И наконец, в-третьих, подтолкнул меня к гитаромании отец. По вечерам он подрабатывал в районном Доме культуры железнодорожников художником-оформителем и вёл детскую изостудию. У него в студии среди прочих дарований пробовал свой потомственный талант и я. Ещё и одноклассников с собой за компанию приводил. Там же, в ДКЖ, руководил эстрадным оркестром двоюродный брат отца дядя Слава. Ещё один двоюродный брат, дядя Боря, играл в оркестре на трубе. Оба были Трофимовичи, дети тёти Люси, старшей сестры моей бабушки Веры. Клуб, то есть дом культуры, был тогда настоящим первомайским «Вавилоном». На первом этаже допоздна функционировал буфет с портвейном и пирожками. Этой нехитрой выпивкой и закуской батя периодически благоухал по вечерам, приходя домой. Клуб с утра до вечера был наполнен звуками и суетой. Был в нём прекрасный драматический театр под руководством директора Юрия Мелентьева и его супруги Ларисы Анатольевны, в детской студии которой я неудачно пробовал актёрствовать. Сюда же, в ДКЖ, с другом и соседом по парте Мишкой Виноградовым ходили мы недолго в балетную студию. Оказались там вдвоём среди многочисленных девчонок. Постояли несколько занятий у станка с зеркалом в каких-то замысловатых позициях. Потом нас выперли. А зря – мы готовы были терпеть.
Так вот, о гитаре. Как-то зимним звёздным вечером отец с дядей Славой (дядя Боря был приличным семьянином – с ними не квасил) поддали в буфете после своих творческих занятий. Потом добавили в оркестровой комнате. Отец под это хорошее настроение выпросил у брата для меня электро-гитару на пару дней (которые растянулись на пару недель, а то и больше). Я был дома. Отец вошёл. Шапка набекрень, запотевшие с мороза очки, винно-пирожковое амбре, физиономия растянулась в загадочной улыбке и всё такое прочее. Подзывает меня и разворачивает огромный свёрток. Я обомлел.
Тяжёлая, чёрной полировки, с красной, искрящейся «под металлик» блёстками накладкой, «Тоника» перешла ко мне в руки. Форма напоминала гитару Трубадура из «Бременских музыкантов», – ох, уж эти очертания, давно запавшие мне в душу! Два массивных хромированных звукоснимателя, струнная машинка с ручкой-вибратором, ручки громкости и тембра. У меня в руках была советская, но настоящая, серьёзная машина. Включить её было некуда. Да не беда! Она всё равно звучала! Серебристо, отдаваясь в руки вибрациями всего корпуса. Я не выпускал её из рук несколько дней. Ложась спать, любовался ею, пока глаза не слипались, пока не проваливался в сон, восторженный сон, полный грёз.
Это была засада. Я пропал. Потом мама часто выговаривала отцу, мол, сбил мальчишку с пути истинного.
Где-то ещё до Борькиного магнитофона и первых ощупываний разных гитар я переболел начальной стадией мании музицирования. Выпилил из фанеры точную копию гитары бременского трубадура из мультика, натянул струны из резинки-«лапши» и выступал перед младшей сестрой. Из картонных коробок разных размеров соорудил ударную установку. Из листа жести вырезал тарелку. Придумал и сделал педаль для большого барабана. Звука у этой «кухни» не было никакого. Зато был кайф приобщения к невероятно манящему миру музыки! Тема была моею. Я горел.
Это уж не считая того, что сестра моя младшая Татьяна пошла учиться в музыкальную школу на фортепиано. И отец по такому случаю доставил из клуба списанный концертный полноразмерный немецкий рояль «Беккер» на толстенных ногах-балясинах. Этот рояль занял ровно половину нашей большой комнаты. Спать в случае приезда гостей приходилось и на нём, и под ним. Год спустя в клубе случилась ревизия. К нам домой нагрянули дяденьки из ОБХСС (отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности). Рояль вывезли во двор ДКЖ и там предали огню. Увы, списанное государственное имущество подлежало уничтожению. А Татьяна, однако, продолжала учиться. И я вынужден был приобщиться к познанию элементарной нотной грамоты. Сестрёнка любила поспать. Даже при наличии полного отсутствия приготовленных по сольфеджио уроков. Иногда случалось мне заглянуть в её нотную тетрадь и сделать за неё домашнее задание. Потому что будить её было жалко. Незадолго до урока она просыпалась и ещё сонная бежала в музыкальную школу. Позже мне пришлось уговаривать её не бросать музыкалку, приводя в пример себя, как музыканта без образования и всяких дальнейших перспектив, и обещая взять её в ансамбль по окончании ею обучения.
