или энергией …». В то же время он констатирует, что партийные кадры не выработали в себе «той культуры, которая необходима для этого»[325].
Возражая, собственно (ибо речь идет, конечно, не о пролеткультовцах), самому себе, Ленин писал 2 марта 1923 года, одновременно со своим завещанием:
«Нам первое пятилетие порядочно-таки набило голову недоверием и скептицизмом. Мы невольно склонны проникаться этим качеством по отношению к тем, кто слишком много и слишком легко разглагольствует, например, о „пролетарской культуре“: нам бы для начала достаточно настоящей буржуазной культуры …»[326] (подчеркнуто нами. — Н.Р.).
Таков прискорбный итог первого пятилетия и таковы перспективы «пролетарской диктатуры» в области культурного творчества. Признание Ленина вырвалось, конечно, не случайно, ибо, как он сам ниже пишет: «Дела с госаппаратом у нас до такой степени печальны, чтобы не сказать отвратительны …»[327], что ближайшей задачей является сохранение власти, а не построение социализма или европейская революция.
Тем не менее, соратникам Ленина от его пессимизма и вынужденных признаний было не легче. Партия в начале нэпа не могла не заботиться о росте и воспитании новых кадров, о своей «смене», которой рано или поздно надо будет вручать судьбы коммунизма.
Новое положение членов партии и сама жизнь в условиях нэпа выдвинули перед партией ряд проблем, временно отошедших на второй план в период военного коммунизма.
Главнейшая проблема, ставшая теперь, в новых условиях, сводилась к определению развития общества в условиях партийной диктатуры. В комплексе вопросов этой проблемы, прежде всего, встал вопрос о кадрах, о подготовке молодой интеллигенции. Вопросы кадров и коммунистического воспитания, естественно, ставили проблему о культуре на первое место. Тема «О пролетарской революции и культуре» уже тогда открыла в перспективе наличие неснимаемых противоречий между партийной диктатурой и культурой, как основным средством воспитания и базы для роста кадров.
Надо отдать справедливость Н. И. Бухарину в том, что он уже в начале двадцатых годов поставил вопрос об этих противоречиях, назвав их «опасностями», возможности преодоления которых он тогда еще видел.
Остановимся подробнее на этих проблемах. Почти одновременно с выходом последней статьи Ленина, в феврале 1923 года, Бухарин прочел в Петрограде доклад на тему «Пролетарская революция и культура», развернутый им в небольшую книжку, бесспорно, одно из самых выдающихся его произведений[328].
Уже резолюция XII съезда признавала, что так называемая «пролетарская культура» имеет для коммунистической партии решающее значение, не только с точки зрения творчества, — хотя творчество рассматривалось, прежде всего, в области техники, — но еще больше с точки зрения формирования кадров. Кадры новой интеллигенции, в широком смысле слова, специалистов, начиная от военных и кончая писателями и журналистами, нужны были не только для хозяйственного и культурного подъема страны, но и как новая главная опора коммунистической власти. Трудности и вытекающее из них противоречие заключалось в том, что эта новая интеллигенция должна была обладать «пролетарской культурой», которой, как таковой, в 1923 году еще не было. Рассматривая высказывания Ленина и Бухарина по этим вопросам, необходимо прибавить, что и тот и другой, видимо, искренне верили в возможность создания последующими поколениями «пролетарской интеллигенции» — новой, особенной, социалистической «пролетарской культуры». Опыт сорокалетнего властвования коммунистической власти показал, что такой культуры создать не удалось, и во всех случаях острой необходимости коммунистические вожди вынуждены были обращаться к российской национальной культуре, ибо только она оказалась живой, только она могла поднимать людей на творчество, на защиту отечества, на искренний подвиг, необходимый для победы на фронтах 1941-1945 гг.
В своем докладе 1923 года Бухарин рисовал положение и перспективы следующим образом: «Когда мы пришли к власти, мы неизбежно должны были быть универсалистами, которые решительно все должны делать: „прикажут, акушером буду“, сегодня на фронте, завтра в другом месте и т. д. … Весь кадровый состав наш напоминал бродячее население эпохи удельно-вечевого времени в России»[329].
Новое положение (после введения нэпа) Бухарин определял в следующих задачах:
«Нам нужно перейти сейчас на оседлый образ жизни. И сейчас нужно понять, что разговоры о том, что всякий все может, нужно покончить раз и навсегда. Нам нужен собственный специалист, который, может быть, других отраслей не знает, но то дело, которому учится — знает и совершенно добросовестно, как знали старые буржуазные типы, которые работали в этой области, или лучше их. Это нужно до зарезу»[330].
Бухарин разбирает известное положение Маркса, что никакая новая форма не заступает места старой общественной формы до тех пор пока на лоне старых отношений, в недрах старого общества, не созрели элементы нового. Однако он достаточно откровенен, чтобы признать, что русские большевики, согласно Марксу, «постарались вытолкнуть не созревший плод», благодаря наличию партии — «авангарда» класса. Однако непосредственно вслед за тем, Бухарин признает, что этот «авангард» в своей верхушке вовсе не является представителем рабочего класса: «… в нашей коммунистической партии, это нечего скрывать от себя, есть определенная верхушка руководящая, которая в значительной степени состоит из выходимцев другого класса»[331].
Естественно, что после этого признания встает вопрос, — могла ли эта руководящая верхушка партии быть носительницей «пролетарской культуры»? На этот вопрос Бухарин отвечает совершенно определенно:
«Рабочий класс вызревает в недрах буржуазного общества как класс, который в состоянии расшибить машину буржуазного господства, но рабочий класс не может вызреть в рамках капиталистического общества как класс, который целиком способен выполнять функции организации нового общества один».
Иначе говоря, по Бухарину, рабочий класс может быть использован как ударная революционная сила, но не как организующий, творческий элемент. Что создала — спрашивает Бухарин — «пролетарская культура» до прихода к власти? — «Только в области общественных наук, он (пролетариат. — Н.Р.), в лице Маркса и Энгельса и их учеников, дал контуры того нового, что несет с собой „пролетарская революция“. А в других областях? — В других областях, ничего»[332].
После этого признания, Бухарин, вслед за Лениным, определяет роль диктатуры, которая «заключается именно в том, что рабочий класс вызрел как класс … дозрел до класса, который способен управлять обществом, и потом, на тормозах, растворился бы в общекоммунистическом обществе, когда пролетарская диктатура будет неизбежно отменена и когда исчезнут остатки старых классовых делений»[333].
Итак, «пролетарская культура», по Бухарину, кроме Маркса, Энгельса и их учеников, ничего не дала. В сущности этого признания содержится самоотрицание понятия так называемой «классовой культуры». Одной из главнейших причин неизбежного кризиса коммунистической системы является невозможность путем исторического исследования, или на опыте культурного строительства при советской власти доказать возможность создания «пролетарской культуры». Культура, будучи всегда, прежде всего, проявлением, творчеством человеческого духа, не может,