Читать интересную книгу Мемуары - Ш Талейран

Разногласия, возникшие между Наполеоном и римским двором вскоре после заключения конкордата 1801 года, обострились после помазания Наполеона, хотя оба эти события должны были бы их предупредить. Разногласия эти были известны в течение долгого времени только благодаря молве об оскорблениях, нанесенных императором папе, и вследствие благородных сетований святейшего отца, в очень неотчетливой форме и лишь с большим трудом доходивших до публики. Возникновение этих разногласий и их причины в той части, которая касалась чисто богословской их стороны, могли бы быть правильно оценены церковным советом, созванным Наполеоном в Париже, о чем я скажу дальше. Но деятельность этого совета, составленного из весьма просвещенных людей, держалась в тайне.

Каков был ход событий, приведший к гонению на папу и преследованию его, проводившемуся в течение почти десяти лет с такой ненавистью, так неполитично и столь разнообразными способами?

Обратимся к фактам и датам, начав немного издалека. Некоторые из этих дат объяснят великие невзгоды Пия VII, перенесенные им со столь героическим мужеством, что едва дерзаешь указать на известную непредусмотрительность святейшего отца.

Его предшественник, Пий VI, удаленный из Рима по приказу Директории от 10 февраля 1798 года, умер в Балансе 21 августа 1799 года. Пий VII был избран 14 марта 1800 года в Венеции, принадлежавшей тогда, согласно одной из статей договора, заключенного в Кампо-Формио, германскому императору; 3 июля того же года он совершил въезд в Рим, отвоеванный обратно союзниками вместе с Церковной областью в то время, как Бонапарт был в Египте.

Я уже говорил в другом месте, что по возвращении из Египта Бонапарт неожиданно явился 16 октября 1799 года в Париж и что в результате государственного переворота 18 брюмера (9 ноября 1799 года) он стал 13 декабря 1799 года во главе правительства в качестве первого консула. Конклав открылся в Венеции 1-го числа того же самого декабря и, пока Пий VII, избранный в марте следующего года, совершал переезд из Венеции в Рим, Бонапарт отметил принятие им власти двумя событиями, имевшими громадное влияние на судьбу Италии. 2 июня 1800 года он вступил в Милан, где он восстановил Цизальпийскую республику, а через двенадцать дней, 14 июня, он выиграл знаменитое сражение при Маренго, давшее Франции значительную часть Италии и сократившее Церковную область до тех границ, какие были для нее определены Толентинским договором.

Таким образом, вступая в Рим после этих двух событий, 3 июля 1800 года, папа должен был понимать, сколь важно для него было снискать расположение такого могущественного покровителя и столь опасного врага, как Бонапарт; он должен был понимать, как важно было для религии, которой он был главой и которая испытала во Франции такие превратности и гонения, прекращение междоусобия, уже столько времени раздиравшего эту несчастную страну.

Бонапарт понимал эту потребность, и, находясь проездом в Милане, он с величайшим интересом отнесся к первым предложениям, сделанным ему весьма секретно и очень искусно римским двором. Разве не удивительно, что Бонапарт, поставленный во главе правительства своими военными подвигами и господствовавшими тогда философскими или освободительными идеями, немедленно почувствовал необходимость сближения с римским двором? Вероятно, именно в этом деле он дал величайшее доказательство силы своего характера, так как он сумел пренебречь всеми насмешками армии и даже противодействием своих коллег, обоих консулов. Он продолжал твердо держаться той мысли, что для поддержания гражданского устройства духовенства и теизма, которые потеряли общее сочувствие, пришлось бы принять на себя роль гонителя католической религии и действовать против нее и ее служителей по всей строгости законов; между тем, отказавшись от религиозных новшеств революции, ему было легко превратить нашу древнюю религию в своего друга и даже найти благодаря ей опору у французских католиков.

Поэтому он решил - и это одно из проявлений его великого гения - заключить соглашение с главой церкви, который один мог согласовать и сблизить культ с доктриной, вынести в качестве судьи и повелителя решение в их споре и, наконец, восстановить их единство своим авторитетом, с которым ничто не могло сравниться.

К этому авторитету прибавилось в лице папы влияние серьезного и искреннего благочестия, большой просвещенности и обаятельной мягкости.

Конкордат, весьма желанный, особенно в провинциях, не мог быть заключен при более благоприятных предзнаменованиях; 8 апреля 1802 года он превратился в закон. Он состоял из семнадцати статей, обнаруживавших удивительную мудрость и предусмотрительность. Все в нем было ясно, точно, ни одно слово не могло задеть или быть кому-либо неприятно. На отчужденные церковные имущества не могли быть более заявлены никакие требования, и было указано, что лица, приобретшие такие имущества, должны быть в этом отношении совершенно спокойны. Эта очень важная уступка была получена благодаря снисходительности папы, преисполненного благочестия.

