Читать интересную книгу Судьба такой - Михаил Буканов

В психиатрическую больницу мы еще вернемся, сейчас поговорим за преступный элемент. Конечно, сам я не мог общаться с высокими преставителями криминалитета. Не знал и не видел я крупных подпольных бизнесменов, про воровскую «Гвардию» в Грузии только слышал рассказы, но вот воров в законе видел я не единожды, на воровской малине бывал еще юнцом, с урками здоровался. Бабушка моя Евдокия Федоровна жила в Большевитском переулке, бывшем Гусеве, в маленькой комнатке с дровяным отоплением. Окно, выходившее во двор, было самым верхом своим на уровне земли. А вообще было это строение двухэтажным деревянным домом. Так что жила бабушка в подвале. Темная лестница вела вниз. После открытой двери – длинный коридор с освещением из одной лампы, двери налево и направо. В конце коридора – кухня, она же место постирушек, поскольку стояла в ней ванна, правда, абсолютно ржавая и вся в сколах. Был в коридоре и туалет на одно очко в страшного вида пенальной комнате размером метр на метр. Рядом с бабушкой была комната моего родного дяди, как и я, Миши. Бабушка жила совместно с тетей моей – Зиной, а дядя Миша был женат на Любке и имел двух детей, примерно, моего возраста – Витю и Надю Челноковых. Ну, и все остальные были этой же фамилии. В комнате дяди Миши располагалась «малина». Особенностью же семьи Челноковых являлось то, что дядя был «плохоговорящим», жена его и вовсе глухонемой. Все Челноковы умели разговаривать жестами, включая и мою мать, которая до войны даже работала в МУРе переводчицей. Кстати, видел я ранее и ее фото, на котором молодая девушка в характерной косынке находиться вместе с другими на заседании. Подпись на обороте гласила: Заседание комитета ВЛКСМ электролампового завода! Сюрпрайз! Среди глухонемого народа Москвы уркаганов пропорционально было столько же, сколько и среди остального населения. На Сретенке имелся специальный клуб этой категории населения. Сами понимаете, в кино шли фильмы без субтитров, в театры не слыша текста ходить было незачем. Вот и шли либо в цирк, либо в этот клуб. Bорам надо было где-то оттягиваться, приходили в комнату моего дяди поиграть в карты и выпить! Сам дядя уже был «у хозяина» два раза. Сам не воровал, а вместе с группой глухонемых организовал что-то типа артели по выпуску фотооткрыток с целующимися парами, голубками и подписями «Люблю тебя, как ты меня». Делали они и игральные карты с обнаженными фигурами. Иногда сотнями покупались обычные конверты и резиновыми штемпелями тиражировали виньетки целующихся птичек, надписи: Лети с приветом, вернись с ответом. Продавалась продукция артели тоже глухонемыми в подмосковных пригородных поездах. Доход, конечно, был. Но я думаю, доставались дяде крохи. Почти все уходило блатным авторитетам. Как сейчас помню одного из них по кликухе «Тарзан». Под два метра ростом, косая челка на низкий лоб, маленькие глазки. Носил Тарзан необъятный пиджак, широкие «клеши» заправлял в «хромачи» с подвернутым алым отворотом. Было в правом сапоге «перышко» с наборной ручкой. Сам видел, как он доставал ножару и резал кусками закусь перед выпивкой. Всегда ходили с ним два таких же бугая, но это ничему не помешало! Пришло время, и его благополучно зарезали. Из разговора матери с бабушкой, понял я, что дельцы, непожелавшие делить доходы от продаж изопродукции, наняли «говорящих». Уплыл Тарзан. Бабушка даже вздохнула с облегчением. Был урка любовником Любки и в любой момент по-пьяни мог пырануть дядю Мишу. Да и сама Любка не сахар была. Все лицо и голова дяди было в шрамах, как полученных в драках, так и оставленных собственной супругой. Дать суженному по голове бутылкой не было такой уж сложной вещью. «Pазмахнись плечо, раззудись рука. Полетят клочки по закоулочкам!» Пьянки и гулянки в комнате дяди продолжались и после смерти Тарзана. И, конечно, постоянные карточные игры. Вот гитары не было по техническим причинам, карты пожалуйста. Резались «штос», «рамс», «петуха», в «очко». Специалисты все были прямо как Чапаев в известном анекдоте: Василий Иванович! Ты в «очко» можешь? Могу, Петька! A в «буру»? А это куда? Шутка! Игрывали и в «буру». Став взрослее, пытался я обыграть дядю Мишу в картишки. Куда там! Какой талант был разменен по-мелочам! Какая карточная игра без водки? Пили по-черному! Закусь – селедка с луком в масле, капуста квашеная, колбаса и сало, курят, запах – святых выноси! Все глухонемые, но пытающиеся наряду с разговором руками, что-то произнести. Благо сами не слышат. Босх и Гойя в одном граненом стакане! Kакая же пьянка без драки? Телефона в коридоре нет, соседи попрятались по своим каморкам, драка выплескивается в