и предлагало изменить положение путем создания дискуссионного клуба, где большинство ЦК могло бы встречаться с активными и «видными» деятелями партии для того, чтобы обсуждать создавшееся положение.
Уже через год после того, как Ленин практически перестал руководить ЦК, все основные недостатки созданной им системы были обнаружены и указаны. Однако нашедшие эти недостатки оппозиционеры видели беду не в диктатуре партии над народом, а лишь «во фракционной диктатуре» большинства Политбюро над партией.
Особую тревогу внушали триумвирату армейские партийные организации. В лице этих организаций Троцкий и его сторонники располагали, если и не полностью, то во всяком случае в значительной степени, собственным аппаратом, подобно тому, как Зиновьев мог распоряжаться аппаратом Петроградской партийной организации, а Сталин и его помощники секретарской бюрократией по всей стране.
Такие видные партийные работники, как Муралов, командовавший в то время Московским военным округом, не будучи профессиональным военным, Смилга, Антонов-Овсеенко были верными помощниками Троцкого, и уже в начале дискуссии в партийных организациях Московского военного округа и управлений Наркомвоенмора троцкисты оказались в большинстве.
Троцкий пользовался аппаратом политорганов армии (о чем он предпочитает не вспоминать в своих поздних работах) в своих целях, совершенно так же, как это делали Зиновьев и Сталин в тех частях партийного аппарата, где доминировали они.
Один из главных троцкистов 1923 года — тогдашний начальник ПУРа — Антонов-Овсеенко 24 декабря издал своей властью циркуляр, где указывал на необходимость перестройки работы политорганов и на развертывание внутрипартийной демократии в партийных организациях армии.
Влияние Троцкого в армейском аппарате и страх перед возможностью использования им армии в своих целях были настоящим кошмаром как для его коллег по Политбюро, так и для их сторонников.
Позже, во время открытого столкновения Зиновьева с правыми — Рыковым, Бухариным, Томским — и Сталиным, когда многое вылилось наружу, одному из главных помощников Зиновьева в Петрограде — Евдокимову — приписывались слова, относящиеся к началу 1924 года: «если мы оставим Троцкого в том же положении, или, вернее, в правах члена Политбюро и председателя Реввоенсовета, то он нам отвинтит башку», причем выступавший ленинградец Головешко прибавил: «а мы знаем, что т. Евдокимов очень часто говорил то, что думал т. Зиновьев»[299].
На верхах партии помнили об угрозе Троцкого, в 1917 году, рубить головы своим противникам. Кроме того, он в своей, направленной, главным образом, против Зиновьева и Каменева, брошюре «Уроки Октября» приводит в назидание «выродившимся» партийным бюрократам, «термидорианцам», как он называл их позже, пример якобинской тактики по отношению к инакомыслящим:
«Робеспьер, который не успел ознакомиться с плехановской идеей, — писал он, — нарушал все законы социологии, и, вместо того, чтобы обмениваться с жирондистами рукопожатиями, рубил им головы»[300].
Страх перед Троцким продиктовал резолюцию созванного накануне XIII конференции пленума ЦКК, где по докладу Е. Ярославского она была принята большинством сторонников триумвирата: «Пленум ЦКК считает особенно опасной эту работу оппозиции в Красной армии, так как эта работа создает враждебное настроение у части военных коммунистов против руководящего органа — ЦК»[301].
XIII партконференция была первой в ряде последующих конференций, решения которых зачастую были важнее резолюций последующих съездов. Решения, принятые представителями аппарата партии, собираемыми в качестве делегатов с решающим голосом на конференции секретариатом ЦК, неизменно потом «одобрялись» съездами, которые, таким образом, ставились как бы перед совершившимся фактом. Отмена решений партконференции означала бы вступление в борьбу с руководящим аппаратом.
XIII конференция была созвана 16 января 1924 года и приняла две главные резолюции: «О партстроительстве» и «Об итогах дискуссии и о мелкобуржуазном уклоне в партии».
Первая резолюция, как и резолюция Политбюро от 5 декабря 1923 года, признавала необходимым сделать несколько шагов навстречу требованиям Троцкого, в силу того, что эти требования были со всей очевидностью также и требованиями молодой части партии, с которой, в силу положения и авторитета Троцкого в 1924 году, еще нельзя было не считаться.
Прежде всего, были повторены принятые под давлением заявления 46-ти решения октябрьского пленума ЦК и ЦКК 1923 года о курсе «на внутрипартийную демократию, а также предложенное Политбюро усиление борьбы с излишествами …» была подтверждена «наблюдающаяся бюрократизация партийных аппаратов и возникающая отсюда угроза отрыва партии от масс»[302].
Однако в отличие от утверждений Троцкого и его сторонников в резолюции, когда речь идет об «излишествах» и «бюрократизации», имеется ввиду не весь высший партийный аппарат, а лишь неясные «отдельные элементы партии»[303].
Резолюция также предлагала «проверить целесообразность … права утверждения секретарей вышестоящими инстанциями. Во всяком случае нельзя допускать — ханжески заявила резолюция — превращения права утверждения секретарей в фактическое их назначение»[304].
Формально это была уступка Троцкому, протестовавшему против назначенчества уже в своем письме от 8 октября. Фактически составители резолюции прекрасно знали, что эта фраза была пустым звуком, постольку, поскольку выдвижение кандидатур в секретари шло сверху и, если, несмотря на соответствующую обработку, собрание позволяло себе выбрать другого кандидата, то он заведомо мог быть и не утвержден.
Сталин мог так сравнительно быстро и легко отстроить свой аппарат только потому, что «право утверждения вышестоящей инстанцией» означало его личное утверждение всех секретарей областных, краевых и крупных городских партийных организаций. При соответственной же технике подготовки выборов и праве кооптации в составы бюро обкомов, райкомов, горкомов и т. д. выборы секретаря составляли лишь формальную процедуру для партийца, направленного на эту работу высшей инстанцией.
Сделав ряд формальных уступок под давлением популярности критики Троцкого, главным образом, среди молодежи, его объединившиеся противники выдвинули со своей стороны в обеих резолюциях вопрос о свободе существования фракций и группировок по тем или иным вопросам.
Резолюция обвиняет Троцкого в том, что он посмел открыто выступить со своим мнением в «Новом курсе» «через два дня после опубликования единогласно принятой резолюции Политбюро …». Это его выступление названо «фракционным манифестом», главным образом, потому, что триумвират провел в ЦК и ЦКК постановление «не выносить поднятые Троцким и 46-ью споры за пределы ЦК, не оглашать писем Троцкого и 46-ти, равно как и ответа Политбюро …»[305]. Под «ответом Политбюро» собственно и скрывается триумвират, поддержанный Рыковым и Томским.
В резолюции говорится, что Троцкий, требуя свободы группировок для коллективного высказывания своего мнения, не возражал против запрещения фракций. В этой противоречивой позиции Троцкого, принявшего на X съезде ленинскую норму фактического запрета «внутрипартийной демократии», и заключалась вся слабость его позиции. Будучи врагами демократии как таковой, Троцкий и его сторонники хотя и требовали пересмотра решений X съезда, но ограничивали свое требование узкими рамками своей партии, боясь и не желая перенести его не только на