— Беда, — повторила хозяйка заведения. — Девушка у меня умерла. И официант вместе с нею. По всему — отравили.
Вердарский едва сдержал восклицание. Глянул на своих коллег.
Полковник Карвасаров сощурился, как кот, и пальцем усы распушил. А чиновник особых поручений Грач никакого чувства не проявил. Только носом шмыгнул и на дверь покосился. Удивительный человек.
— Стало быть, двое покойников в доме?
— Стало быть, так.
— Когда ж это случилось?
— Вчера днем. Я как раз собиралась обедать, как доложили.
— А отчего в полицию заявления не дали?
— Занедужила я, как такую новость узнала. Только теперь в чувство пришла.
(Здесь Вердарский мысленно вскинулся — это уж ни в какие ворота! Но тут же сообразил: хозяйка побоялась вчера заявить. Оттого побоялась, что огласка бы вышла. Полиция, документы, списки… Гостям разве понравится? То-то.)
Карвасаров хмыкнул:
— Но у вас ведь и управляющий имеется?
— Имеется. Да власти-то у него нет — с полицией без меня общаться, — ответила мадам Дорис. Говорила она спокойно и даже с легкой улыбкой.
— Кто доложил? — спросил Мирон Михайлович.
— А вот управляющий и доложил, Иван Дормидонтович. Да вы его сами спросите, он лучше моего помнит.
— Непременно спрошу. Только после. А пока что пускай он за дверью побудет. Или еще лучше — в зале. Там квартальному моему составит компанию.
Дорис (Вердарский решил все же называть ее про себя именно так) посмотрела внимательно, но спорить не стала. Выслала Ивана Дормидонтовича из кабинета.
— Отлично, теперь рассказывайте, — велел Карвасаров.
И мадам рассказала, как вчера утром приехал один офицер, из постоянных гостей. За столиком в зале не пожелал, быстро перебрался в номер. Там его уже Лулу поджидала.
— Которая теперь покойница? — спросил Карвасаров.
Хозяйка кивнула и продолжила свою повесть. Из слов ее следовало, что пробыл офицер с барышней в номере не один час. К тому времени уж начали другие гости съезжаться. А офицер выходить не стал, спросил обед в номер. Разумеется, обед ему тотчас доставили. Да только кушанья сперва Лулу отведала. Отведала — и тут же отдала Богу душу. А с нею официант Матюша. Тоже, должно быть, не удержался, попробовал, покуда нес. Хотя это и странно — прислуга вышколена. Знают: если такое замечено будет, вмиг с места слетят.
Вот и вся история.
— Видать, хранил вчера Господь вашего офицера, — заметил Карвасаров.
— Получается, так.
— А более ничего не случилось?
— Нет, ничего, — ответила мадам Дорис, глядя на гостей ясным незамутненным взглядом.
Вердарский поразился ее выдержке. Это ж надо! Такое стряслось — а у ней и губы не дрогнут. Другая на ее месте слезами бы обливалась. Ведь могут и закрыть заведение, определенно. А мадам как будто не видит опасности. И откуда в человеке подобная сила?
Карвасаров забарабанил пальцами по подлокотнику.
— А офицер ваш один был иль в компании?
Тут впервые за все время мадам помедлила с ответом. Потом сказала:
— Этого с определенностью сообщить не могу. Я со своими гостями не на короткой ноге. Во всяком случае, не со всеми. Может, и в компании. А может, один. Не знаю.
Мирон Михайлович кивнул:
— Понимаю-с.
И поманил пальцем Грача.
Тот поднялся со своего кресла, приблизился. И полковник Карвасаров шепнул ему на ухо несколько слов.
Что он сказал, никто не слышал, кроме самого чиновника для поручений, коему адресовалось сказанное.
Грач поднялся и вышел из кабинета, а начальник сыскной полиции продолжил расспросы.
* * *
У Грача долгие разговоры всегда вызывали скуку. Поэтому был он весьма доволен поручением шефа — действительно, сейчас самое время осмотреть особняк да перемолвиться парою слов с прислугой. Конечно, прислуга — люди подневольные, против хозяев не станут показывать. Стало быть, надо подбирать ключики. Помочь человеку свой страх побороть. И даже убедить, что откровенность только на благо пойдет.
Интересно, а где они тела-то держат? Должно быть, на леднике. Ну, это для судебного доктора. Хотя и здешний эскулап, Титов Иван Алексеевич, наверняка уж осмотрел покойных. Тоже — штучка. С ним надобно переговорить отдельно. И проверить кое-какие догадки.
Грач быстрым шагом вышел в зал, где его дожидались квартальный с городовыми. Управляющий тоже был здесь. Грач велел квартальному надзирателю отправить одного городового за доктором, а с другим вместе пройтись по помещениям. Управляющего попросил сопроводить.
— А вы что же? — угрюмо спросил Иван Дормидонтович. — Здесь станете дожидаться?
— У меня особый маневр, — уклонился от прямого ответа чиновник.
— А то, может, кого из официантов позвать? Покажут, что надобно.
Грач понял, что так просто не отвертеться.
— Зачем официантов гонять лишний раз? Давайте рассыльного.
От этого предложения управляющий было расцвел (все-таки сыщик окажется под присмотром!), но тут же вновь посуровел:
— Не годится. Он недавно у нас, сам ничего толком не знает.
— Ну, пусть хоть кухню покажет. Кухню-то найдет?
— А то. В этом вопросе осведомлен прекраснейшим образом. — Тут Иван Дормидонтович оглянулся на квартального — тот вместе с городовым с явным нетерпением дожидался возле дверей.
Нетерпение их понять было несложно. Конечно, заведение мадам Дорис для постороннего исследователя — объект презанятнейший. Это вам не на дровяном складе татей ловить.
— Я уж пойду? — спросил управляющий. — А мальчишку пришлю. Мигом!
Грач остался один. Впрочем, кто-нибудь наверняка да подглядывал в щелочку. Но это пускай.
Сыщик прошелся по янтарного цвета паркету, посмотрел вправо-влево.
Двадцать четыре столика. Скатерти до пола, свежайшие. А вот стулья так себе. Венские, с гнутыми спинками. Старье, прошлый век. И сидеть неудобно. Маху с ними дал Иван Дормидонтович. Должно быть, на распродаже купил, не иначе.
А на столиках что?
Да почти ничего — видать, сервируют прямо перед гостями. Приборы для специй, четыре плоских тарелки, салфетки конвертиком. И подсвечник. Это, видно, для настроения, потому что и без свечей видно неплохо — вон, электрическая люстра под потолком брызжет хрустальным светом.
Грач присмотрелся. А подсвечники-то презабавные!
К тому же разные: где — в виде лесной нимфы, где — в образе обезьянки с длиннющим хвостом. Или вот еще: бронзовая Афродита выходит из пены и держит в ладонях раковину, в коей и укреплена свеча.
Грач поискал глазами и обнаружил четвертый мотив — тут целых три обнаженных танцовщицы слились в движении, весьма, кстати, нескромном. Ну да чему удивляться.