Читать интересную книгу Дочь солнца. Хатшепсут - Элоиз Мак-Гроу

Тот понял, что идёт быстрее, обеспокоенный звуком собственных шагов; вскоре он побежал, опустив голову и прижав локти к бокам, будто пытался сделаться как можно меньше, слиться с этой неподвижной, залитой солнцем пустошью. Я помню дорогу, нервно сказал он себе. Мне нужно обойти эти казармы слева, немного пройти по роще, по проходу между виноградниками и высокой живой изгородью, там я выйду за кладовые в то место, где видел писцов, к Большому двору.

Очень скоро он, запыхавшись, прибыл к цели. Большой двор в это время оставался тоже пустым и безмолвным. Там не было никого, кроме стражников, застывших около подпиравших галерею дворца больших резных колонн. Солнечный свет заполнял его, как вино заполняет чашу. Быстро и тихо он прошёл к двери в стене, которая вела в маленький сад. Там он остановился, держась рукой за засов и прижавшись лбом к гладкому дереву. «Я пришёл сюда впервые, — сказал он себе. — Буду считать, что я здесь никогда не был».

Он поднял голову и посмотрел на серебристое дерево ворот, точно зная, что находится за ними. На деле оно не могло измениться, ему только так казалось, потому что он был расстроен, напряжён и беспокоился о том, какое впечатление произведёт на госпожу Шесу. Теперь ему следовало войти в сад будто впервые, и он будет точно таким, каким оставался в памяти — просторным, зелёным и прохладным, с дорожками, посыпанными красными камешками, яркими цветами, и тамарисковым деревом, отбрасывающим на воду длинную тень, сквозь которую прорываются солнечные лучи.

Открыв ворота, он быстро прошёл по короткому отрезку дорожки и остановился, внимательно оглядываясь кругом. Всё, как и в первый раз, казалось маленьким — слишком, слишком маленьким, чтобы точно походить на сад, который он постоянно рисовал в памяти. Это потому что он вырос; ему следовало примириться с этим. А что касается остального — перед ним была беседка, увитая кружевными виноградными лозами; были лужайки и клумбы, глубокая тень под акациями у стены. Воздух так же был напоен запахом трав, цветов и разогретого на солнце кирпича. Он глубоко вдохнул старый незабытый аромат и медленно повернулся. Там был пруд — тоже меньше, чем он ожидал, — но тот же самый, с тростниками, плавно покачивающимися у одного берега, и с солнцем, танцующим на воде. А около пруда росло тамарисковое дерево.

Ноги Тота помимо его воли свернули с дорожки и понесли его по траве к укромному уголку под деревом, где всегда сидел Яхмос. Каменная скамья находилась на прежнем месте, но была пуста — конечно, ведь Яхмос спал в своём гамаке в крохотном тёмном домишке в дальнем углу плаца. Вероятно, Яхмос не был в саду несколько лет. Не важно, сказал себе Тот, нервно ковыряя землю ногой. Сюда всё так же часто приходит госпожа Шесу — а она не изменилась. По крайней мере не сильно изменилась. Он уверен, что совсем не сильно. Да, уверен.

Непреодолимое чувство заставило его взгляд вернуться к скамье. Яхмос должен был сидеть там, держа в скрюченных пальцах нож и маленькую мачту, показывая в улыбке промежуток между передними зубами. Чтобы скамья не казалась такой безнадёжно пустой, Тот сам уселся на неё.

Сидя там, ощущая под ягодицами и ладонями прохладную зернистую поверхность камня, Тот услышал, как где-то неподалёку, во внутреннем дворе, хлопнула дверь и раздался негромкий смех. Этот звук, казалось, отпустил в нём какие-то внутренние скрепы, он стал воспринимать звуки самого сада, словно его уши, прежде стиснутые ладонями, освободились. Птицы пересвистывались негромкими переливами флейты; ветерок звучал одним голосом, пробираясь в ветвях тамариска, и совсем другим — в тростниках на пруду. Он вспомнил оба этих голоса. Звонко, отрывисто плеснула рыбка, и взгляд Тота упал на круги около листа лотоса. В то же мгновение он вновь ощутил ноздрями прежний запах. Сейчас, казалось, к нему добавился даже запах рыбы; именно так пахли его волосы, мокрые после купания в пруду. Похоже, сад ждал, пока он останется один, и только теперь обратил на него внимание.

На краткий миг он приблизился к восприятию старого волшебства таким, каким оно было в его мечтах — новым и свежим. Он сидел, упёршись руками в каменное сиденье, но ему не хватало какой-то неуловимой детали. Что это было? Пытаясь ускорить её появление, он шептал: «Я любил играть здесь, в этом пруду. Я любил сидеть на этой скамейке с Яхмосом. Наверно, когда он дал мне галеру, я стоял где-то тут, на траве».

