— Пистолеты! — заревел Крафтштайн. — Живее, они приближаются! Генрих! Давай сюда, парень! Скорее!
Крафтштайн скрылся в проеме, двое других последовали за ним. Я слышал, как они открыли огонь, и поздравил себя с тем, что догадался оставить им свободу действий в том направлении. Судя по всему, дела у Заптена шли не совсем по его сценарию; еще двое членов гарнизона выбежали из тюремного коридора, и один спустился по лестнице. Если расчеты меня не подвели, вся дружная компания защитников Йотунберга собралась у главных ворот — за исключением Руди, который, видимо, так и лежал наверху, истекая кровью.
Меня занимала мысль: когда последний из охраны принца собирался наверх, успел ли он перерезать Карлу-Густаву глотку и спустить тело вниз по трубе? Не то чтобы меня это огорчало, но я прикинул, что осаждающие отнесутся ко мне теплее, если найдут принца живым. Впрочем, это не мое дело; мне куда важнее найти для себя другое убежище: если я буду двигаться быстро, есть шанс, что защитники меня не заметят — их куда больше занимают крики и выстрелы, доносящиеся со стороны подъемного моста.
Я потихоньку выбрался наружу. Тюремный коридор казался подходящим местом: мне вспомнились замеченные там углубления в стенах, где можно было переждать в относительной безопасности. Холл был пуст. Я убедился, что в главной арке никого не видно, и стал украдкой пробираться к проходу, и в этот миг сзади, с лестницы, раздался голос, заставивший меня замереть на месте:
— А ну, актеришко, постой! Комедия еще не окончена!
На нижней ступеньке, опершись на каменную балюстраду, стоял Руди. Он улыбался, хотя лицо его было смертельно бледным, за исключением правой стороны, покрытой засохшей кровью. В свободной руке он сжимал саблю, острие которой было нацелено на меня.
— Как невежливо уходить, не сказав «прощай» хозяевам, — говорит он. — Чертовски невежливо. Вас что, не учат манерам в этих ваших английских школах?
Я метнулся к коридору, но Руди с удивительной, если принять в расчет рану на голове, стремительностью преградил путь. Его сабля рассекла воздух в такой близости от меня, что я почел за лучшее остановиться. Он расхохотался и сделал притворный выпад, отбросив упавшие на глаза локоны.
— Мы уже не такие быстрые? На этот раз ведь мы имеем дело не с де Готе.
Я стал обходить его по кругу, он следил за мной глазами, хищно ухмыляясь и поигрывая клинком. За спиной, со стороны арки, мне послышалось движение, но не успел я обернуться, как Штарнберг крикнул:
— Нет, не стрелять! Займись крысами снаружи! Тут я улажу дела сам.
Он медленно наступал, блики света отражались в его глазах.
— Итак, игра еще не окончена, — заявляет Руди. — Не исключено, что твои дружки сочтут Йотунберг не таким легким орешком, как казалось. А если и нет — что ж, им предстоит обнаружить два трупа-близнеца, чтобы их оплакать! — Он сделал выпад, я парировал его и отскочил. Молодой нахал рассмеялся. — Мы не любим холодную сталь, не так ли? И с каждой минутой наша нелюбовь все крепнет. Защищайся, черт тебя побери!
Бежать было бесполезно: он тут же всадил бы мне клинок в спину. Оставалось драться. Не многие противники могут похвастаться, что видели лицо старины Флэши в битве, но Руди входит в число избранных. И ни разу мне не приходилось иметь дело с более опасным врагом. Я предполагал, что в обращении с клинком он так же ловок, как с ножом и пистолетом, что ставило его вне моей досягаемости, но мне не оставалось ничего другого, как покрепче ухватить рукоять сабли и держаться, сколько смогу. У меня теплилась лишь одна слабая надежда: раз ему так хочется пустить мне кровь, он не позволит своим парням вмешаться, отсюда появляется шанс, что я смогу сдерживать его до тех пор, пока Заптен не сломит сопротивление защитников. Как фехтовальщик я не чета Руди, но по крайней мере каптенармус Одиннадцатого гусарского кое-что вложил в меня, и потом, я был полон сил, а Штарнберг должен был ослабеть из-за ранения в голову.
Видимо, эти мысли отразились у меня на лице, поскольку он опять рассмеялся и нанес рубящий удар.
— Можешь выбрать, как ты хочешь умереть, — бросил он. — Изящный укол? Или добрый удар с замаха — такой начисто срубает голову с плеч!
С этими словами он насел на меня; я сопротивлялся как мог, пока не уперся спиной в стену. Его клинок был повсюду: то угрожая моему лицу, то груди; то с левого фланга, то на уровне шеи. Даже не знаю, как мне удалось отразить все эти уколы и выпады, так как Руди был самым стремительным человеком из всех, кого мне приходилось встречать, а кисть его была тверда, как стальная пружина. Он прижал меня к подножью лестницы и, смеясь, опустил саблю, глядя на главные ворота, откуда доносился треск пистолетных выстрелов, а пороховой дым, словно туман, наполнял холл.
— Смелее, Крафтштайн! — прокричал Штарнберг. — Это ведь всего-навсего кучка пахарей! Огня, ребята! Скиньте их в озеро!
Он ободряюще взмахнул саблей, и я, пользуясь моментом, нанес ему страшный удар в голову. Боже, я почти достал его, но в последний миг ему удалось отвести мой клинок, и вот он уже теснит меня снова. Атака была столь яростной, что мне пришлось поднырнуть под его саблю и обратиться в бегство.
— Стой и дерись, черт тебя побери! — кричит он, преследуя меня. — Вы все там такие трусливые зайцы в своей Британии? Стой и дерись!
— Чего ради? — спрашиваю я. — Чтобы ты мог похвастать своим мастерством клинка, иностранный фигляр? Поймай меня, раз ты такой шустрый! Давай же!
В любой другой день это было последнее, что мне пришло бы в голову сказать, но сейчас я знал, что делаю. Когда Руди пошел за мной, я заметил, как он пошатывается, а приняв стойку, покачивается из стороны в сторону. Его повело из-за раны и усталости, при всей скорости и искусстве запас сил у него было не сравнить с моим. Если мне удастся увести его из холла, где он может позвать своих, я получу шанс достаточно измотать противника и покончить с ним или хотя бы протянуть до появления на сцене Заптена с его недотепами-датчанами. Так что я кинулся к тюремному коридору, обзывая Штарнберга австрийским сводником, взломщиком спален, гейдельбергским сутенером и прочими именами, приходившими мне на ум.
Вполне может статься, его и не требовалось подбадривать, прозвища только веселили Руди, но он следовал за мной не торопясь: топ-топ, топ-топ, держа руку с саблей как пику, занесенную для укола. Я быстро отступал по коридору, стараясь держать его на расстоянии, и вскоре оказался на лестнице. Теперь пошло легче, потому что строитель, кто бы он ни был, хорошо знал свое дело: ступеньки закручивались спиралью вправо, так что стена прикрывала мой открытый фланг, в то время как Руди открывался сбоку.