Читать интересную книгу Нона из Девятого дома - Тэмсин Мьюир

положили ей под голову вместо подушки. На одно счастливое мгновение Ноне показалось, что она дома. Но пол под Ноной был покрыт грязным ковром, а не плиткой, и стены казались незнакомыми. Она перекатилась на бок. В глазах все помутилось, и она с ужасом поняла, что ее сейчас стошнит.

Когда начались рвотные позывы, рядом немедленно оказалась Кэм с ведром, которая отвела ее волосы назад и мягко сказала:

– Осторожнее, не торопи события.

Значит, это была не Кэм. Нону рвало и рвало, это потребовало очень много времени и сил. После этого ей стало лучше, но ей показалось, что она сбегала на самый верх Здания и на улицу раз пять подряд. Все тело болело.

– Ох, – выдохнула Нона, плюхнулась на импровизированную кровать и вытерла рот дрожащей рукой. Она лежала в затемненной комнате, рядом с длинным столом со стульями. Поскольку она раньше не видела стол в этом ракурсе, ей потребовалось некоторое время, чтобы узнать конференц-зал Крови Эдема, тот же, что и в прошлый раз. Рыжая с жестокими глазами смотрела на нее из засохших цветов, словно бы презирая Нону за дурные манеры – блевать перед ней. В глазах все мерцало, и ей пришлось лечь. Паламед озабоченно рассматривал содержимое ведра, и это было жутко и тревожно, и она знала, что закончилось.

– Мы одни? – прошептала она.

– Да, но это ненадолго. Нона, мне нужно убедиться, что ты в порядке.

– Пуля прошла голову насквозь?

– Нет, застряла, и мне пришлось ее вынуть.

– Табаско? – с ужасом спросила она.

– Табаско хотела уйти, – сказал Паламед, – и… ну, мы ее отпустили, Нона.

Ноне показалось, что на самом деле пуля застряла у нее в сердце. Паламед продолжил:

– Кровь Эдема притащила нас сюда, к Ценой страданий, и это хорошо. Я поработал над тобой… под надзором. Большая часть Ктесифонского крыла видела пулю у тебя в голове… ну и никто раньше не знал, как быстро ты регенерируешь, потому что мы им не говорили. Поэтому они засунули Кэм и меня в наручники, а затем заперли тебя.

– И это меня разозлило.

– И это тебя разозлило.

Нона осторожно спросила:

– Я натворила много дел?

– Они должны были догадаться, – резко ответил Паламед, – каждая ошибка, которую они совершили по отношению к нам, проистекает из полного отсутствия… трусости и нежелания впускать нас в игру. И теперь я знаю то, что знаю… или думаю, что знаю… Но, Нона, сейчас я должен убедиться, что все в твоем теле работает, потому что, если бы ты была нормальным человеком, мы бы планировали твои похороны.

– Не волнуйся, – испуганно сказала Нона, – я просто разозлилась. – И добавила, помедлив: – А жаль…

– Да, – согласился Паламед, – жаль. Но, Нона… насчет той передачи. Ты же ее видела. Целиком, да? Ты не узнала никого?

Вот теперь все наконец-то закончилось.

– Только девушку из моего сна, – сказала Нона.

Паламед вдохнул через нос Камиллы, затем выдохнул через рот Камиллы.

– Ты мне этого не говорила.

– А ты не спрашивал, – сказала Нона.

– Нона, – очень-очень медленно произнес Паламед, – это очень важная информация. Такая, которая меняет вообще все. Та информация, которую мы учили тебя рассказывать нам немедленно целых шесть месяцев. И мы с Камиллой доверились тебе в плане распознавания такой информации.

Это было слишком тяжело.

– У меня были другие дела, – запричитала Нона, – я не хотела попасть в беду.

– Мы с Кэм когда-нибудь втравливали тебя во что-то плохое?

– Нет, и я не хотела это портить. Чести постоянно во что-то влезает, и это ужасно. И совсем нечестно говорить спокойно и грустно о моих обязательствах, когда сам только и думаешь: «Нона, я хочу избить тебя ручкой от метлы». Просто так и скажи: «Нона, я хочу избить тебя ручкой от метлы».

– Я бы никогда не использовал против тебя ручку от метлы, – сказал Паламед.

Нона смягчилась.

– Ты этого просто не почувствуешь. Если бы мы с Кэм не любили тебя так сильно, мы по очереди душили бы тебя, а потом отдали бы все твои журналы на благотворительность.

Паламед никогда раньше не произносил слова «любовь». Это сломило Нону вернее, чем что угодно другое, даже чем идея, что ее любимые журналы отдадут на благотворительность, как будто кто-то был их достойнее, чем Нона, самый достойный человек на планете.

– Не перебивай меня. Я должна тебе кое-что сказать, и очень быстро, – сказала Нона, подавилась жестким комком в глубине горла и продолжила: – Ты же знаешь, что мне нехорошо в последнее время?

– Да, – сказал Паламед.

– Я думала, что буду болеть не так долго, может быть, несколько недель или месяц, – сказала Нона, пытаясь собраться с мыслями, облизала губы и прошептала в потолок: – Но теперь я думаю, что у меня всего несколько дней. Слава богу, я это сказала. Какое облегчение.

Паламед замолчал. Потом спросил:

– Несколько дней чего?

– Ну, жизни, – объяснила Нона, которая так радовалась признанию, что даже не почувствовала себя глупо, – все почти закончилось, Паламед. Я умираю. Я умираю уже несколько месяцев.

Тогда Паламед прикоснулся к ней и не стал ее душить. Он прикоснулся нежной шершавой рукой Кэм к ее лицу. Он коснулся ее ребер и ее живота, он снял с нее ботинки и прикоснулся к стопам. Затем он встал, выдвинул ящик стола и вернулся с толстым черным маркером.

– Нона, положи руки на бедра и соедини лодыжки, мне нужна замкнутая цепь.

Она положила руки на бедра и соединила лодыжки. Паламед нарисовал что-то прямо в ямочке между ключицами и велел:

– Теперь не двигайся. – И она засмеялась, чувствуя щекотку. Маркер порхал над ней, прикасаясь с легкостью перышка, а потом Паламед положил его и сказал:

– Здесь ничего не происходит.

И ничего не происходило, пока Паламед водил рукой Камиллы над лицом Ноны, горлом, вниз к животу – вот только его пальцы охватило чудесное голубое пламя, бездымное и холодное. Оно породило жутковатые тени, хотя и не мерцало, оставаясь совершенно неподвижным. Она ощущала легкое покалывание, пока он водил рукой по ее телу, а потом сжал руку Камиллы в кулак, и она взглянула на него и увидела, что Паламед сбит с толку.

– Боже, упаси меня от ликторской маскировки, – раздраженно сказал он. – Цитере из Первого дома, кажется, нравились те игры, в которые она со мной играла. Так, подожди…

Теперь он стал тыкать ее: в сердце, в живот, в бедро, в то место у виска, куда вошла пуля. Когда она вздрогнула, Паламед мягко сказал:

– Извини. Дай мне минутку.

И она дала ему минутку, а потом, довольно нескоро, он сказал:

– Ты излучаешь талергию, как горящая солома. Что происходит?