Георгий медленно шел вдоль парапета набережной. Весь крутой склон правого берега реки был густо забрызган, словно из краскопульта, свежей глянцевитой зеленью, и рыжий глинистый откос по-весеннему принарядился. Внизу плыл против течения игрушечный пароходик, заменявший теперь и ветхий, отживший свой век купеческий паром, и разбитных лодочников-перевозчиков. Если бы Урал до осени оставался полноводным, как сейчас, то от самой Магнитки и до Каспия все лето напролет ходили бы по нему речные трамваи и небольшие баржи. Урал — третья по длине река в Европе, да мало у него притоков: Кама предпочла Волгу; и уж на что Белая, родная его сестра, но и та потянулась вслед за Камой. Урал пожертвовал ради Волги, главной улицы России, буквально всем. Ну, а сам-то он привык быть скромным работягой-молотобойцем в уральской кузнице. Разве лишь весной, поустав от долгой зимней смены, вдруг вымахнет из берегов, с шумом пройдется по степи, удивляя всех своей казацкой удалью. Но тут же и спохватится, что загулял не в меру.
Георгий остановился у полевого орудия, вознесенного на пьедестал в честь героев обороны города в девятнадцатом году. Именно отсюда, с высокого берега реки, до последнего снаряда день и ночь отстреливались деповские рабочие от белой конницы генерал-лейтенанта Дутова, За левобережной рощей, за рекой лежала сиреневая степь, где когда-то разворачивались в сотенные лавы дутовцы. А за этой пушкой, может быть, стоял молодой артиллерист Прокофий Метелев, отец Павлы...
Как ни старался он не думать о Павле, но каждый раз опять возвращался к недавней встрече с ней. В юности они расстались навсегда, однако через несколько лет жизнь вывела их на общую дорогу разных бед и неудач. Сперва он, Каменицкий, потерял свою Зою Александровну, а потом и Павла осталась без мужа, который оказался совершенно случайным человеком. Не похожие друг на друга беды заставили их вернуться в прошлое. Это только говорят, что жизнь начинается сначала, а вообще-то она прямое продолжение несбывшихся надежд и чаяний, пусть и не сбылись они по твоей собственной вине или воле, как у него, Каменицкого... Он удивился ходу своих мыслей: еще год назад ему казалось, что все личное давно осыпалось и облетело, точно березовый колок на сентябрьском ветру.
3
«Наш прораб — техснаба раб».
— Дай-ка я еще добавлю. — Клара взяла у Саши мел и старательно, по-ученически вывела на дверном некрашеном полотне:
«Но мы — не рабы прораба».
— Вот правильно!
— Обидится.
— Ну и пусть обижается! — Саша ловко вскочила на подоконник, вытянула ноги и блаженно подставила лицо под утреннее солнце. — Майский загар полезен!
— Что-то часто мы стали загорать.
— Ничего не поделаешь. Садись, лови ультрафиолетовые лучи!
Клара подошла к соседнему окну, С пятого этажа недостроенного дома был виден почти весь город. На востоке его окаймляли высоченные стволы дымов. Они поднимались к небу над главными цехами комбината — доменным, мартеновским, прокатным. И среди этого чернолесья, у подножия стволов, мелькали пышные л и с ь и х в о с т ы приземистого Коксохима. Впечатление такое, что лисы играли, забавлялись в тихой безлюдной роще, за которой остро отсвечивала бликами, словно ветровое стекло автомобиля, выгнутая излучина Урала.
— Любишь, любишь ты его, — сказала Саша.
— Город?
— Да не город, а моего дядюшку.
— Глупости!
— Любишь, вижу по глазам!
— Не разыгрывай, пожалуйста.
— Бирюк он. Ох, если бы он не был моим близким родственником, я уж проучила бы его в отместку за тебя!
— Оставь, — сухо сказала Клара.
И Саша приумолкла, с тайной хитрецой поглядывая на Клару из-под опущенных ресниц. Видная, крепкая, в новом синем комбинезоне, перехваченном мужским ремнем, Клара всегда была и по-мужски подтянутой, собранной, энергичной. У нее были черные глаза и русые мягкие волосы — это редкое сочетание сразу же замечалось со стороны. «А вот Олег Леонтьевич Каменицкий ничего не видит, — думала Саша. — Бирюк, настоящий бирюк. Проходил в холостяках до тридцати лет и все ждет п р е к р а с н у ю д а м у. Начитался Блока».
— Я вчера в кино встретила твоего Виктора, — сказала Клара.
— Неужели он вернулся?
— Тебе-то лучше знать.
— Он уезжал в область, в геологическое управление.
— Смотри, Саша, упустишь парня.
— А я и не бегаю за ним.