Все эти события так или иначе оказали своё подспудное влияние на формирование моих умонастроений творческой направленности. Я как бы и ждал этих событий, и готовился к ним. И они случились, хвала Всевышнему! Не пошёл я «по стопам» деда и отца. Не стал ни художником, ни архитектором. А пошёл, как казалось матери, по дорожке по кривой, сочиняя и музицируя, где бы я ни находился и чем бы ни занимался.
Глава 9. Школа
Класс у нас был и остаётся дружным. С самого начала и по настоящее время, когда уже почти все мы стали дедушками и бабушками. Первая учительница Клавдия Фёдоровна Чернышова была чрезвычайно строга к нам. Может быть, и это тоже сплотило коллектив. Мы её все даже побаивались. Однажды в первом классе зимой на уроке я описался. Потекло прямо в валенки. Полдня в школе оставлял на полу мокрые следы. А всё потому, что боялся. Только уже решусь поднять руку и попроситься в туалет, она как зыркнет в мою сторону от доски или как прикрикнет на кого-нибудь в классе, – я тут же передумываю и терплю, и боюсь дальше. Так и не решился, так и не дотерпел. А как-то, по дороге в школу, мы с Мишкой Виноградовым толкали в сугробы одноклассниц-подружек Любку и Наташку. Какая-то прохожая бабулька вступилась за девчонок и сделала нам замечание. Нехорошо, мол, мальчики, девочек обижать. Но что нам незнакомая прохожая бабуля? Мы в долгу не остались. «Тише, бабка! Танки близко!» – соригинальничал я. «Тише, бабка! Немцы в огороде! – поддержал Мишка. Бабуля не нашлась, чем ответить на такие весомые аргументы. Покачала головой и пошла дальше. А в классе девчонки нажаловались Клавдии Фёдоровне на нас, пересказав дословно всю историю. Мы с Мишкой стояли перед учительницей в оцепенении, как обезьяны перед удавом из «Маугли». Мигом растеряв весь боевой дух и прокляв легкомысленные минуты толкотни с девчонками, мы ждали только одного – когда иссякнут молнии из глаз Клавдии Фёдоровны и какие-то, не различаемые нами в тот миг, жёсткие слова перестанут впиваться в мозг.
После третьего класса нас торжественно передали другому классному руководителю – Галине Николаевне Бартош.
Вечерами всем классом гоняли в футбол и хоккей, собирали металлолом и макулатуру. В 4—5 классах переболели шахматами. Играли на переменах сразу в несколько досок. Дрались, конечно, – борьба за лидерство и всё такое. Однажды ко мне на перемене чуть ли не в самый первый день в школе подошла компания во главе с Андреем, лидером в любой заварушке, самым бесстрашным и решительным из нас.
– Пойдём в туалет бить Рудыка!
С Андрюхой мы в школу переместились из детского сада, его я знал хорошо. Никакого Рудыка не знал вообще, – ещё не перезнакомились со всеми в классе. Однако фамилия мне понравилась, и бить его, даже за компанию с давним приятелем, показалось неловким. Но я пошёл, – как-то легко всегда втягивался в криминал. Драки не случилось. Ну, потолкались, сказали друг другу что-то угрожающее два потенциальных лидера, – на том и разошлись. Хуже кончилось для меня согласие на Андрюхино «пошли бить» намного позже, классе в пятом. Бить предполагалось старшего брата нашей одноклассницы. Года на три-четыре он нас был старше, но роста небольшого – с нас. По плану Андрея мы его должны были окружить плотным кольцом и отколотить. Всё по его плану, наверное, должно было удачно получиться. Дело было в старом школьном дворе на хоккейной коробке. Кто-то кому-то мешал играть. Ну, окружили мы его. А парень-то был крепкий, коренастый и уверенный в себе. И в рукавицу, как потом выяснилось, вложил жёсткий тяжёлый кругляш хоккейной взрослого размера шайбы. Кто ею, пущенной щелчком клюшки, получал по мягкому месту или ногам, тот поймёт. И, видимо, я оказался ближайшим у него, правши, слева. А он, видимо, решил бить первым на всякий случай. Ну и с правой вломил мне в пятак шайбой, ловко лежащей в его ладони под варежкой. Очнулся я в школе с разбитыми губами, носом и частичной потерей памяти о последних пяти минутах моей жизни.
Но чаще мы с одноклассниками свою энергию всё-таки расходовали в мирных целях. Все вместе записывались в секцию классической борьбы на стадионе «Локомотив». Все вместе играли в футбол и хоккей на районном первенстве школ и за дворовую команду «Спартак», созданную общественным тренером Михаилом Кирилловичем по прозвищу «лысый» в качестве спарринг партнёра (для битья) его любимого детища, команды «Юность». Зимой ездили на «пятак», микрорайон электровозоремонтного завода, что справа от бора, на стадион «Молодость». Там у тренеров по хоккею с шайбой был серьёзный подход к занятиям. Такой серьёзный, что в дни зимних каникул мы каждый год выигрывали районное первенство.