в том, зачем он привел ее в наш дом? Просто так или с какой-то целью? Ладно, давай пока не будем углубляться. Мне нужно время, сейчас мне хотелось бы побыть одному.
Я порадовалась его выдержке и спокойствию. И хотя это было обычным его состоянием, в гневе и раздражении – и уж тем более в истерике – я его никогда и не видела, но события, произошедшие вчера, могли служить достаточным основанием для хотя бы частичной утраты самоконтроля. Я отметила, что вряд ли в аналогичной ситуации смогла бы сохранять такое же хладнокровие. Но Михал Михалыч Кондрашов умел держать себя в руках. Это вовсе не означало, что его сердце в этот момент не сжималось от боли, просто он умел этого не показывать. Судейская работа научила его глубоко прятать эмоции. И искать мотивы, причины даже там, где это особенно трудно. Перво-наперво он заподозрил сына и несостоявшуюся жену в том, что их связь – не результат необузданного порыва, не глупая выходка не контролирующих себя пьяных людей. Он предположил, что Стас привел Ингу домой с определенной целью. Познакомить с отцом? Устроить их брак? Но зачем, если он сам спал с ней? Вопросов и так было много, но отец наверняка сформулирует и другие, ведь он жил с веселой парочкой бок о бок и сейчас наверняка вспоминает в мельчайших подробностях все детали их совместной жизни. Может, так и лучше. Пусть лучше работает мозг, тогда сердце имеет шансы не разорваться. Небольшое затворничество пойдет папе на пользу.
Думая об этом, я не знала, что столь необходимое отцу уединение будет прервано самым неожиданным и трагическим образом.
Мне оставалась последняя неделя в гипсе, и я начала постепенно готовиться к выходу «в свет»: вычленила первостепенные рабочие вопросы, покрасила голову, в день снятия гипса запланировала коррекцию ногтей. Я раздумывала над списком текущих дел, когда позвонил дед. Вообще-то первым он звонит мне дважды в год: в день моего рождения и 8 Марта. Если он и делает исключения, то ради каких-то особенных случаев или «по делу». Я удивилась, разговаривать с дедом не хотелось, но я, конечно же, взяла трубку. По его глухому голосу с первых секунд стало понятно, что что-то произошло.
– Ты все еще в гипсе? – хрипло откашлявшись, спросил он.
Трогательная осведомленность деда меня сильно удивила. Оказывается, он знает, что у меня сломана нога! Я не стала это комментировать, просто ответила:
– Последнюю неделю дома сижу, скоро снимут. Что-то случилось? Я тебе нужна?
На миг в трубке воцарилось молчание, однако мне показалось, что на этом фоне стало слышно тихое бабкино поскуливание. Учитывая обстоятельства празднования позавчерашнего отцовского юбилея, мне вдруг стало страшно.
– Там Стасика нашли… – еле-еле выдавил дед, – Миша туда поехал.
– Что значит «нашли»? Кто и зачем его искал? И куда поехал папа? Что случилось, в конце концов!?
– Стасика нашла полиция, – прохрипел дед, – он мертв. Отец поехал туда.
– Как мертв? Что с ним случилось?! Где его нашли?! – закричала я.
– Я ничего не знаю, Миша больше ничего не сказал, только просил, чтобы я сообщил тебе.
– Ты точно больше ничего не знаешь?
– Нет, не знаю, – прошелестел дед и заплакал. Подвывание бабки становилось все громче, и я нажала отбой.
Теснота юридического мира, где все про всех знают, иногда оказывается полезной. У меня ушло не более получаса, чтобы выяснить все, что было известно по интересующему меня на данную минуту вопросу.
На самом деле Стасика нашла не полиция, его обнаружила Люся, которая приходит в клуб «Лунная дорога» ранним утром, проветривает помещения, находит бутылки, оставленные где попало, презервативы, упаковки от гадкой синтетической наркоты, которой тут – на любой вкус, собирает все это добро в большие пластиковые мешки, выносит их на мусорку и только после того приступает к уборке. Первое время брезгливость брала свое, и Люся думала, что долго на этой работе не задержится. Ее коробило от одного вида использованного презерватива, омерзительно было прикасаться к нему даже в перчатках, а если где-нибудь в темном углу она находила шприц, ее охватывало горькое чувство: вот еще одна молодая жизнь скатилась под откос. Потом Люся привыкла. Платили ей хорошо, в других местах уборщицы получают меньше, а деньги были нужны, на счету каждая копейка. Да и график позволял совместительство. Днем и вечером в «Лунной дороге» шуршали другие уборщицы, молодые, в основном приезжие. Старых и страшных не брали, наверное, потому что молодых пользовали еще каким-то образом. У черного входа, привалившись спиной к стене унылого здания, спал мальчик. Люся только мельком на него взглянула: ясно, что пацан отрубился, но ничего – не зима, не замерзнет. Подобные картины тут не такая уж редкость, хоть охранники и выдворяют всех к моменту закрытия, но случается, что кто-то оказывается не выдворяем. Ну не может человек уйти, что ты с ним сделаешь. Так что не подобранный с вечера живой мусор периодически появляется, с фасада редко, со стороны двора – чаще. Обычно Люся обходила таких «клиентов» стороной, мало ли что им – упоротым – с дурману привидится. Но сейчас Люся присмотрелась: мальчик-то приличный какой, в «Лунную дорогу» такие не ходят. Бывало, вызывали ее во время работы клуба, видела она здешнюю публику. Спящий парень явно не тутошний клиент. Люся на минуту задержала на нем взгляд: светло-бежевый пиджачок явно из дорогих, руки холеные, на безымянном пальце серебряное кольцо с бриллиантиком, длинные волосы тщательно промыты, красивой волной спадают на плечи. Татуировок не видно. Лицо… Лицо бледное, чистое, ангельское какое-то… Красивое. Люся осторожно ткнула парня в плечо:
– Просыпайся, утро уже.
Никакой реакции. Ладно, подумала женщина, сам проснется, видно, не отпустило еще.
Люся собрала вчерашнюю дрянь, потащила пакеты в мусорку, бросила взгляд налево от двери. Мальчик все еще сидел, спал. Нет, это не дело, сейчас придет охрана, обдерут его до нитки, карманы обшмонают, возьмут все что есть, кольцо с пальца стянут. Надо будить. Люся дотронулась до плеча, нет реакции, чуток пошумела, тоже не помогло. Может, ему «Скорую» нужно вызвать? Был бы на его месте обычный татуированный придурок с ублюдской рожей, она бы вмешиваться не стала. Так им и надо, обдолбанным козлам. Но мальчик был такой домашний, чистенький, красивый, что просто пройти мимо невозможно – жалко пацана.