— Ой ли! Выходила бы, что ли, замуж, хоть погулять на твоей свадьбе.
— Кончу университет, тогда...
— О-о, сколько воды утечет в Урале!
— И потом знаешь что... Нет, не стоит говорить...
Клара обняла ее за плечи, заглянула в светлые, чуть подсиненные глаза.
— Говори сейчас же! С каких пор ты начала скрывать от меня свои секреты?
— Видишь ли, Клара, может случиться так, что мой отец еще женится...
— На ком? Не фантазируй ты, пожалуйста!
— Отцу нет еще и пятидесяти.
— А кто она?
— Недавно была у нас, и я сразу поняла, что вот моя будущая мачеха, А ты говоришь: выходи замуж! Нет, пусть уж отец сначала женится.
— Но кто она?
— Журналистка. Когда-то жила в Молодогорске. Зовут ее Павла Прокофьевна Метелева. Очень красивая и, кажется, умная. Отец старше ее без малого на десять лет. Бабушка говорила мне, что он потому и не женился после войны на Метелевой, что она была тогда совсем девчонкой.
— И что за племя такое Каменицких, если в них влюбляются со школьной скамьи?
— А это тебе лучше знать.
— Так, значит, она была замужем?
— Была. Вышла за какого-то вертопраха, чтобы, наверное, отомстить отцу. А отомстила самой себе: муж вскоре ушел к другой.
— Откуда ты все знаешь?
— От бабушки, конечно... Я отца и не осуждаю. Но сердце не хочет мириться с этим...
— Вы что тут делаете?
Они торопливо оглянулись — в дверях стоял невесть откуда взявшийся Олег Каменицкий.
— Что, устроили перекур?
— Вы же знаете, Олег Леонтьевич, что в моей бригаде нет курящих, — сухо ответила Клара.
Начальник участка, бесцельно осмотрел голые стены будущей квартиры и остановил взгляд на дверном полотне.
— «Наш прораб — техснаба раб. Но мы — не рабы прораба», — медленно прочел он вслух и повернулся к девушкам. — Забавляетесь? Нашли время упражняться в чистописании! Конец месяца, а вы позволяете себе бездельничать!
— Нет раствора, — смиренно напомнила Саша.
— Ты помолчи, я разговариваю с бригадиром.
— Ваша вина, Олег Леонтьевич, — сдержанно, с достоинством сказала Клара.
— На моем участке простоев не бывает!
— Не обманывайтесь, Олег Леонтьевич. Кому неизвестно, что именно ваш участок снабжается в последнюю очередь. А вы делаете вид, что все в порядке.
Он метнул в ее сторону сердитый взгляд, чуть было не выругался и, почувствовав себя неловко, заговорил помягче:
— Раствора не будет до обеда, на заводе авария, выбыл из строя транспортер. Идите вниз, займитесь пока уборкой мусора.
— Мы к этому привычные, — с ехидцей заметила Саша.
— Комплексную бригаду отделочников превратили в дежурных дворников, — с тем же достоинством сказала Клара.
Начальник участка в упор уставился на бригадира, ожидая, какую еще дерзость скажет она ему в присутствии его зеленой племянницы, но Клара не произнесла больше ни слова. И Олег тоже промолчал и вышел в коридор.
Уже спускаясь по лестнице, он кому-то там громко говорил, дав полную волю своим чувствам:
— Женская гимназия, а не строительный участок! Институт благородных девиц — да и только!..
Девушки переглянулись. Саша хитро подмигнула озабоченной Кларе, но та не ответила на ее улыбку.
— Нашла коса на камень, — сказала Саша, чтобы хоть чем-то утешить свою подругу.
Едва они начали уборку мусора, как привезли раствор. И вся бригада принялась за штукатурку комнат верхнего этажа. Обеденный перерыв сократили до пятнадцати минут. Саша работала вместе с Кларой, завидуя, как споро, изящно накладывает она ровный слой густого, вязкого раствора на швы потолочных плит.
Иногда заходил кто-нибудь из будущих жильцов: дом недостроен, а все квартиры давно распределены. Эти визиты новоселов обычно нравились Кларе, хорошо, когда люди с благодарным вниманием следят за твоей работой. Но сегодня было не до новоселов — с ними никто не разговаривал, и они, постояв в дверях, молча уходили, чтобы не отрывать от дела работниц.
...Круги, круги, оранжевые круги плывут перед глазами. Устала сегодня Клара, очень устала. Она сошла с подмостков на заляпанный раствором пол. Какая изнурительная работенка. То ли дело пройтись краскопультом по готовой стенке — одно удовольствие. А тут гнись. в три погибели целыми часами. И как раньше делали еще и лепные потолки? Или даже расписывали их, лежа на спине?