их, объявив, что некоторые из этих книг он уже читал, а остальные настолько бессодержательны, что чтение их было бы для него тяжелым моральным трудом. Под впечатлением преднамеренного, как он себе объясняет, лишения его возможности чтения новых книг и журналов, смотритель равелина вчера утром застал его в слезах, затем в течение целого дня он ничего не ел, и когда подан был ему чай, то серебряною чайною ложкой он написал на стене, окрашенной охрою, заявление на имя государя императора, содержание которого смотритель равелина подполковник Филимонов во время вывода его на прогулку в сад списал на бумагу и представил мне.
Препровождая означенный снимок с написанного сказанным арестантом ложкою на стене Вашему Превосходительству, имею честь покорнейше просить, не найдете ли возможным, как я уже просил отношением от 6 текущего апреля за № 82, приказать доставлять ему книги и журналы из более новейших изданий, и еще лучше, если бы Ваше Превосходительство, для устранения всяких с его стороны претензий, приказали выслать ко мне раз навсегда каталог книгам и журналам, имеющимся в библиотеке III Отделения собственной Е.В. канцелярии, или возможным к приобретению, с тем чтобы таковой, каждый раз по прочтении им прежних, был предъявляем ему для выбора новых книг».
А вот то прошение, которое списал со стены равелинной камеры смотритель Филимонов:
«Его Императорскому Величеству
государю императору Александру Николаевичу
Государь.
В конце восьмого года одиночного заключения III Отделение, без всякого с моей стороны повода, лишило меня последнего единственного занятия – чтения новых книг и журналов. Этого занятия не лишал меня даже генерал Мезенцев, мой личный враг, когда он два года терзал меня в цепях. Таким образом, III Отделение обрекает меня на расслабляющую праздность, на убийственное для рассудка бездействие. Пользуясь упадком моих сил после многолетних тюремных страданий, оно прямо толкает меня на страшную дорогу к сумасшествию или к самоубийству.
Не желая подвергнуться ужасной участи моего несчастного соседа по заключению, безумные вопли которого не дают мне спать по ночам, я уведомляю Вас, государь, что III Отделение канцелярии Вашего Величества может лишить меня рассудка только вместе с жизнью, а не иначе.
Вербное воскресенье 1880 г.
С. Нечаев».
Но охрой ли на стене писал Нечаев и не собственной ли кровью? Не из чувства ли деликатности смотритель Филимонов не узнал крови и принял ее за охру, а быть может, и узнал, да счел неудобным докладывать о подобной неловкости! В письмах к народовольцам из крепости есть указание на то, что одно из заявлений царю Нечаев действительно писал кровью.
Нечаев последнюю фразу своего обращения к царю подкрепил и активным делом: он начал голодать, поставив условием прекращения голодовки разрешение читать ему новые книги. Решение Нечаева вызвало большой переполох. Секретарь коменданта Денежкин поскакал к Шмидту, власти заволновались, барон Майдель пообещал Нечаеву удовлетворение его просьбы. Обо всем этом узнаем из следующего письма барона Майделя к Шмидту от 18 апреля (№ 91).
«В дополнение личного доклада Вашему Превосходительству, по поручению моему, секретарем комендантского управления Денежкиным о намерении содержащегося в Алексеевском равелине известного арестанта лишить себя жизни непринятием пищи, имею честь уведомить, что он с воскресенья 13-го числа до утра сего 18 апреля, оставаясь непреклонным в своем намерении, в час дня, когда по принятому порядку подавался ему на всякий случай обед, лежа в постели, объявил, что будет просить принести ему обед в 3 часа, а теперь просит чаю и молока, последнее из которых и выпил с хлебом.
Согласие его на принятие пищи он объяснил надеждою получить книги новейших изданий и в особенности журналы текущего времени, прибавив, что жизнь его дорога потому, что она нужна для общества.
Причем имею честь возобновить пред Вашим Превосходительством просьбу о скорейшем доставлении ко мне каталога книгам, по которым бы известный арестант мог выбирать их для чтения, так как я, основываясь на переданном мне секретарем Денежкиным отзыве Вашего Превосходительства, еще вчера поручил объявить известному арестанту, что ему будет предоставлен более просторный выбор книг, для чего и вышлется III Отделением каталог».
Протест Нечаева подействовал, и III Отделение на другой же день переправило для Нечаева 10 книг на французском и немецком языках и каталог французских книг.
В связи с протестом Нечаева, надо думать, находится посещение равелина в канун Пасхи (19 апреля) графом Лорис-Меликовым, который был незадолго до того назначен главным начальником Верховной распорядительной комиссии. Он обещал Нечаеву новые французские книги, но на просьбу его о записной книжке и карандаше ответил обещанием подумать и дать ответ.
А барон Майдель тем временем придумал компромиссное решение вопроса о письменных принадлежностях. 28 апреля 1880 года (№ 99) он писал Н.К. Шмидту:
«Из числа содержащихся в Алексеевском равелине арестантов, двое последних заключенных постоянно обращаются с просьбами о выдаче им письменных принадлежностей, как-то: бумаги и чернил, или, вместо последних, карандаша, для записывания заметок при чтении ими книг и вообще умственных развлечений.
Сообщая о таковой просьбе означенных арестантов Вашему Превосходительству для соответствующих распоряжений, имею честь присовокупить, что я, со своей стороны, полагал бы возможным удовлетворить их просьбу выдачею, вместо бумаги и карандаша, аспидной из папки доски с грифелем, что может отчасти удовлетворить их желание и вместе с тем отнимет возможность в попытке с их стороны злоупотребить бумагою и карандашом».
«Двое последних заключенных» – это Нечаев и Мирский, который с 28 ноября 1879 года стал товарищем Нечаеву по равелину.
29 апреля Шмидт уведомил Майделя, что граф Лорис-Меликов признал возможным предоставить аспидную доску с грифелем арестанту под № 2 Нечаеву, но предоставление подобной льготы арестанту под № 3 Мирскому не нашел возможным. Но Нечаев реагировал на компромиссное изобретение барона Майделя неожиданным образом: он отправил коменданту обратно грифельную доску, написав на ней следующее заявление:
«Его Высокопревосходительству
г-ну коменданту Петропавловской крепости
Генерал!
Излагая мою просьбу о позволении мне пользоваться новыми книгами и журналами, я просил Ваше Высокопревосходительство ходатайствовать о том, чтобы мне предоставлена была возможность заниматься серьезно и читать систематически сочинения по философии, истории и политике. Но подобное чтение может быть плодотворным только при возможности делать выписки из научных сочинений и заметки о прочитанном; если III Отделению не угодно доставить мне письменных принадлежностей, которыми позволял мне пользоваться граф Левашев в первые годы одиночного заключения, то я просил, в крайнем случае, дать мне хотя записную книжку, куда бы я мог вносить самые краткие необходимейшие заметки для справок при дальнейшем чтении серьезной литературы.