— А нам-то что из того?
— Господи, ты совсем без мозгов? Мы же завладеем браздами правления — настоящей властью — в целом европейском государстве, пусть даже таком крохотном, как Штракенц! И если мы не сможем извлечь из этого кое-какой прибыли — достаточной, чтобы обеспечить нас на всю оставшуюся жизнь — прежде чем отчалим оттуда, то я сильно заблуждаюсь на наш с тобой счет. Ты хоть представляешь, каков годовой доход герцогства?
— Ты сумасшедший, — говорю я. — Чокнутый. Неужто ты считаешь, что я снова суну шею в эту петлю?
— А почему нет? Кто тебе помешает?
— Мы не продержимся и недели: да половина этих чертовых крестьян в Штракенце уже наверняка толкует про двух Карлов-Густавов, шляющихся по округе! Скажешь, не так?
— Эй, где же ваше присутствие духа, господин артист? — ухмыльнулся Руди. — Да кто их слушать станет? Да и понадобится нам всего несколько недель. У тебя ведь один раз уже получилось, парень! Подумай, как будет весело!
Этих людей очень мало, но они существуют, и зовут их искателями приключений. Руди был один из них: азарт, озорство его интересовали больше, чем нажива; ему нужна была игра, а не выигрыш. Упертые, как буйволы, и опасные, как акулы, они не подпадают под общие стандарты, такие слизняки, как я, не вправе их судить. У Флэши нет ни малейшего желания иметь с ними дело, но ему хорошо известно, как они устроены. Поэтому я лихорадочно искал способ отвертеться от его предложения.
— К тому же ты сможешь вернуться к своей прекрасной герцогине, — говорит Руди.
— Мне она не нужна, — отвечаю я. — И вообще с меня уже достаточно.
— Но ведь это целое состояние, приятель!
— Спасибочки, предпочитаю остаться бедным, но живым.
Он задумался.
— Ты мне не веришь: дело в этом?
— Ну… раз ты сам сказал об этом…
— Но ведь в этом вся изюминка! — Штарнберг хлопнул в ладоши. — Мы с тобой идеальные партнеры: мы ни на грош не верим друг другу и тем не менее не можем друг без друга обойтись. И в этом единственная гарантия нашего предприятия. Ты такая же сволочь, как и я, и мы готовы продать один другого за медный грош, но нам нет смысла так поступать.
Для наших финансистов все это прописные истины, зато мне часто кажется, что дипломатам и политикам не помешает посещение лекций профессора Штарнберга. Как сейчас вижу его: руки в боки, глаза блестят, вьющиеся локоны, очаровательная улыбка и готовность поджечь сиротский приют, если понадобится раскурить сигару. Да, я — мерзкий подлец, но стал таковым в силу обстоятельств, Руди же возвел это в ранг профессии.
— Ну давай же, приятель, решайся!
В его голосе я уловил нотку нетерпения. «Осторожность, — скомандовал я себе. — Иначе он станет опасным». Его план был нелепым, но я не решался высказать ему это начистоту. Как же быть? Стоит ли мне покуда сделать вид, что я согласен, или попробовать отговориться? Во мне крепло убеждение, что самым безопасным — или наименее рискованным — выходом было найти способ сделать то, что хотел от меня Заптен. Но как сумею я опустить мост? Удастся ли мне пережить штурм? Так, так, но пока следует притвориться.
— Можем ли мы быть уверены насчет Заптена и Грундвига? — озабоченно спрашиваю я.
— Даже не сомневайся, — заверяет он. — Тут под лестницей у нас пара пушчонок: они почти игрушечные, но стреляют. Заряжаем их цепями, и они сметают с дамбы все живое, стоит атакующим пойти на приступ.
— Не забывай, их полсотни: достаточно ли у тебя людей, чтобы управляться с орудиями и держать оборону, пока мы не смоемся?
— Нас двое, трое в подвале, и еще трое в башне, — говорит Руди. — Есть еще двое на дамбе, но с ними покончат в первые минуты атаки. Нам не о чем беспокоиться.
Да, это был прирожденный вожак, ей-богу. Зато теперь я знал, сколько у него людей и где они располагаются. И самое важное: судя по всему, подъемный механизм моста никто не охраняет.
— Итак, ты со мной? — восклицает Руди.
— Ну-у, — с сомнением протягиваю я, — если есть уверенность, что мы сможем достаточно надолго задержать этих треклятых Вёльсунгов на мосту…
— Мы сосредоточим все наши силы у орудий в арке моста, — говорит он. — На все про все нужно полчаса. Потом опускаем мост, и пусть мухи летят в комнату, — глаза его сияли, рука жестикулировала. — А затем, друг мой, наше взаимовыгодное партнерство начнет свою деятельность.
Я вдруг понял: теперь или никогда — Руди быстр, и мне нужно что-то делать, пока его малочисленные силы разбросаны по замку, а меня ни в чем не подозревают. Я загнал поглубже страх перед грядущим, отчаянным усилием стараясь держать себя в руках. Моя ладонь, поданная Руди, была предательски потной.
— За это надо выпить! — радостно воскликнул он и повернулся к столу, где стояла бутылка.
«Ну, помоги Господи», — подумал я. Пока он разливал бренди по стаканам, я подошел к нему и стал рассматривать бутылки на столе. Мое внимание привлекла массивная фляга; я как бы невзначай взял ее, вроде чтобы разглядеть ярлычок. Руди был так опьянен своей силой, молодостью и отвагой, что даже мысли не допускал попасть впросак — да и чего ему опасаться, находясь в замке, среди своих и наедине с малодушным Флэшменом?
— Вот, — говорит он, поворачиваясь со стаканами в руках. Я взмолился про себя, ухватил бутылку за горлышко и со всей силы обрушил ее на голову Руди. Тот заметил движение, но не успел увернуться; фляга, ударившись о его висок, разлетелась вдребезги. Руди стал оседать, весь залитый вином, потом в полный рост растянулся на полу.
Я тут же подскочил к нему, но он лежал пластом: из большой раны на кудри стекала кровь. Пару секунд я выжидал, прислушиваясь, но все было тихо. С колотящимся сердцем я встал и стремительно подбежал к выходу, задержавшись лишь для того, чтобы выхватить из стойки в углу саблю. Сделанного не воротишь, и мое положение становилось аховым, но оставалось только идти вперед и надеяться.
Осторожно приоткрыв дверь, петли которой жутко заскрипели, я выбрался наружу. Все было спокойно: на лестнице тускло горели огни, шагов не было слышно. Я притворил дверь и на цыпочках пошел по лестнице, держась стены. В пролете арки виднелись механизмы моста — они казались громадными, и меня терзало сомнение, сумею ли в одиночку справиться с ними и успею ли сделать это, пока в холле никто не появился?
Я клял себя за то, что не прикончил Штарнберга, пока была возможность — вдруг он придет в себя? Может, вернуться и добить? Но мне было страшно, а каждая упущенная секунда увеличивала риск быть застигнутым. Затолкав страх поглубже, я сбежал по ступенькам и пересек холл, укрылся в тени арки и, замерев, попытался услышать что-либо помимо стука своего сердца. По-прежнему ни звука, а освещенный проход, ведущий в темницу, и хорошо просматриваемый из моего укромного места, оставался пустым. Я подкрался к лебедке, осторожно положил саблю на плиты пола и попытался сообразить, как работает механизм.