чтобы мой муж вернулся с победой и я могла бы стараться сделать его счастливее, а не только молиться о нем, как молюсь сейчас.
Хорнблауэр твердо решил, что не позволит себе расчувствоваться; он безжалостно давил всякий отклик, который рождало в сердце это письмо. Итак, теперь у него два шурина-маркиза, один из них – генерал армии, а он сам – всего лишь кавалер ордена Бани и при теперешних темпах даже контр-адмиралом станет в лучшем случае лет через восемь – если, конечно, до тех пор не погибнет и не попадет под трибунал. Он взял депешу, которую вскрыл первой, и перечитал абзац – свое руководство на ближайшее время.
Их сиятельства просили меня подчеркнуть, что правительство почитает чрезвычайно важным сдерживать противника на подступах к Риге сколь можно дольше. Они поручили мне сообщить, что находят безопасность вверенной Вам эскадры вопросом второстепенным в сравнении с вышеназванным и приказывают Вам, полагаясь на собственное усмотрение, предпринять все возможное, дабы воспрепятствовать наступлению противника на Санкт-Петербург.
Другими словами, подумал Хорнблауэр, Ригу следует оборонять до последнего человека – и корабля, а если лорды адмиралтейства решат, что он сделал не все возможное, его расстреляют. Он крикнул, чтобы спускали катер, запер письменный стол, взял шляпу и, после секундного колебания, пистолеты. Через пять минут катер уже вез его к Даугавгриве.
В деревне не осталось ни одной целой постройки за исключением церкви, все остальное уничтожил недавний пожар и ядра, рикошетом отлетавшие от валов. Убитых было так много, а закапывали их так неглубоко, что в воздухе стоял трупный запах. Для безопасного передвижения по деревне подвалы разрушенных домов соединили траншеями; по ним Хорнблауэр и добрался до церкви. Вид с галереи открывался зловещий. Осаждающие закончили вторую параллель менее чем в двухстах ярдах от оборонительных укреплений, и апроши неумолимо приближались ко рву. Французская батарея била без передышки, с русской стороны отвечали редким огнем: слишком много канониров погибло, слишком много пушек вышло из строя, а при недостатке людей и орудий разумнее было поберечь их для отражения штурма. На берегу со стороны осаждающих надежно укрепленная батарея щетинилась пушками в направлении того места, где несколько дней назад стояли на якоре кечи. Не было ни малейшего шанса повторить операцию, которая позволила продлить осаду на четыре дня ценою гибели Маунда.
Покуда Хорнблауэр в подзорную трубу изучал диспозицию, Клаузевиц сухо ее комментировал. Для доктринера осада – род интеллектуального упражнения. Можно математически просчитать скорость приближения апрошей и разрушительное действие батарей, предсказать каждый удар и контрудар, с точностью до часа определить время штурма. Теперь, когда русские не могли больше бить по головной части сапы, пришел черед вылазки.
– Но если французы знают, что сейчас должна произойти вылазка, они успеют подготовиться?
– Да, – отвечал Клаузевиц без всякого выражения в холодных серых глазах.
– Не лучше ли застать их врасплох?
– Лучше. Но во время осады это невозможно.
– Мы застигли их врасплох бомбардировкой с моря.
– Да, но теперь… – Клаузевиц указал на прибрежную батарею.
– И все же… – начал было Хорнблауэр, но тут же себя оборвал.
Незачем критиковать, если сам не можешь предложить что-нибудь дельное. Он в поисках вдохновения еще раз оглядел французские апроши. Внизу грохотали пушки. Пушки грохотали и выше по течению: французы штурмовали пригороды на противоположном берегу от Риги. Макдональд сжал добычу зубами, как бульдог, и вырваться из его хватки будет нелегко, тем более что силы осажденных на исходе, а обороняться надо сразу на двух направлениях. На снабжение его армии брошены все ресурсы Пруссии, и он уже доказал, что не отступит от Риги, пусть даже в его тылу восстали литовские и латышские крестьяне и вся страна охвачена партизанской войной.
– Река приносит трупы, – заметил Клаузевиц. У него были крупные белые зубы, которые он показывал по малейшему поводу.
Хорнблауэр взглянул на него, не понимая.
– После сражения двухнедельной давности, – пояснил Клаузевиц. – Под Витебском и Смоленском в двухстах милях к югу от нас. По большей части это русские. Но есть и французы, и баварцы, и вестфальцы, а также итальянцы. Много итальянцев. Должно быть, сражение было крупное.
– Очень интересно, – сказал Хорнблауэр, еще раз оглядывая траншеи.
В центре второй параллели поставили новую батарею: она остановит любую фронтальную атаку. Не в человеческих силах пробежать двести ярдов по открытому гласису, а потом штурмовать ров и парапет. Фланги тоже были надежно защищены: с одной стороны – рекой, с другой – заливом. Залив! Французские батареи не дадут кечам приблизиться к берегу при свете дня, но они не помешают высадить десант под покровом ночи. Тогда на заре траншеи можно будет атаковать с фланга. Хорнблауэр поделился мыслью с Клаузевицем, и тот сразу ее одобрил. Армейские офицеры, составляя планы, обычно забывают про море, но Клаузевиц, даром что пруссак, обладал довольно гибким умом и сразу увидел все преимущества такого плана.
Время терять было нельзя: не сегодня завтра французы будут штурмовать Даугавгриву. Требовалось составить расписание, согласовать сигналы, выделить солдат для десанта и отправить их туда, откуда речные баржи с британской командой доставят их к месту высадки. Хорнблауэру предстояло назначить на баржи матросов и офицеров, отдать приказы и убедиться, что они поняты. Дункана, Первиса и Карлина надо было вызвать в деревню и показать им сверху французские траншеи. В ожидании, пока они прибудут в Даугавгриву, Хорнблауэр нервно расхаживал кругами по галерее. Трех ординарцев отправили во весь опор скакать в Ригу; они вернулись с тремя русскими полковниками, чьи полки откомандировали в десант. Хорнблауэр объяснил им все по-французски, потом своим офицерам по-английски. Затем пришлось переводить вопросы. Несколько русских субалтерн-офицеров, сидя на корточках с планшетами, записали приказы, которые продиктовал Клаузевиц. В самый разгар подготовки из Риги прискакал Эссен; он еще раньше устно одобрил план и сейчас, увидев, как далеко продвинулось