вполне понятна, но была понятна и тогда — очевидно было, что речь идет не о широком движении народа или хотя бы элиты, а о деятельности законспирированной и, возможно, управляемой из-за рубежа группы заговорщиков, которая поставила своей задачей уничтожить императора и была готова не останавливаться ни перед чем. Никаким введением конституции, никакой отменой налога на соль, «Желябовых» и «Перовских» было не остановить. И М. Лорис-Меликов попусту разменивал своё и императорское время на обсуждение либеральнобюрократических проектов, которые никак не могли бы изменить объективно сложившуюся ситуацию.
Понятно, что Катков должен был оказаться главным оппонентом «диктатора» и стоявшей за ним либеральной партии. Убедившись в том, что глава ВРК никак не соответствует тому образу, который Михаил Никифорович рисовал в своих статьях, Катков начинает на Лорис-Меликова атаку.
20 марта 1880 года выходит передовица Каткова, посвященная отказу французского правительства выдать России беглого революционера Л. Гартмана: «Мы так странно ведем дела, что в умах французов могла зародиться уверенность, что власть в России если не завтра, то послезавтра достанется тому же Гартману или Лаврову…» Европейские державы, по мнению Каткова, «начинают сомневаться в прочности нашего нынешнего положения, видя, как неясна и неопределенна наша правительственная программа, как силен повсюду господствующий у нас обман и как нагло предъявляет вражеская крамола, с которою правительство борется — не борется, как примыкающая к правительству интеллигенция пасует перед этой крамолой, а законная печать с нею перемигивается».
Передовица Каткова вызвала настоящую истерику либералов всех мастей, тем более что они получили, казалось бы, удобный повод свалить своего дотоле неуязвимого врага, выставив себя «лоялистами» и обвинив его… в «антиправительственной пропаганде». По мнению либералов, М. Катков, «вставая в позу охранителя», только усиливает радикальных революционеров, загоняет их в угол, в то время как миролюбивая и направленная на общественное согласие политика диктатора «оздоровит» атмосферу в обществе… Даже классические славянофилы из аксаковского «Дня» призывали друг друга «восставать против Каткова, высказывать зловредство его направления и статей».
Был ли этот взгляд либералов глупостью или изменой — трудно судить. Но, во всяком случае, ничего общего с реальностью фанатичной безжалостной секты террористов их представления о революционерах не имели. Напротив, взгляд Каткова был абсолютно реалистическим. Однако именно этого реалиста и решил убрать «диктатор», чтобы он не нарушал атмосферы благорастворения атмосфер. Сперва была предпринята попытка объявить «Московским ведомостям» предупреждение, но она была торпедирована К. Победоносцевым, разъяснившим в высоких сферах, что такое предупреждение страшно ударит по престижу правительства. Зато на Каткова начали давить свои же, разъясняя ему, что резкость тона надо убавить, иначе не избежать беды.
Наконец, самый болезненный удар был нанесен «катковской» группе в апреле 1880 года — в отставку был отправлен министр просвещения граф Д. А. Толстой; «катковцы» лишились главного административного ресурса и даже катковские «классические» образовательные реформы оказались под угрозой. Этот удар заставил Каткова отступить и его прямые атаки на группировку Лорис-Меликова прекращаются.
Успех «диктатора» был предопределен во многом тем, что он и кружок либеральных бюрократов были теснейшим образом связаны с многолетней любовницей Александра II, а с июля 1880 года его женой, — Екатериной Михайловной Долгорукой, княгиней Юрьевской. Скандальный брак императора вызывал много кривотолков, был настоящей миной под царскую фамилию. Но ещё хуже было то, что вокруг Екатерины Михайловны группировались люди вполне определенного сорта — это были чиновники и коммерсанты, не брезговавшие коррупцией, наживавшие крупные состояния на казенном строительстве железных дорог и их последующей приватизации. Императорская метресса охотно и небезвозмездно протежировала различные махинации.
После брака, состоявшегося 6 июля 1880 года, жизнь многих членов царской фамилии и, прежде всего, цесаревича Александра и цесаревны Марии превратилась в ад. Они вынуждены были наблюдать не просто морганатический брак императора, но брак, основанный на слепом обожании и приправленный исключительной наглостью. Княгиня Юрьевская не умела или не желала уметь себя вести: покрикивала на императора и «тыкала» ему, всячески подчеркивала, что любимым ребенком в новой императорской фамилии является «Гого» — маленький князь Георгий Александрович Юрьевский.
В придворных кругах начали циркулировать слухи о том, что вскоре Е. Юрьевская будет коронована, да еще и с именем Екатерины III, а «Гого» будет объявлен новым наследником. Даже если эти сведения были выдумкой, всё равно было очевидно, что княгиня нуждается в серьёзной политической поддержке. И она вполне нашла союзника в М. Лорис-Меликове, который, напротив, нуждался в сильной придворной поддержке своих реформаторских начинаний. «Диктатор», конечно, не забывал подчеркнуть уважение и к цесаревичу, но для реализации его грандиозных планов были нужны именно княгиня Юрьевская и Александр II под её влиянием. И напротив, только в «прогрессивной» и «демократизированной» атмосфере потенциальная императрица смотрелась бы органично, её поддержка конституционных и реформистских проектов М. Лориса-Меликова, в частности и его борьбы с «катковской» партией, была вполне понятна.
И Михаил Никифорович едва ли не впервые в жизни уходит от лобового столкновения. Он прекращает критику кажущегося всесильным временщика, мало того, пытается пусть и натужно показать свою лояльность и поддержку.
«Люди старых и новых порядков группируются вокруг одного великого общего дела. Если опыт удастся, заслугу графа Лорис-Меликова оценит история; если не удастся, то следует винить положение, среди которого ему приходится действовать», — пишет М. Катков 3 августа 1880 года.
Однако отсюда не следует, что Катков прекратил полемику против конституционализма. С августа 1880 года в «Русском вестнике» печатаются очерки Варфоломея Кочнева (ближайший соратник Каткова профессор Н. А. Любимов) «Против течения. Беседы о революции». Главной темой очерков становится Франция перед Революцией. Опираясь на замечательное исследование И. Тэна «Происхождение современной Франции» и отчасти предвосхищая работы Огюстена Кошена, Н. Любимов показал, как из умеренного либерального прогрессизма Ж. Неккера вышел, как из бутылки, джинн Революции, как, казавшаяся невинной, затея с призванием нотаблей в итоге переросла в присвоение власти Учредительным собранием. Смута, революция, мятеж распространяются сверху вниз, начиная от недомыслия и прекраснодушия верхов, они приводят к буйству и жестокости черни. Революция и смута, по сути, навязываются народу заигравшимися верхами.
Статьи Н. Любимова — смелая попытка поставить палки в колеса государственной машине, скатывающейся под откос. Но в целом настроения М. Каткова очень пессимистичны. Когда Б. Маркевич спросил М. Каткова о причинах его уступок и пассивности, то в ответ услышал: «Для кого писать? Тот, для кого я единственно держал перо в руках, сам отступается от своей власти, удерживая только её внешность. Всё остальное — мираж на болоте».
Чем дальше, тем больше Катков осознает полное личностное крушение Александра II как самодержавного монарха, видит, что всю свою огромную власть государь использует преимущественно для создания удобств своей новой семье и готов ради этого даже на Лорис-Меликовскую конституцию.
А самого Каткова, тем временем, «добивают» — начинается