «Почему не докладываете?» Я, естественно, с присущей мне кротостью, послал его к такой-то матери! Oказалось, звонит мне его папа, ставший к тому времени генералом! Пришлось извиняться и объясняться! Формально, мы с Толей были равны, но, как прозорливо заметил Оруэл, на нашем скотном дворе отдельные особи всегда были ровнее! Шквал преступлений просто захлёстывал отделение, тонуть мы не собирались и крутились как могли. В день совершалось преступлений по 10—12, мы же фиксировали только преступления особоопасные, или же те, которые могли легко и быстро раскрыть. Абсолютно не регистрировались карманные кражи, поскольку раскрыть их, кроме как взяв вора «на кармане» не представлялось возможным, a это уже 5—6 преступлений в день! Не регистрировалось мошенничество, кражи личных вещей на предприятиях и в учреждениях, хулиганство. Да и много чего еще. Например кражи автодеталей, угоны и тому подобное. Xодили мы все под дамокловым мечом прокурорского возмездия. Любой опер знал, за сокрытие преступлений от учета существует 173 статья УК РСФР! С другой стороны все знали, если всё регистрировать, вылетишь из Уголовного розыска быстро и качественно! С последствиями в виде невозможности устроится на приличную работу в обозримом будущем. Лечили опера этот шизофренический дуализм потреблением алкоголя в умеренных или не умеренных дозах! Вот не пьющего опера я никогда не видел. «Ноблес оближ!» – так сказать. Крутиться приходилось, как истребителю в бою. Внешне, полное благополучие. По бумагам у нас тишь и благодать. А на деле… Хоть и работали мы на износ, прав был Козьма: «Плюнь в глаза тому, кто сказал тебе, можно объять необъятное!» Не родятся от осины апельсины, хоть каким ты будь Мичуриным! Не могла бюрократическая власть, управлявшая тогда страной, революционно изменить ситуацию, произвести необходимые и совсем не опасные для её существования коренные изменения! Не было в СССР своего Ден-Сяопина! А так, ловить, сажать… Всех не пересажаешь! Bешать лапшу на уши народа было бессмысленно. Тем более, вранье всё более становилось примитивным. И на окружающих переставало действовать. Кого могли увлечь лозунги типа «Наша цель – коммунизм»? Разве что выпускников артиллерийской академии имени товарища Дзержинского? (так он еще и артиллеристом был?) Bыход из бессмысленности оперского бытия был. Изменить отчетность! Все регистрировать и сделать раскрываемость реальным показателем работы. И вот только тогда карать нерадивых оперов за «пряталки», а их начальников, приказывающи прятать, за принуждение к совершению преступления! Думаю, этот путь был бы самым приемлимым и устраивающим и сотрудников и граждан. Вот тогда можно было бы на научной основе рассчитать по районам Москвы, какое количествo оперативных сотрудников должно быть в том или ином отделении милиции, создать мобильный резерв, специальные группы усиления, закупить необходимые технические средства и оборудование! И, конечно, выделить достаточное количество автотранспорта и средств связи. Однако, путь этот был не реален. Я гоню туфту в отделении, начальство в районе и городе. Все эти полноводные источники анализируются в ЦК КПСС, и Генеральный секретарь видит картину блистательных успехов деле борьбы с преступностью. Круговорот дерьма в природе! Зато масса всяческих поощрений, а то и правительственных наград! Не только сам Генсек под грузом орденов и медалей аж прогибался. Посмотрите на нашего министра внутренних дел товарища Щёлокова! Орел! В войну редко какой маршал имел столько наград. А его Первый заместитель товарищ Чурбанов? Сокол! Вот только не летает, да такое гавно как Галя Брежнева клюет! A нас в это время реально гоняла прокуратура. Так в году 1970 был осужден на три года лишения свободы начальник уголовного розыска 60 отделения, правда с заменой зоны на «Химию», то-есть, отправкой на трудовые принудительные работы. А вы думаете у кого Китай научился? Сторожить не надо, кормить не надо, всё сам, что заработаешь, то и потратишь. Зато тебя можно использовать с минимальной оплатой там, куда нормальных людей палкой не загонишь! Бывали, к сожалению, и другие случаи. Прокурором Ленинского района города Москвы был советник первого класса товарищ Пархоменко. Судя по фамилии был он помесью еврея с хохлом и перенял, соответственно, лучшие черты той и другой нации! Внешне, это был хорошо раскормленный боров, не говорил, а хрюкал. Каким он был руководителем для своих подчиненных – помощников и следователей – я могу сказать точно. В начале 1971 года меня вызвали к начальнику РОВД полковнику Дубову, который предложил мне обеспечить личную охрану районного прокурора! Якобы, тот получил послание, его приговаривают к смерти неизвестные «мстители мира». А учитывая, что незадолго до этого, на территории соседнего района, в помещении Академии наук, прямо в приемной кто-то отрезал голову ученому секретарю, прокурор наш наклал в штаны и отказался выходить куда-либо без охраны. В охране я ничего не понимал, но выход был. Я и до этого пользовался книгами с грифами «секретно» и «для служебного пользования». Вот и подчитал литературку, ну, и начал сопровождать «тело» от дома до работы и обратно, с 9 утра и до 7 вечера я осуществлял его охрану, сопровождал по городу на различные заседания, да еще должен был успевать исполнять свои основные обязанности! Жена была на сносях и работала, дома дел невпроворот, в институт мы должны были ходить – это был наш 4 курс, предпоследний, а я таскался с этим прекраснейшим из хрюкающих, который, к тому же, вечно был всем недоволен и постоянно брюзжал. Общаться со мной он не желал, снисходя лишь до устных распоряжений, хотя если сказать по правде, в дальнейшем, при докладывании ему дел, был ко мне снисходительнее, да, пожалуй, и благосклоннее. Как-то после работы мы гудели со следователями прокуратуры Черниченко и Прошиным, так вот один из них, по-пьяни, проговорился, что никаких мстителей вообще не было, угроза в адрес прокурора была шуткой, не любил его никто! Ну, пошутили с товарищем прокурором, а он все принял слишком близко к сердцу.