Читать интересную книгу Нона из Девятого дома - Тэмсин Мьюир

они были неколебимы. Сказали только: “Вот аванс. Вот столько будем платить каждый месяц, пока он будет выглядеть живым”».

Он сказал: «В этой цифре было очень много нулей.

И я стал думать. Через несколько недель я понял, что могу это сделать. Это было несложно. Самая большая проблема заключалась в том, чтобы нагреть кровь внутри тела, чтобы из него не выливалось ничего холодного. Вообще я предложил им куртку с подогревом, но они оказались теми еще душнилами. Чтобы заставить его говорить, понадобился дипфейковый имитатор голоса, которым говорил кто-то, или простенький искусственный интеллект, а для сложных речей – я. Потом мы назначили время и дату моего полета за границу – моего, А, М и Г, остальные оставались дома, – чтобы сделать работу и получить деньги. Они завели мне счет в китайско-швейцарском банке на вымышленное имя, чтобы я мог переводить деньги. Мне звонили банкиры, которые все организовали. Мы очень воодушевились, потому что могли снова начать финансировать криопроект. Мы искали финансирование».

Он сказал: «Я уже готов был лететь, когда мы получили очередные новости о сверхсветовых кораблях. Они получили все гарантии, за которые мы боролись, или почти получили. Международная федерация астронавтики сказала “да”. Панъевропейское агентство сказало “да”. Они предложили план для первой, второй и третьей волны, чтобы эвакуировать всех с планеты, и это заняло бы максимум пять с половиной лет, и даже оставались люди, которые выключили бы все перед последней волной. Никакой суеты, никакой суматохи. Они украли много наших формулировок, но это был всего лишь очередной пинок, которого мы почти не почувствовали. Все это прошло потому, что это оказалось благотворительное мероприятие. Они сказали, что профинансируют большую часть. Это на их деньги стремительно нищающие триллионеры отправятся в космос. Этих чуваков, которые шли совсем рядом с нами.

М и А снова сорвались, крича, что это херня и ложь. Какие корабли они используют? Кто их разрабатывает и где? Наши контакты говорили, что видели фото, ходили по верфи, все в порядке, все по плану. Я не мог поверить, что они настолько наивны. Я не мог поверить, что они повелись на эту корпоративную фальшивку, когда нас столько обсуждали, осуждали и сдерживали. К попробовала сказать, что это было другое время, что сейчас все очень страшно, если бы мы запускали криопроект прямо сейчас, вероятно, было бы намного проще, но от этого никому из нас не стало лучше. А младший брат А сказал: “Деньги, конечно, – это огромная коллективная галлюцинация, но невозможно нагаллюцинировать столько, даже в крипте”. Мы были уверены, что это афера. Даже не воздушный замок, а просто мошенничество».

Он сказал: «Но нас никто не послушал. Никто не стал изучать то, что мы просили изучить. Нам показывали нечто, что выглядело как доказательства, а когда мы возражали, нам напоминали, что у коров были друзья и вообще сложные социальные отношения. М и А выступали единым фронтом, и это было чертовски страшно. Меня всегда пугало, когда они объединялись. Но оба они притихли, когда нас втроем забрали на вертолете и высадили на случайной нефтяной вышке, чтобы сделать дело. Я попросил показать мне тело, прежде чем кто-либо передаст кому-либо деньги. Шестое чувство, наверное».

Он сказал: «Мне позволили осмотреть тело, и я понял, с кем имею дело и насколько это важно. Речь шла не о группе. А о чертовой нации. Меня впутали в грандиозный политический заговор. А и М посмотрели на меня и сказали: “Делай”.

И я сделал. Я восстановил труп, хранившийся в морозилке, устранил все травмы тела, пытающегося сожрать себя после смерти. Сделал переливание крови вручную, чтобы восстановить баланс жидкости и заставить кровь течь. Убедился, что тело работает чисто механически, расслабил все мышцы. Перестроил сердце. Проделал несколько маленьких фокусов, заставил глаза моргать, помог им вставить динамик в горло, сделал губы. К этому моменту мне было здорово нехорошо. Я вообще не знал, что этот чувак умер. Точнее, этого вообще никто не знал. Но я не чувствовал себя героем. Да и что я мог сделать? Говорили, что это максимум на год, что сейчас нельзя допустить политическую нестабильность и что мы вообще вымираем прямо сейчас».

Он сказал: «Итак, я заставил его сидеть, ходить и двигаться, и он даже сделал видеозвонок родным. Все в порядке. Все сработало.

И тут я сказал: “Я вам все равно понадоблюсь для публичных выступлений. Это нельзя сделать на расстоянии”. И они ответили, что заложили это в бюджет. И тогда М и А вступили в переговоры. Они сказали, что не хотят получать плату наличными. Они сказали, что мне нужно нечто более ощутимое. И так мы это обсасывали и обсасывали. В какой-то момент я подумал, что они откроют огонь, так они нервничали. Они колотили кулаками по столу, как в фильме про копов, типа “Мы можем прекратить в любую секунду! Мяч на нашей стороне! Теперь мы знаем, как много это значит для вас!” Ну, я сказал, что не отвечаю за этих двоих, что они ведут себя очень подло и неожиданно. Я-то хотел просто время провести, а они такие резкие. Думаю, мы им так надоели со своей игрой в доброго, злого и извиняющегося полицейского, что они согласились».

Он сказал: «Вот так я вернулся домой с парой миллиардов долларов и ядерным чемоданчиком».

19

Когда к Ноне вернулось зрение, оказалось, что она лежит на трех сдвинутых стульях. Зрение, слух и обоняние вернулись разом, а вот воспоминания оставались странно размытыми, как будто они столпились за дверью, ожидая возможности ворваться и объявить вечеринку-сюрприз. Комнату она не узнала. Она смотрела на ДСП-шный потолок с дырками, на моргающую лампу, лежа в неуклюжей, неудобной позе, только и возможной на импровизированной кровати.

Это ее не смущало. Ее многократно укладывали на импровизированные кровати самые разные люди. Важнее было то, что ее лодыжки кое-как примотали к спинке стула, а одну из рук – к куску стула, который оказался ближе всего к голове. Другую руку притянули к радиатору цепью в пластиковой оплетке – такой пристегивают велосипеды те, кто хочет, чтобы угонщику пришлось попотеть. Она видела такие цепи в городе – обычно перерезанные кусачками.

Внезапно Нона закатила третью истерику.

За всю свою жизнь Нона закатила ровно две истерики. О первой она ничего не помнила, но о ней рассказала Пирра. Пирра тогда смеялась ртом, но не глазами: глаза были очень темными, печальными и тревожными, как будто эта истерика напомнила ей что-то, что Пирре очень не хотелось вспоминать. Вторую ее истерику