Но всех этих подобий Уайлдеру мало, и он воспроизводит на экране… Джо Ди Маджо! Ибо кто же еще как не карикатурное подобие экс-чемпиона по бейсболу этот странный «соломенный вдовец»? Может быть, их сходство не очевидно? Однако, во-первых, их роднит ситуация, в какой оба они — и прототип и персонаж — оказались ко времени событий фильма. Ди Маджо, привыкший к спокойному бейсбольному и семейному существованию, в сравнительно короткое время оказался и без бейсбола, и без семьи. Связавшись с Мэрилин, он попал в настоящую сумятицу голливудских скандалов, слухов и сплетен, что выбило его из колеи и толкнуло на совершенно непредсказуемые и, казалось, несвойственные ему поступки (вроде «налета по ложному адресу»). Уайлдер эту же ситуацию пересоздал в виде фарса. Примерный семьянин Шерман, здравомыслящий, благонамеренный, надежно вросший в свой прекрасно обставленный, удобный, хорошо оснащенный мирок (квартиру), вдруг — как и Ди Маджо, но в пределах чисто художественных времени и пространства — оказался без семьи, без привычного окружения и тотчас угодил в хаос абсолютно нереальных грез и фантазий — нереальных именно для него, прочно стоящего на земле и отнюдь не витающего в облаках. Как для Ди Маджо Голливуд оказался сущим эрзацем его привычного бейсбольного мира, так и для Шермана семья заместилась вовсе не равноценной сказочной незнакомкой, погрузившей его в бурю так же несвойственных ему ощущений.
Как каждая мифологическая героиня, Мэрилин является главному персонажу фильма именно тогда, когда он больше всего к этому расположен, замещая собой реального человека — в данном случае жену. Его «роман» с Девушкой Сверху абсолютно платоничен, ибо несбыточен, и ее поцелуй в щеку заставляет его бежать из собственного дома в одних носках. Что же это еще как не фарсовый вариант драматического краха всех надежд Ди Маджо на счастливый брак с «невестой Америки», или, по заковыристому определению Занука, «Идеальной Девушкой, ждущей Идеального Мужа ради детей»? Всеобщая невеста — значит ничья. Идеальная Девушка столь же сказочна, как и Девушка Сверху. Для «идеальной» Мэрилин и муж должен быть идеальным, но ни Слэтцер, за которого она, возможно, вышла замуж куда с большей охотой, нежели за Ди Маджо, ни сам Ди Маджо, ни, позднее, Артур Миллер не были, да и быть не могли, «идеальными мужьями», ведь они все живые люди. Она именно вбежала в их жизни, а потом выбежала из них наподобие того, как Девушка Сверху спустилась по лестнице в квартиру Шермана, а потом опять поднялась к себе.
Но если и это неубедительно, вглядитесь тогда в актера, исполнявшего роль Шермана, в Тома Иуэла. По сравнению с ним даже Томми Нунэн, сыгравший увальня Гаса («Джентльмены предпочитают блондинок»), выглядит красавчиком. Такого своеобразного и своеобразно некрасивого лица до сих пор не было, пожалуй, ни у кого из ведущих партнеров Мэрилин. Кроме одного — Джо Ди Маджо, партнера в жизни. Сравните изображения этих двух людей, чрезвычайно сходных по типу лица — столь удивительно нефотогеничного, но очень характерного; сравните отношение Мэрилин к Ди Маджо и Девушки Сверху к «соломенному вдовцу» Шерману, и вы, наверное, поймете поразительный умысел Билли Уайлдера пригласить в фильм именно Иуэла, хотя и исполнявшего ту же роль на Бродвее, но, казалось, столь мало подходившего для работы на экране.
Несмотря на то что фильм снимал один из наиболее мастеровитых режиссеров Голливуда за всю его историю, сегодня он производит впечатление некой бесформенности, аморфности и, я бы даже сказал, бесцельности. Спустя три десятилетия лукавый уайлдеровский умысел не столько переживается, сколько вычисляется, причем, как ни удивительно, по той же логике, по какой и строился расчет. Но впечатление о фильме, однако, уже не может быть столь же непосредственным. Между тем с непосредственностью пропадают и переживания — фильм смотрится как пьеса, перенесенная на экран довольно анахроничными средствами. Голливуд без Голливуда, в сущности и составлявший смысл «Зуда на седьмом году», безвозвратно ушел в историю, в прошлое; лукавые, полупристойные намеки, замысленные Уайлдером, сегодня практически не прочитываются, а исполнение Тома Иуэла кажется чрезмерно театральным, рассчитанным на галерку, а не на зрителя, считывающего с экрана малейшие изменения лица.
И только Мэрилин… Да, только Мэрилин осталась не тронутой временем. Можно подумать, что ее снимали документально. Кстати, это недалеко от истины, ибо, свободная от чужого характера, от маски другого персонажа, Мэрилин и была здесь самой собой, и камера зафиксировала на экране — не персонажа, не героиню — женщину, которую весь мир знает как Мэрилин Монро. Сейчас, когда смотришь этот фильм почти четырехдесятилетней давности, это может показаться странным, но в ту пору критики — причем по обе стороны Атлантики — были единодушны.