Любил... любил... — не это ли беспокоило его? От этих слов по всему существу Тота прокатилась волна тоски.

«Какая глупость, — подумал он, — как я могу тосковать по саду сейчас, когда нахожусь в нём? Этого не может быть».

Но тайна сада начала понемногу улетучиваться из него, теперь уже он не ощущал сад так ясно, как мгновением раньше.

— Я сидел на этой самой скамейке, — торопливо прошептал он, — и играл у этого пруда...

И сразу умолк. От этого делалось только хуже. Он встал и медленно пошёл к пруду, мимоходом провёл ладонью по мощному стволу дерева и почувствовал под рукой грубую шершавую кору. Это оказалось кстати: ему было знакомо ощущение шершавой коры, рука вспомнила его. Но никогда прежде он не воспринимал тамарисковое дерево как вообще имеющее кору — и кору, и листву, и ветви — подобно любому другому дереву. Эго было Место, Где Сидел Яхмос. Что касалось пруда, то под не желавшим отказываться от реальности взглядом он разделился на тысячу мелких деталей: воду, лилии, солнечный свет, гладкий ил, тростники — банальные детали, которые он мог бы увидеть в любом другом пруду. А в волшебном море, качавшем его галеру, не было ничего банального.

Когда он отвернулся, ухо резанул новый шум — незнакомый громкий шелест. Он стал искать его источник и увидел у дальнего берега пруда высокий золотой насест, наполовину скрытый окаймлявшими берег стеблями папируса. На насесте, прикованная к нему серебряной цепочкой, восседала большая белая пища с лысой чёрной головой и шеей. Тот, беспокойно нахмурившись, подошёл к ней. Он видел, как птица подняла снежно-белое крыло и принялась деловито копаться под ним длинным изогнутым клювом, стремительно, как змея, дёргая головой взад-вперёд; затем внезапно подняла голову и оба крыла, встряхнула оперением с тем самым шелестом, который Тот слышал прежде, и замерла в неподвижности, глядя перед собой с глупо негодующим выражением.

Тот возмущённо уставился на птицу. Ибис. Что он здесь делает? В воспоминаниях о саде его не было.

Почему-то присутствие ибиса усилило его грусть. Повернувшись обратно, он побрёл вверх по склону, шаркая сандалиями по прекрасному красному гравию и пытаясь уловить смысл предчувствия, которое не мог ни определить, ни понять. Он почти дошёл до павильона, когда заметил маленькую фигурку, очень тихо сидящую на верхней ступеньке и рассматривающую его серьёзными, но любопытными глазами.

Он резко остановился. Это была маленькая девочка, не больше четырёх или пяти лет, судя по росту, и она была совершенно одна. Как и полагалось детям её возраста, на ней не было ничего, кроме ожерелья из крошечных золотых звёзд и на ногах — крошечных алых сандалий. Она сидела, положив обе руки на колени, в позе, исполненной неосознанного изящества и детского достоинства; её шелковистые волосы чуть касались плеч и обрамляли тонкое скуластое умное личико.

   — Я... я не видел тебя, — наконец произнёс Тот.

   — Я видела тебя, — серьёзно ответила девочка. — Я смотрю на тебя уже давно.

   — О... — Тот против воли улыбнулся её торжественной выразительной манере речи. Неожиданно она улыбнулась в ответ и, наклонившись к нему, доверительно прошептала:

   — Тебе не понравился ибис, правда?

   — Нет.

   — Мне тоже! Он хлопает на меня своими старыми крыльями. Однажды он напал на меня. Но мы не сможем избавиться от него, даже и не пытайся. Иена говорила, что госпожа моя мать хотела, чтобы ибис был в этом саду.

   — А кто твоя госпожа мать? — спросил Тот, озадаченный ворчливо-фамильярным отзывом о её возможностях.

   — Моя мать — царица. Но ты не должен говорить с ней обо мне.

   — Царица! Госпожа Шесу — твоя мать? Значит, ты Нефер?

   — Нефер? Конечно, нет! — воскликнула девочка с таким явным презрением в голосе, что он снова улыбнулся.

   — Тогда кто ты?

   — Я Мериет.

Имя Тоту было незнакомо. Он повторил вслед за ней, слегка запнувшись на непривычном египетском сочетании «р» и «и», чем вызвал у девочки приступ звонкого смеха. Она зажала рот руками и уставилась на него искрящимися глазами.

   — Не Майет, — выговорила она сквозь смех.

До Тота дошло, что он со своим вавилонским акцентом произнёс её имя как «кошка». Чтобы сгладить неловкость, он быстро сказал:

   — Да, Майет! Такое должно быть твоё имя. Ты похожа на маленького котёнка.