коридор. Бабушка едва успевает спрятать в свою комнату Витьку с Надькой! Mилицию не вызывали. Самому бежать далеко, да и припомнить потом могут. Просто прятались. Так что преступный мир знал я не понаслышке. Oчень мне такие дела не нравились. Может здесь стоит поискать истоки моей работы в системе МВД? Углубил я и продолжил изучение криминалитета в течении всей жизни, поскольку не украсть то что плохо (а то и хорошо) лежит было для многих проявлением отсутствия житейской сметки. Лозунг: Воруй, Россия! Всего не украдешь! – постепенно стал ведущим в жизни советского общества! Проблема, так называемых, «несунов», тех, кто тырил на своих рабочих местах, приобрела общенациональный характер. Если есть масса лозунгов, но нет «Десяти заповедей», то нет места и моральным ограничениям. Bместо «жизнь положи за други твоя.» процветает «умри ты сегодня, а я завтра»! Я давно уже не был восторженным романтиком, когда в конце 60-х пришел на службу в милицию. Однако, я твердо знал, «Вор должен сидеть в тюрьме!» Те, кто забирал у людей честно заработанное, сущие крохи, последнее, не могли рассчитывать на мою снисходительность и сочувствие! «И сказал Христос: Кто обидит малых сих, лучше бы им не родиться! Ибо брошены будут они во внешнюю тьму, и удел их боль и скрежет зубовный!» Я такие убеждения имею до сих пор. Хорошо сказано – «Пойду служить в милицию!» Kак это сделать на практике?

B то время я уже учился на втором курсе ист. фака Московского Государственного ордена Ленина института педагогики, но для работы в органах этого было маловато! Поэтому, заранее, я обманом проник в Коммунистическую партию! Если читатель помнит, я с треском был выгнан из благородных рядов ВЛКСМ, в которых пребывал с 1959 года! Таких в горы не берут и в разведку с ними не ходят. Двигали мною не столько карьерные соображения, хотя и они были, стремление в ряды организации, идеи которой я полностью разделял, а партийную теорию хорошо знал. То, что Иона Каплан со своим кагалом отлучили меня от комсомола, никак не могло меня остановить! Так что, когда я подал заявление в партию, его рассматривали в первичной партийной организации медсанчасти №4, где я тогда работал, а затем на парткоме шарикоподшипникового завода и Ждановском райкоме города Москвы. На вопрос о том, каким образом не вступил я в комсомол, я «на голубом глазу» отвечал, о своем образе жизни в семье сектантов-пятидесятников, строгостях родителей и нес тому подобную ахинею. Прошло! Меня все жалели, и в партию кандидатом приняли без помех! Cамое интересное было в том, что принимали меня в партию в том же месте, где пару лет назад выгоняли из комсомола. Райком КПСС и райком ВЛКСМ находились в одном здании, правда, на разных этажах! Поскольку получал я в институте одни пятерки, стал кандидатом в члены КПСС, партком завода сам направил меня по партийной путевке на «усиление» органов внутренних дел! А я и не дергался. Хорошо, когда твои желания и возможности совпадают! Но была и еще одна проблема.

В 1965 году меня комиссовали с Северного флота с диагнозом: Неспецифический лимфоденит, гипертоническая болезнь. Последним местом моей службы на флоте был сторожевой корабль «Гриф». Переведен я был на него с эсминца «Отзывчивый», на котором получил строгий выговор с занесением по линии ВЛКСМ, а по линии службы был разжалован из старшин первой статьи в матросы. На сторожевике должность моя называлась «Начальник медицинской службы», ранг ее был капитанский. Я – простой матрос, но питался в старшинской кают-компании для сверхсрочников. Платили мне прилично -17 рублей в месяц, матрос же получал 3 рубля 90 копеек. Выговор и разжалование получил я за длинный язык и стремление следовать всегда словам «Честь имею.» На партийно-комсомольском собрании, в ответ на речи нашего замполита, капитана третьего ранга, призывавшего всех бережно относиться к продуктам питания, выделяемых для нас в такое трудное время (как раз Никита довел страну до ручки, и не стало ни хлеба, ни мяса, ни круп) я встал и поинтересовался, куда, собственно, всё делось? И невинно глядя, прибавил фразу о том, что было бы не плохо, в такое трудное время, если бы отдельные капитаны третьего ранга не носили домой с корабля селёдку и прочие продукты питания! На замполита стоило в это время посмотреть! Я думал, что его хватит удар! Естественно, речей моих замполит не забыл и ничего мне прощать не собирался. Коммунист настоящий! Никаких там «Если кто ударит тебя по правой щеке, подставь ему левую.» «Если враг не сдается, его уничтожают!» – эта заповедь была ему ближе! Как-то я пришел из увольнения и принес по просьбе друга бутылку водяры. Несколько старослужаших попытались поучаствовать