Босли Краутер: «Вряд ли, конечно, драматург учитывал и необыкновенную натуру, и некий аромат плоти, что привнесла в фильм мисс Монро, но все это тем не менее точно передает его замысел. В платье, эффектно подчеркивающем изящество форм и словно сросшемся с ними, с копной платиновых волос и простодушным взглядом огромных глаз эта «кинозвезда», едва появившись на экране, тотчас принимается излучать своего рода магнетизм, и ничего больше. И магнетизм этот постепенно заполняет весь фильм. Как… Как его определить? Ясно одно: мисс Монро играет действительно главную роль».
Франсуа Трюффо: «Конечно, максимум внимания следовало бы отдать герою, умышленно ординарному, даже посредственному (и внешне, и в интеллектуальном плане) — тем надежнее зрители себя с ним отождествят, а зрительницы не без садизма обрадуются собственному «превосходству». Но в фильме внимание смещается к героине, и по той простой причине, что стоит ей появиться на экране, как смотреть становится больше не на что: перед глазами только ее тело, с головы до ног, во всем разнообразии мельчайших движений. Точно металлические опилки магнитом, притягиваемся мы к экрану из своих кресел, и нет больше повода для ученых рассуждений — только бедра, затылок, колено, уши, локти, губы, ладони и профили обгоняют друг друга в трэвеллингах, композициях, панорамах, наплывах и переходах по оси съемки. Все это, надо признать, не без умысла вульгарно, раскованно, хотя и в дозах, но в итоге — сильнодействующе».
Фильм оказался самым кассовым из всей продукции «Фокса» за 1955 год, и причина тому в немалой степени — в той публичности, с какой производились съемки. Один эпизод в этом смысле особенно примечателен. Он оказался настолько важным и для имиджа Мэрилин, и для ее отношений с Ди Маджо, и, наконец, для прокатной судьбы фильма, что не рассказать о нем было бы попросту несправедливо.
На следующий день после того, как эпизод этот был отснят, корреспондент «Нью-Йорк хералд трибьюн» сообщал своим жадным до новостей читателям: «Около тысячи поклонников Мэрилин Монро внимательно наблюдали, как мисс Монро стояла на решетке подземки, что на Лексингтон-авеню, и как при этом струя воздуха пятнадцать раз вздымала вверх ее платье. Среди зрителей происходившего был и Джо Ди Маджо, супруг мисс Монро, бывший член команды нью-йоркских «Янки». Он отказался прокомментировать это выступление своей жены для фильма «Зуд на седьмом году». Однако прочие зрители с воодушевлением свистели и кричали всякий раз, когда огромный передвижной ветродуй, размещенный под решеткой, гнал вверх белый подол мисс Монро. Одеяние мисс Монро состояло из белого платья с обнаженной спиной, белых туфель, белой косынки и белых трусиков. Чулок она же носила. С места съемок (перед «Транс-Люкс Тиэтр» на 51-й улице) мисс Монро ушла в 4. 15 утра после двух часов работы».
Хочется надеяться, наша пресса еще не скоро возьмет за обыкновение баловаться подобными сообщениями, но в те годы не в одной Америке «ошеломлять новостями» вроде процитированной было привычным делом. Такими новостями и создавался ажиотаж вокруг фильма, поддерживавшийся и все время съемок непрерывными сообщениями о ссорах, примирениях и новых ссорах мисс Монро и мистера Ди Маджо. В итоге массовость аудитории фильму была обеспечена. «Этого фильма дожидался всякий, в ком течет американская кровь, — писал в «Нью-Йорк дейли мирор» Филип Страсберг, — особенно после того, как были опубликованы те дразнящие фото, на которых струя воздуха поднимает платье Мэрилин Монро, обнажая ее пленительные ножки. Да и было чего дожидаться». Строго говоря, если смотреть из. сегодня, дожидаться было особенно нечего. Собственно эпизод с решеткой был нужен не столько для фильма, сколько для его рекламы.
Я уже отмечал, что фильм строился фактически как пьеса, по которой и писался сценарий, с единством времени и места (квартира Шермана). Пресловутый эпизод и понадобился только ради того, чтобы «ненавязчиво» показать, какова Мэрилин Монро вне фильма, даже и без прозрачной маски Девушки Сверху. Уайлдер как бы следует убежденности прессы (бульварной) и обывателя — «такое» возможно только с Мэрилин Монро. Ему не пришло в голову, что это может показаться оскорбительным, даже если актриса этого и не заметила (как и в случае с фильмом «Джентльмены предпочитают блондинок»), что снятый в самое напряженное для Мэрилин время эпизод может всерьез расстроить ее и без того тяжелые семейные отношения (так, собственно, и произошло). Но Уайлдеру требовалось одно — снимая фильм, одновременно создать ему рекламу.