и как чувствовать и воспринимать и на что обращать внимание. Мы говорим о мощном и многостороннем процессе обучения, подразумевающем впитывание из окружающей среды самой разной информации и использование ее для того, чтобы зафиксировать, как информация будет обрабатываться в будущем. В раннем возрасте мы переживаем интенсивный процесс обучения, за которым в дальнейшей жизни следует период относительной стабильности.
Учитывая интенсивность процесса обучения, важно осознавать, насколько детский опыт отличается от опыта взрослых. Хотя дети живут с нами в одних домах, во многих смыслах они живут в другом мире. В частности, младенцы видят мир несфокусированным взглядом и с другой точки обзора. Когда они голодны, они не могут побежать на кухню, чтобы найти что-то съедобное. Когда они замерзли или промокли, они не могут самостоятельно избавиться от неудобства. Хотя на них могут повлиять финансовые неурядицы, они ничего не знают о цифрах, не говоря уже о низком доходе или о долгах. Важный для них мир – это пространство, где находятся вещи, которые они могут достать или увидеть. Им не нужно знать, когда и как долго что-то происходит, за исключением ценной информации о том, что некоторые события обычно происходят одновременно. И даже когда дети учатся ходить, а затем достигают дошкольного возраста и взрослеют, они часто не осознают реалий и проблем современного им мира взрослых. У них другие приоритеты, они обращают внимание на другие вещи в окружающем пространстве, боятся другого и ищут иного вознаграждения.
Некоторые аспекты раннего опыта более или менее универсальны во всем мире. Сходство нашего физического детского опыта определяет сходство наших мозговых карт за пределами того, что записано в наших генах. И в тех случаях, когда ранний опыт отличается от опыта во взрослом состоянии, именно детский опыт, а не опыт взрослого диктует организацию основных областей и зон мозга.
Возможно, этот тезис стоит обдумать, поскольку он идет вразрез с превалирующим мнением, что детство – просто период взросления. Это наше стандартное представление о детстве – как в культуре, так и в науке, и оно определяет нашу интерпретацию объективных данных. Например, за последнее десятилетие ученые разработали безопасные и удобные способы сканирования мозга детей, включая младенцев, с помощью фМРТ. Результаты сканирования показывают, что по основной схеме строения и функционированию мозг маленького ребенка очень похож на мозг взрослого человека. И ученые восхищаются тем, как же рано созревает мозг детей, так скоро начинающий напоминать мозг взрослых! Однако эти наблюдения следовало бы интерпретировать иначе: мы, взрослые, идем по жизни с мозгом, схожим с мозгом младенца.
Итак, мы плутаем по взрослой жизни с мозгом, который во многих отношениях предназначен для ребенка, и это вызывает очевидный вопрос. Если мозг взрослого человека по своей сути так похож на мозг ребенка, почему взрослые способны на гораздо большее, чем маленькие дети? Ответ таков: мы обучаемся и развиваем новые способности, опираясь на уже существующие. В общем и целом мы выстраиваем когнитивные лестницы, чтобы подняться над своим ограниченным нейрональным базисом.
В этой книге мы уже видели много примеров того, как люди используют рано проявляющиеся способности для приобретения новых. На зрительное восприятие опираются зрительная рабочая память и создание мысленных образов. Слуховое восприятие создает основу для восприятия речи, которое, в свою очередь, поддерживает развитие вербальной рабочей памяти и способности к чтению. Распознавание пальцев помогает на начальном этапе обучения счету и в вычислениях. Обработка пространственной информации обеспечивает концентрацию внимания, а позднее позволяет рассуждать о числах и времени. Таким образом, мы учимся извлекать больше возможностей из тех же основных карт и нейрональных архитектур, которые имели в детстве.
Нам также удается добиться большей функциональности мозга, передавая когнитивную нагрузку на аутсорсинг. Например, письменная речь и математические обозначения позволяют преодолевать ограниченность памяти за счет сохранения информации в физическом формате. Для наиболее сложных математических вычислений у нас есть приборы. Мы используем календари, таймеры и часы, чтобы отслеживать время. Короче говоря, многие возможности взрослых людей в отношении сложных размышлений и планирования хотя бы отчасти зависят от умения эффективно применять эти инструменты.
Наиболее сложную проблему для человеческого мозга представляет отображение жизненно важных концепций времени и чисел. Вспомните, что в нашем мозге нет карт времени и чисел. Поэтому мы вынуждены в значительной степени опираться на письменную информацию и устройства. Там, где мы не можем прибегнуть к посторонней помощи, мы используем поэтические решения. Мы применяем аналогии: время сравнимо с расстоянием в окружающем нас пространстве. Наш мозг способен гибко соотносить точки во времени с точками в пространстве (например, прошлое находится слева, а будущее справа или прошлое позади, а будущее впереди), что позволяет использовать пространственные карты для рассуждений о времени и для его отображения. В рассуждениях о числах мы тоже применяем аналогию между количеством и пространством. Эти параллели позволяют нам достаточно легко думать и говорить о времени и числах. В использовании аналогий в таком ключе поистине замечательно то, что они превращают наши слабости в нашу силу. Мы изумительно сильны в рассуждениях об окружающем нас физическом пространстве. И поэтому, если время и числа сопоставимы с пространством, мы способны достичь больших успехов в рассуждениях о времени или числах, по меньшей мере до тех пор, пока они действительно сопоставимы с пространством.
Рассмотрите любое выдающееся достижение человеческого разума, такое как полет в космос или открытие внутренней структуры атома, и вы увидите, как действуют эти приемы и инструменты. Способность людей читать, писать и выполнять математические операции основана на картах для распознавания формы, речи и двигательной и пространственной информации. Люди осмысляют сложные данные путем создания графиков, описывающих числа, время или другие понятия в терминах пространства, – примером тому служит использование расстояния на гистограмме или площади на круговой диаграмме. Мы используем сенсорные карты мозга для поиска путей преодоления препятствий. Мы пытаемся понять сложные явления, связывая их со знакомыми понятиями, и уподобляем электричество потоку воды, а мозг – компьютеру. В конечном итоге наша способность размышлять об отдаленных точках вселенной или отдаленном прошлом основана на шаткой башне из лестниц. А под этими лестницами находятся нейрональные основы ощущений, действий и пространства, заложенные в детстве. И в таком контексте ландшафты мозга определяют и формируют нашу манеру мышления, рассуждений, понимания и воображения на протяжении всей жизни.
С одной стороны, ландшафты вашего и моего мозга одинаковым образом формировались под действием похожего младенческого и детского опыта. С другой стороны, наши гены, условия внутриутробного развития и ранний жизненный опыт определили различия в наших нейрональных ландшафтах. В последние десятилетия стало ясно,