class="p1">Я вонзил нож в ее спину.
Я приставил нож к ее горлу.
Я угрожал убить ее.
И все же… она отдает мне все. Почему, Скарлет? Я никогда до конца не пойму, как ты это делаешь.
Ее руки тянутся к задней части моей рубашки, приподнимая ее, пока я не чувствую тепло ее губ на своей коже. Идя к грузовику с лучшей частью этого мира, висящей у меня на плече, я закрываю глаза на несколько вдохов. Смогут ли сто пятнадцать фунтов сексуальности, нахальства и упрямства спасти меня? Клянусь Богом… Я думаю, что это возможно, и я понятия не имею, что делать с этой возможностью.
Я отпираю грузовик и снимаю ее со своего плеча, усаживая на сиденье. Она хватает мою рубашку и притягивает меня к своим губам. Нет никого более недостойного этого момента, чем я. Скарлет нравится идея кармы. Но не мне. Карма никогда бы не отдала мне эту женщину. Меня устроит, если карма умрет в космической катастрофе до того, как мое имя появится в ее списке «Забитом до отказа».
Отступая назад, я пытаюсь скрыть гребаный страх, который пожирает меня изнутри. Момент, когда я сдался ей, был моментом «брось все оружие, подними белый флаг», который оставил меня до смерти напуганным и полностью уязвимым.
— Я… — Я даже не могу говорить, преодолевая страх. Это живое существо, пульсирующее в моем горле.
Ее руки прижимаются к моим щекам.
— Ты прощен.
Я не заслуживаю ее.
— Но не забыт, — шепчу я. Она никогда не забудет то, что я сделал. Это просто человечески невозможно. Иногда я хочу невозможного.
Выражение ее лица не меняется.
— Моя голова неразборчива в воспоминаниях, но мое сердце уже забыло.
Я не хочу двигаться. Черт, я не хочу моргать. Думаю, если бы я мог оставаться потерянным в ней достаточно долго, я мог бы отпустить все, и мое прошлое действительно не имело бы значения.
— Пойдем. — Я прикусываю ее нижнюю губу и дергаю ее, пока она не смеется.
— Куда мы идем?
— Увидишь. — Я ухмыляюсь и закрываю ее дверь.
Скарлет
— Где мы? — Я оглядываю высокие, спутанные деревья и заросли сорняков, скрывающие серый двухэтажный дом.
— Это место, где я вырос. — Он глушит грузовик и смотрит в окно, как будто чего-то ждет. Смелости?
— Кто здесь сейчас живет?
— Никто.
— Кто им владеет?
— Я. — Он хмурится, взгляд устремлен прямо перед собой.
— Ты пытаешься его продать?
Тео качает головой, а затем выходит из машины. Я следую за ним, пока он пробирается через высокую траву, проросшую сквозь кирпичную дорожку, которая ведет к крыльцу.
— Братья и сестры?
Он качает головой.
— Сколько тебе было лет, когда вы сюда переехали?
— Я жил здесь с самого рождения, пока не переехал в квартиру на первом курсе колледжа. — Поставив ботинок на первую ступеньку крыльца, он переместил свой вес вперед, словно проверяя ее. Белая краска выцвела, оставив гниющие доски с трещинами и дырами. Она скрипит, когда он поднимается.
— Когда ты был здесь в последний раз?
Держась за колонну на вершине крыльца, Тео испустил вздох.
— В тот день, когда нашел тело своего отца. — Он опускает голову, а костяшки его пальцев белеют от крепкой хватки за колонну. — Его лицо было неузнаваемым, — шепчет он.
Нижняя ступенька снова скрипит, когда я ступаю на нее.
Тео поворачивается и протягивает руку.
— Вот. Осторожно. Это место нуждалось в ремонте до их смерти. Годы, прошедшие с тех пор, не принесли ему никакой пользы.
Мы проверяем каждый шаг, пока не доходим до двери. Тео достает ключи из кармана и отпирает входную дверь. Она тоже скрипит, когда он открывает ее.
— О, вау. — Внутренняя часть дома совсем не похожа на внешнюю. Полы из темного дерева покрыты слоем пыли, но легко заметить, что под пылью они безупречны. Сложная отделка лестничных перил, молдинг на короне и встроенные книжные полки в кабинете слева от нас — все это говорит о Теодоре Риде.
— Мы с отцом занимались перестройкой всего дома, когда…
Я киваю.
— Так вот как ты научился это делать? Твой отец?
— Да. — Он берет меня за руку и ведет вверх по прочной лестнице, ни единого скрипа. Тео обхватывает рукой ручку двери справа, но его взгляд устремлен на закрытую дверь в конце коридора, выкрашенного в рыжий цвет и украшенного черными рамками — история семьи Рид в фотографиях.
Я представляю, что эта история закончилась трагедией в той комнате в конце коридора.
— Это твоя комната?
Его голова дергается назад к двери перед нами, назад к настоящему.
— Да. — Он открывает ее.
Одним шагом я поражаюсь тому, что вижу. Это не ложь. Это реальность. Это Теодор Рид.
— Моя мама украсила ее после того, как я переехал. — Он смеется сквозь ощутимую боль в своем голосе. — Я не такой тщеславный.
Кто этот мальчик на всех этих фотографиях? Лохматые светлые волосы и улыбка, способная осветить целую вселенную.
Тео в младенчестве на руках у своей прекрасной мамы. Она была поистине потрясающей.
Тео держит свой первый молоток, когда он был еще малышом, стоя рядом с отцом, оба в комбинезонах и с поясами для инструментов.
Тео катается на лошадях.
Тео играет в американский футбол в школе.
Тео в темно-красном костюме с черным галстуком, стоящий рядом с девушкой с длинными светлыми волосами, одетой в черное платье без бретелек. Возможно, школьные танцы. Я улыбаюсь.
— Твоя группа, — шепчу я, пока мои пальцы стирают пыль с черно-белой фотографии, на которой «Дерби» выступают на сцене. Как и на видео, которое показал мне Нолан, Тео погружен в игру на своей гитаре.
Он не всегда был законом. Тео жил в нормальном детстве. У него были подружки, любящие родители и прекрасная жизнь. Это так прекрасно и… душераздирающе.
Я поворачиваюсь и изучаю уязвимую версию моего Теодора Рида, сидящего на краю своей кровати, с руками, сложенными на обтянутых джинсами ногах.
— У тебя была нормальная жизнь. — Я выдыхаю шепотом смех. — Я думаю. На самом деле, я не уверена, что знаю, что это значит. У меня никогда не было нормальной жизни. Во мне никогда не было ничего родственного. Оскар сказал мне просто быть собой. В следующем месяце мне будет тридцать два, а я до сих пор не знаю, кто я. — Я покусываю губы зубами, прокладывая себе путь к Тео. Его рот остается твердым, а глаза искрятся надеждой.
Он хватает меня за бедра и усаживает на колени. Я переплетаю пальцы за его шеей.
— Может быть, ты могла бы просто быть