моей — обнаженным телом, которому я поклоняюсь, ртом, который сосет мой…
— Стоп! — Я сжимаю его губы вместе, как утка. Его ухмылка заставляет мою хватку на них ослабнуть.
— Нет рвотного рефлекса. — Он качает головой.
Я пихаю его обратно на кровать. Его тело вибрирует от смеха. Я позволю ему делать грубые замечания весь день, если это означает, что я буду вознаграждена улыбками и его очаровательными смешками — такими неконтролируемыми и невинными.
Мое лицо болит. Мне кажется, что моя ухмылка может расколоть его.
Тео сжимает мои ноги крепкой хваткой.
— Скарлет Стоун?
Опять он.
Его голос.
Мое имя.
Оно образует комок в моем горле и заставляет мои глаза гореть от слез.
— Хм?
— Я не заслуживаю тебя.
Моя ухмылка прогоняет слезы.
— Ты действительно не заслуживаешь.
— Мы можем сохранить этот маленький секрет только между нами двумя?
Искривив губы, я качнула головой в сторону.
— Да. Но мне нужно, чтобы это было в письменном виде.
— В письменном виде?
Я киваю. Он переплетает пальцы за головой. От этого его белая футболка задирается настолько, что обнажает несколько сантиметров его пресса.
— Как контракт?
Я качаю головой.
— Что-то более вечное.
Его правая бровь приподнимается.
— Например?
Я провожу пальцем по широкому поясу его черных трусов, слева от его дорожки волос, ведущей в рай. Его эрекция крепнет, приближаясь к моему пальцу. Мои губы кривятся в ухмылке, которая совпадает с его ухмылкой. Его мышцы напрягаются, таз немного приподнимается, как будто он думает, что я не вижу, насколько он сейчас возбужден.
— Вот здесь. — Мой палец проникает под пояс.
Он стонет, когда я дразню его кожу так близко к тому месту, где он больше всего умоляет о моих прикосновениях.
— Здесь я хочу, чтобы ты навсегда запомнил, что не заслуживаешь меня.
Глаза Тео сужаются.
— Ты хочешь, чтобы я сделал татуировку?
Я киваю.
— О тебе?
Я киваю.
— Прямо здесь?
— Да. Прямо здесь. Мое имя красным, все остальное — черным.
Украв мое дыхание, он садится, останавливаясь, когда кончик его носа касается моего.
— Посмотрим, — шепчет он.
— Посмотрим? — я выдыхаю в ответ, немного более задыхаясь, чем предполагалось. У меня плохо получается скрывать, как сильно он на меня влияет.
— Да. А теперь… что еще ты хочешь от меня?
Навсегда. Я хочу все дни. Все улыбки. Все вдохи.
— Я хочу услышать, как ты играешь.
Его взгляд проходит сквозь меня. Созерцательная сторона, которую я видела миллион раз.
— На чердаке должна быть одна из моих первых гитар…
Я поднимаю глаза к потолку.
— Как мы туда заберемся?
Глава 38
Теодор
Чердачная лестница находится прямо перед спальней моих родителей. Я не открывал их дверь с тех пор, как отца вынесли в черном мешке. Комната была убрана. Я знаю, что за дверью больше нет ни капли крови, но все равно не могу открыть дверь. Не сегодня.
Я дергаю за цепь и опускаю лестницу. Скарлет сосредотачивается на закрытой двери спальни. Она умна. Мне не нужно объяснять ей, почему она закрыта и почему я не намерен ее открывать.
— Не пялься на мою задницу. Это заставляет меня чувствовать себя оскорбленным, — говорю я, поднимаясь по лестнице первым, чтобы включить свет и получить доступ на чердак, который был нетронутым в течение многих лет.
Она смеется.
— Но это такая красивая попка.
— Попка? Правда? Как скоро ты перестанешь коверкать английский язык? — когда я тянусь, чтобы достать до шнура от единственной лампочки, резкая боль пронизывает меня от подреберья до живота. — Мать твою! — я сгибаюсь в талии, прижимая руки к деревянному полу, чтобы не упасть с лестницы и не приземлиться на нее. Но, черт возьми, мои колени слабеют.
Скарлет держит часть моих причиндалов в своей руке, сжимая их так, словно пытается извлечь мой член и по крайней мере одно яичко из моего тела. Я недооценил ее размер и ее хватку.
— Простите, сэр? Не могли бы вы повторить?
Как только я смог сделать полный вдох, я потянулся вниз и схватил ее за запястье, отталкивая ее руку от себя.
— Лестница предназначена только для одного человека. — Я подтягиваю ее легкое тело к своему и усаживаю ее задницу на пол чердака, ее ноги свисают в отверстие.
— Нет ничего плохого в том, как я говорю на английском языке. — Она скрещивает руки на груди.
Это сжимает ее груди вместе, немного приподнимая декольте. Я ничуть не возражаю.
Ее палец приподнимает мой подбородок на дюйм.
— Мои глаза здесь.
Я пожимаю плечами.
— Пока.
— Пока? Что это значит?
Я наклоняюсь, пока она не задерживает дыхание. Это моя любимая часть. Кайф, который я получаю от того, что полностью завладел ее вниманием, должен быть запрещен законом.
— Это значит, что позже твои глаза будут смотреть на меня, пока я буду трахать твой рот.
Она задыхается. Мне нравится ее вздох. Это расслабляет ее челюсть еще больше, делая мой член твердым и готовым проскользнуть в ее сексуальный рот.
— Грубо. Более чем грубо. — Ее глаза сужаются. — Гастроли с твоей группой… «перепихнуться»… Неужели такие наглые комментарии действительно работают на тебя?
Я наклоняюсь ближе. Ее дыхание снова сбивается. Полные губы раздвигаются. Ее вишневый язычок лениво проводит по нижней губе. Почему я так поступаю с собой? Я чертовски тверд прямо сейчас.
— Ай!
Я ухмыляюсь, все еще сжимая зубами ее сосок, мой язык оставляет влажный след на ее рубашке.
— Да, это работает для меня, — шепчу я, отпустив ее сосок.
— Но не со мной.
— Обманщица. — Я поднимаюсь на оставшуюся часть лестницы, затем хватаю ее за талию, чтобы подтянуть к себе.
Она вздрагивает, быстрый вдох вырывается сквозь зубы.
— Что… — это ударяет меня, как тонна кирпичей, упавшая мне на грудь. Я отпускаю хватку на ее талии и задираю рубашку, открывая рану на спине, где я ее порезал.
— Все в порядке.
Ни хрена не в порядке. Я порезал ее. Это не было случайностью. В этом нет ничего хорошего. Даже когда она произносит эти слова, выражение ее лица противоречит им.
Это не нормально.
— Почему? — шепчет она. Ее взгляд опускается к ногам, когда она опускает подбородок.
Я знал, что это произойдет. Скарлет Стоун много чего умеет, но она не глупа. Это не было домашним насилием. Я не бил ее в порыве ярости, а потом упал на колени и умолял о прощении. Секс. Извинения. Даже ее готовность простить меня не может изменить того, чего она больше всего заслуживает — объяснений.
— Я ненавидел жизнь — мою жизнь.
Она поднимает глаза,