Мы подошли к покоям Сети, и стражники у дверей раздвинули перед нами копья. Фараон лежал в постели, накрытый простынями, и совершенно не походил на того, с кем я разговаривала во время празднества Уаг, — он сильно исхудал и побледнел с тех пор, как мы виделись в последний раз.
— Отец! — воскликнул Рамсес.
У ложа стояли царица Туйя, Исет и Хенуттауи. Неподалеку сидел на деревянной скамье Пасер, и Уосерит присела рядом с ним.
Фараон Сети открыл глаза, но сына как будто не увидел, а узнал только по голосу.
— Рамсес… — прошептал он и закашлялся.
— Исет принесет тебе соку, — сказала Хенуттауи. — Хочешь?
Сети с трудом кивнул. Хенуттауи взяла Исет за руку и быстро вывела из комнаты.
Рамсес опустился у ложа на колени.
— Что с тобой, аби[54]? — ласково и печально обратился он к отцу.
Раньше Рамсес так его не называл.
Фараон Сети тяжко вздохнул, и царица Туйя разрыдалась. Ее песик лежал тут же, положив мордочку на лапки; казалось, он страдает так же, как и его хозяйка. Он даже не поднял головы, чтобы приветствовать меня своим обычным рычанием.
— Я болею уже много месяцев, Рамсес. Анубис идет за мной по пятам.
— Нет, аби, не говори так.
Сети снова раскашлялся и сделал Рамсесу знак нагнуться к нему.
— Я хочу, чтобы ты восстановил Пер-Рамсес. Он разваливается. — Сети комкал в руке теплое льняное покрывало. — Уже сто лет мы живем под угрозой хеттского нашествия. Они надеются захватить Египет, когда я умру. Вся моя казна пошла на войско, на коней и колесницы. Отныне хетты — твоя забота…
— Мы только что одержали победу над шардана! Мы привезли сюда пленников, и они будут служить в твоем войске.
Старый фараон попытался сесть. Не верилось, что передо мной тот самый человек, который брал меня в детстве на руки и сажал на колени. Все у него как-то съежилось — и тело, и голос, и глаза. Он словно превратился в мумию Осириса.
— Мне уже ничто не поможет. Лекари говорят, что это сердце. Оно у меня слабое, — прохрипел Сети.
Рамсес собрался было возразить, но Сети протестующе поднял руку.
— У меня мало времени. Принесите мне карты. — Выцветшие глаза фараона остановились на низеньком столике. — Мои планы, — тяжело выдохнул он. — Ты должен завершить мои дела.
«С утра мы праздновали победу, — подумала я, — а вечером будем скорбеть о Сети. Наша жизнь лежит на весах богини Маат, и большая радость уравновешивается большим горем».
— В Долине царей выстроена для меня гробница. Стены уже расписаны. Осталось только внести мой саркофаг[55].
У Туйи вырвалось громкое рыдание, а я, чтобы тоже не расплакаться, сжала губы.
— Дворец… — продолжил фараон, тяжело дыша. — Непременно восстанови дворец. Сделай Аварис столицей, чтобы она была как можно ближе к Хеттскому царству. Если сумеешь отстоять Аварис, Египет никогда не падет.
— Пока я фараон, Египет не падет.
— Не позволяй хеттам отвоевать Кадеш. Без него наши земли будут беззащитны. — Фараон вздохнул. — И еще — Неферт.
Рамсес посмотрел на меня.
— Ты хочешь с ней поговорить?
— Нет! — с силой ответил больной, и я прижалась спиной к дверям. — Пусть помнит меня таким, каким я был раньше. Неферт… — Голос фараона ослабел. — Нефертари — мать твоих старших сыновей. Мудрая царевна… Но народ ее пока не любит.
— Кто тебе сказал? — спросил Рамсес.
Уосерит взглянула на меня, и мы поняли кто — Хенуттауи.
— Неважно. Я слышал. Мнение народа нельзя не учитывать, Рамсес. Ты знаешь, что случилось с Нефертити. Ее убили…
— Жрецы, — напомнил Рамсес.
— А жрецы выражают мнение народа. Эхнатон… — Сети мял пальцами покрывало. Казалось, слышно, как стучит сердце в его впалой груди. — Подожди хотя бы год, прежде чем объявить ее главной женой.
— Аби, год уже прошел, — возразил Рамсес.
— Не рискуй тем, что нам удалось создать! Подожди еще хотя бы год. Обещай.
Затаив дыхание, я ждала ответа Рамсеса. Он молчал.
— Обещай! — воскликнул Сети.
— Обещаю, — прошептал Рамсес.
Я выскользнула за дверь и притворила ее за собой. В груди жгло огнем, и я, чтобы побыть одной, побежала в тронный зал. Дверь была слегка приоткрыта. Входя, я едва не плакала, но звук голосов из-за колонны заставил меня сдержаться. Прислушиваясь, я тихонько пошла вдоль стены.
— Я подарила тебе целый год! Убери с лица хмурую мину и посмотри на меня, — сказала Хенуттауи.
— Боги знают, что ты натворила, — ответила Исет.
— Что мы натворили, — спокойно заметила Хенуттауи. — Все тебя вчера видели с чашей.
— Чашей, которую дала мне ты!
— А кто это видел? Так или иначе, мы только ускорили неизбежное. Чем дольше мы ждем, тем сильнее становится Нефертари, тут и сомневаться нечего. Если мне придется напоминать… — Хенуттауи перешла на свистящий шепот: — Ты должна найти способ отблагодарить меня, или же я лишу тебя всего, что дала. Как только он сделает эту девчонку главной женой, она сошлет нас в Ми-Вер. Не сомневайся, я, не задумываясь, пожертвую тобой…
В коридоре послышался шум, и они замолчали. Я осторожно вышла и глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Ко мне приблизились Уосерит и Пасер, а за ними Рамсес и царица Туйя.
Рамсес был белее мела.
— Его больше нет, Нефертари. — Он плакал и не стыдился своих слез. — Отец ушел к Осирису.
Я обняла его, и тут появились Хенуттауи и Исет с чашами шедеха в руках.
Увидев наши слезы, Хенуттауи вскрикнула, а Исет зажала ладонью рот. Я прижалась к Рамсесу, чтобы никто не разглядел, как исказилось мое лицо при появлении этих двоих. Он отстранился от меня.
— Нужно написать письма…
— Государь, с твоего позволения, письмами займусь я, — предложил Пасер.
Слово «государь» обрушились на Рамсеса, словно удар. Теперь у Египта только один правитель.
— А мне что делать? — спросила Хенуттауи.
Мне хотелось крикнуть, что хватит с нее убийства фараона, но слова застряли у меня в горле, и жжение в груди усилилось.
— Ступай с Исет и Уосерит, — сказал Рамсес. — Они отведут мою мать в храм Амона, и пусть она скажет богам… — Он не решался произнести страшные слова. — Она скажет богам, что мой отец уже в пути.
Все собрались уходить, но я замерла у дверей в тронный зал и сделала знак Пасеру.
— В чем дело, Нефертари?
— Он бы ни за что не умер! — яростно прошептала я.
Пасер огляделся — вокруг уже никого не было.
— Я вышла из покоев Сети и случайно услышала разговор Хенуттауи и Исет. Речь велась о какой-то чаше, — исступленно прошептала я. — Хенуттауи сказала, что подарила Исет еще год. Еще один год.