Но один вопрос представлял необычайные трудности. Для восстановления во Франции культа нужно было добиться от всех старых епископов сложения сана или же обойтись без них. Все они предложили отречься и в 1791 году, когда было введено гражданское устройство духовенства, даже вручили заявление об этом Пию VI, который счел нужным отказать им в своем согласии. В 1801 году папа Пий VII потребовал у них в своем послании от 24 августа, начинавшемся словами "Tammulta", сложения сана, как обязательного предварительного условия всяких переговоров; он объявлял, впрочем, в мягких, дружеских, но твердых выражениях, что в случае отказа, о котором он не допускает и мысли, он будет, к своему собственному сожалению, вынужден назначить для управления недавно разграничейными епископствами вновь облеченных этим саном епископов.

Из восьмидесяти одного еще живого и не отказавшегося от кафедры епископа сорок пять пастырей послали заявления о сложении с себя сана, тридцать шесть отказались сделать это; большинство последних руководствовалось, я полагаю, не столько религиозными убеждениями, хотя они и получили в своем отказе поддержку ученого богослова Асселина, сколько преданностью династии Бурбонов и ненавистью к существующему правительству. Многие утверждали тогда, что отказ некоторых из них означал скорее, отсрочку и не имел безусловного значения, но тем не менее все они упорно его держались, и самое их сопротивление с каждым днем усиливалось; после их канонического протеста в 1803 году, подписанного всеми не сложившими с себя сана епископами(8), в апреле 1804 года появилась декларация о правах короля, подписанная тринадцатью епископами, имевшими местопребывание в Англии, а за ней последовали другие, еще более резкие протесты. Наконец, забегая вперед, я напомню здесь, что в 1814 году, когда Людовик XVIII вступил на престол, эти епископы надеялись поставить себе в заслугу перед самим папой то, что они ему противодействовали, и написали ему в таком смысле высокомерное письмо, в котором каждый из них титуловал себя по своему прежнему епископству. Папа отказался принять его, и, настаивая на своем отказе, он заставил их обратиться к нему с извинительным письмом; они отступились в нем от своих притязаний и подписали его как бывшие епископы. Чтобы на этот счет не оставалось никаких сомнений, папа не допустил возвращения ни одного из них на их прежние кафедры и не сделал исключения даже для реймского архиепископа(9), несмотря на все имевшиеся к тому основания.

Но я возвращаюсь к событиям 1801 года и последующих лет. Папа видел полное осуществление конкордата без каких бы то ни было осложнений для Франции; несмотря на существовавшие разногласия, противодействие было несерьезно, возникало редко и не имело последствий.

Нужно, однако, сказать, что в этом вопросе Пий VII проявил властность, выходившую из обычных рамок, и если бы в другое время какой-либо папа попытался воспользоваться такой властью, он встретил бы противодействие: именно Пий VII без суда сместил епископов и уничтожил во Франции без соблюдения формальностей более половины всех епископств. В другую эпоху было бы признано, что это находится в полнейшем противоречии с правами галликанской церкви. Но в данном случае не могло быть сравнения с нормальными временами; было немыслимо и казалось бы смехотворным ссылаться на эти права и требовать их применения. Папа бесплодно истощил перед этим меньшинством из тридцати шести епископов самые убедительные доводы, а затем, опираясь на большинство французских епископских кафедр, он прибег к единственному возможному средству для уничтожения раскола, с которым настоятельно нужно было покончить. В самом деле, какое другое средство мог применить папа? Как ни искать, его нельзя себе даже представить. Аббат Флери, ревностный приверженец галликанской церкви и, конечно, весьма мало склонный расширять власть папы, говорит, однако, в своей речи о правах галликанской церкви, что, когда дело касается соблюдения правил и канонических постановлений, "власть папы верховна и возвышается над всем". Боссюэ говорит примерно то же самое: "Нужно сказать, следовательно, с еще большим основанием (добавляет в одной из своих работ Эмери), что власть папы верховна и возвышается над всем, даже над каноническими постановлениями, когда дело касается сохранения церкви или значительной ее части, потому что канонические правила и постановления созданы только для поддержания этих великих интересов". Отец Томассен также говорит в своей известной большой работе о дисциплине в церкви: "Ничто не соответствует в такой степени каноническим постановлениям, как нарушение их, когда из этого нарушения должно проистечь большее благе, чем из самого их соблюдения".