в дележе спиртного, но были посланы гораздо дальше, чем они ожидали. «Годкам» наши речи не понравились, мгновенно вспыхнула драка. Нас поддержали и их поддержали. События приняли массовый характер. Досталось и офицерам! К чести их будет сказано, ни один позднее не подал личного рапорта о происшествии! A мне влепили «строгача» с занесением и разжаловали с формулировкой «выговор за пьянство и мордобой на корабле». Плюс меня поперли с места санитарного инструктора эсминца. Стал я «сигнальцом»! Хотя когда надо было оказать первую помощь или диагносцировать заболевание все равно вызывали меня. А на «Гриф» перевели месяца через четыре. Видно, специалист я был все же незаменимый! На сторожевике служба моя шла отлично, особенно после того, как зашил я аккуратно разрезанное при мелкой аварии веко командиру корабля! И у команды авторитет был на высоте. В начале 1965 года заметил я, матросики бледно выглядять, легко утомляются, имеют синяки под глазами. Участились респираторные заболевания, появились жалобы на боли в суставах. Многие выполняли свои служебные обязанности с трудом. Сам я чувствовал себя так же. Как медик, послал ряд ребят на анализ крови, проверил и у себя. Согласно результатам анализов, у всех у нас начиналась лейкемия – белокровие. Учитывая, что мы обеспечивали ядерные испытания на Новой земле, а, также, служили источником пара и электроэнергии для стоящих на ремонте или послепоходном осмотре ядерных подводных лодок, ничего необыкновенного в этом не было! Я написал пару рапортов в Медицинскоe Управление флота, достаточно громко говорил о возникающей проблеме, и меня быстро и легко определили в военный госпиталь в город Мурманск «на обследование». Ни один мариман с моего корабля госпитализирован не был! Как я случайно узнал в дальнейшем, корабель «Гриф» был осенью 1965 года выведен из состава Северного флота и переброшен по рекам на Каспий, в состав Каспийской военной флотилии. С чего бы? В госпитале у меня нашли увеличение лимфатических узлов и повышенное кровяное давление, зато анализы крови вдруг стали превосходными! Хоть сейчас в подплав! Однако повышенное кровяное давление служило серьезным препятствием для дальнейшего прохождения службы. С диагнозом «Гипертоническая болезнь» не поспоришь. Так что признан я был ограниченно годным в мирное время и комиссован с флота к чертовой матери. А вы говорите, от длинного языка одни проблемы. Нет! Иногда и польза! Но не для моих волос! Вылезали они у меня страшно. Только через год пришли в норму! Вот такое препятствие мне предстояло преодолеть, так как «ограниченно годных» к воинской службе в систему МВД не брали! И преодолел. Пошел я в военкомат и попросился на медицинское освидетельствование. Мол, никаким образом я с решением флотской комиссии не согласен, здоров и годен к воинской службе без ограничений! Там от таких заявок совершенно обалдели, поскольку нормальные люди в этом присутственном месте всегда заявляли обратное! На комиссию меня пропустили без проблем. Я ни на что не жаловался, повышенного давления и в помине не было, признали годным без всяких ограничений. В милиции я хотел служить в Уголовном розыске, да не вышло! Набирали только участковых инспекторов. Я подумал и согласился. Oпять же служил ни себя, ни личного времени не жалея. Замечен и отмечен был очень скоро, так как не только сумел задержать вооруженного преступника, но и самостоятельно «раскрутил» его на восемь квартирных краж! Через какое-то время мне предложили перейти на должность дознавателя в нашем 7 отделении милиции г. Москвы. По тогдашнему Уголовно-процессуальному Кодексу в порядке статьи 126 о подследственности отделение милиции имело право самостоятельно расследовать уголовные дела и передавать их непосредственно в суд. Это было мелкое хулиганство, самогоноварение, мелкая спекуляция и т. д. Не надо путать две вещи – оперативно-розыскное расследование и следствие. Первым занимаются опера, которые в ходе своих мероприятий выявляют и задерживают преступника. Удел же следователя – бумажное оформления уголовного дела и передача его в суд. Все эти книги, где следователь бегает с пистолетом и лично раскрывает замысловатые преступления, чистые фантазии автора. У обычного следователя прокуратуры, следственного Управления МВД в производстве столько дел, что успевает он произвести необходимую бумажную работу, допросы, запросы, экспертизы, заключения и т. д. Некогда ему подменять опера и непосредственно контактировать с находящимися на свободе (пока еще) преступниками. Бумаги бы победить! Да и не обучены следователи «хомутать» преступный элемент, пистолет в руках держат только на обязательных, раз в год, стрельбах!