— Трупы наших солдат устилают стены форта, лазарет полон раненых, а ты говоришь об измене.
— Среди твоих приближенных скрывается враг.
— Ты с ума сошел, Анри!
— Чужое вероломство, а не сумасшествие погубило мавра. И может погубить любого из нас. Капитан корсаров Эль-Лук Али Фартакс открыл Кристиану, что среди членов военного совета рыцарей есть отступник, который помогает сарацинам.
— Ты поверил на слово корсару?
— Кто же тогда направил турок в тоннели под фортом? Кто подорвал пороховой склад в Сент-Анджело и хранилище взрывчатки в Сенглеа? Кто позволил корсарам беспрепятственно высадиться на берег под стенами Сенглеа перед самым носом у наших пушек? Кто подсыпает тебе яд?
Ла Валетт встал и посмотрел в глаза племяннику.
— Ты поклялся никому не говорить о моем недомогании.
— Я ни с кем и не говорил, дядя. Равно как и не наводил на подобную мысль.
— По какой причине ты скрыл от меня эти факты?
— По которой и посоветовал тебе переехать в Биргу, дядя. Ради твоей же безопасности. Мы не должны встревожить предателя, чтобы он не начал действовать поспешно и непредсказуемо.
— Но ты рассказал мне все сейчас.
— Наш верный мавр убедил меня дождаться его смерти. Он изучал симптомы твоего недуга и пришел к заключению, что твое тело отравлено мышьяком.
— Теперь и сам он изрублен мечом.
— Но таково его предупреждение. Опасность еще не миновала, дядя.
— Посмотрим, останется ли последнее слово за турками.
Словно в ответ грянул одновременный залп всех вражеских орудий, чей грохот разорвал воздух и сотряс землю. Обстрел вновь окутает пылью форты, обрушит в крепостной ров еще один участок стены. Беседа дяди с племянником завершилась. Оба хорошо понимали друг друга и осознавали, что затишье окончилось и вскоре налетит еще более страшная буря.
Буря налетела во вторник, 7 августа 1565 года, на восьмидесятый день осады — спустя пять суток после первой попытки турок атаковать два полуострова сразу. Готовые к бою, но совершенно не ожидавшие такого натиска, защитники стойко сражались, пытаясь удержать тающую линию обороны, замедлить хлынувший смертоносный поток. Они постепенно сдавали позиции. Горстки измученных солдат были смяты. Все реже метали они взрывчатые горшочки, все чаще стреляли из мушкетов не целясь. На высоком парапете один из рыцарей отчаянно рубил мечом. Окруженный и обреченный на гибель, он остался последним из перебитого отряда. Турецким аркебузирам приказали целиться ниже доспехов, и одна из пуль поразила рыцаря в пах. Судорожно сжав кровоточащую рану, он упал на колени, а затем на живот. Враги добивали раненых. Продвигались вперед.
Юбер переменился. Бесследно исчезли его наивность, привычное добродушие и веселый нрав. На их месте возникло нечто иное, мрачное; в глазах послушника читалось напряжение, а на лице застыло выражение решимости.
За пределами лазарета, где груды раненых лежали в ожидании смерти, молодой священник поднес воду к губам прислонившегося к стене солдата.
— Юбер, побереги питье для кого-нибудь другого, — тихо обратилась к нему Мария, мастерившая навес из обрывка корабельного паруса. — Он умер.
— Они дерутся с оружием в руках, а я вожусь с горшками. В то время как они отдают жизнь за веру, я пересчитываю трупы.
— Каждый из нас прилагает все усилия.
— Достаточно ли моих усилий, миледи?
— Пред лицом Господа и собратьев тебя не за что упрекнуть, Юбер.
— Равно как и благодарить. Вот братья, которых мы обязаны взлелеять. Лишь тех, кто принял мученическую смерть на стенах бастионов, мы должны благодарить.
— В войне есть множество ремесел, а в ордене — обязанностей.
— Но одни благороднее других.
— И все неразделимы.
Мария подошла к священнику, когда тот, присев на колени, стал отирать губкой лицо солдата, безмолвно умиравшего от ранения в живот.
— Ты нужен им, Юбер. Разве не видишь?
— Вижу, миледи. Но увиденное не тревожит меня.
— Где нужно больше мужества? Чтоб опьяненным кровью, в порыве ярости разить клинком врагов или твердо выстоять и в час нужды поддерживать других?
— Простите, что я жалел себя.
— В том смысл человеческой природы. Не все мы рождены стать воинами.
— Как Кристиан, миледи.
Девушка улыбнулась, но в глазах ее отразилась боль.
— Все же такие, как Кристиан, не получили твоего умения развеять тьму.
Вместо этого они лежали вокруг подобно трупам или криком просили воды, отпущения грехов или прихода быстрой милосердной смерти. Лазарет был самым жутким местом на войне. Девушка направилась к переполненным ранеными палатам. Оставшись на месте, Юбер исповедовал, молился, прикладывал компрессы к ранам, закрывал глаза почившим.
— Еще один пожаловал к тебе, дорогой Юбер. — Фра Роберто отошел от солдата, пораженного двумя стрелами в спину. — Там разразился сущий ад.
— Куда бы я ни взглянул, всюду вижу его последствия.
— Подыщи себе оружие, потому как враги движутся сюда. Язычники теснят нас со всех сторон. На бастионах Биргу ими все кишит. В Сент-Микаэле положение настолько плохо, что сам Ла Валетт готовится возглавить контратаку.
— Мы должны молиться о чуде.
— Мы должны драться подобно бешеным псам, заразиться храбростью и свирепостью нашего английского пирата.
— На нашем месте он бы насладился боем.
— Боже правый, как нам его не хватает! — Тыльной стороной ладони священник отер пот, размазав по лбу красную полосу.
— Фра Роберто, ты ранен.
— Христос тоже истекал кровью, и наш долг претерпеть во имя Его.
— Некоторые последовали неправедным путем.
Фра Роберто понизил голос:
— Вы нашли, куда ведет этот путь и кто ему следует, кто предатель?
— Я продолжаю поиски. Но нахожу лишь самые привычные на войне схроны, традиционные для рыцарей, — тайники с каломелью.
— Каломелью? — Священник улыбнулся при мысли о слабительной микстуре. — Есть ли предел твоим унижениям?
— Не важно, фра Роберто. Похоже, заговор окружен множеством событий.
— Ты сейчас напомнил мне, что нас окружили сарацины. Оставайся с Богом, Юбер.
— Да хранит тебя Господь, фра Роберто.
Они обнялись: великан погрузил молодого послушника в свои объятия.
— Не торопи смерть и поступай мудро. Будь осторожен и помни о предателе, Юбер. Мавр уже пал его жертвой.
Насвистывая мелодию, фра Роберто зашагал в направлении рокочущего крещендо канонады. Юбер шепотом обратился к небесам и продолжил бинтовать раненого.
— Они прорвались!