о том, что я происхождением не вышла. И Оливия, и Родерик говорили о моем возможном будущем дворянстве как о деле решенном. Всего-то надо — дотянуть до диплома, попутно изучив множество совершенно неочевидных вещей.
Всего-то…
Родерик улыбнулся.
— Я тоже так думаю. Пусть позеленеют от зависти: ты-то сможешь показать ножки, не нарушая приличий, а в юбках этот номер не пройдет. А ножки у тебя потрясающие.
— Льстец, — рассмеялась я, краснея.
— Разве что совсем немного. — Он снова посерьезнел. — Значит, за неимением веера: скромно опущенные ресницы в ответ на его взгляд будут означать «да», если ты отвернешься — «нет». Только спиной не поворачивайся, это будет грубо.
Я кивнула.
— Итак, ты дала ему знать, что не против. Кавалер подходит… — Родерик улыбнулся, глядя мне в глаза, и от этого взгляда и этой улыбки у меня перехватило дыхание. — Вы так прекрасны сегодня, что любоваться вами — одно удовольствие. Подарите мне радость любоваться вами в вальсе.
И поклонился.
Я сглотнула, на миг ощутив себя огородным пугалом. Немым огородным пугалом.
— С удовольствием. — Голос не слушался, и я выговорила это шепотом.
И вроде бы понимала прекрасно, что его слова — лишь дань галантности, но до чего же хотелось им поверить!
— Все правильно, — снова улыбнулся Родерик, протягивая мне руку. Я потянулась навстречу, и он быстро поправил: — Левую.
Когда я вложила свою ладонь в его, она дрожала. Сама не знаю, чего я так разволновалась.
— Но некоторые кавалеры не понимают намеков, — продолжал Родерик, легонько поглаживая мои пальцы. — Если он тебе очень неприятен, ты можешь отказаться, но тогда этот танец придется пропустить.
— Получается, на самом деле я не могу отказаться? — нахмурилась я.
— Можешь. Если хочешь отдохнуть, если уже обещала этот танец другому или если вы уже протанцевали три танца за вечер.
— Но разве в таком случае он меня пригласит?
Родерик покачал головой, глядя на меня точно на ребенка. Наверное, я и в самом деле задаю глупые вопросы.
— Вечер долгий, он может увлечься и сбиться со счета. Или может сделать это намеренно. Не все барышни нежны и невинны. Не все кавалеры галантны. В любую игру можно играть ради удовольствия — своего и партнера — или ради победы, собирая трофеи.
— А ради чего играешь ты? — сорвалось у меня с языка.
— Ты — не трофей, Нори, — сказал он, спокойно и серьезно глядя мне в глаза. Я замерла на миг, думая, что он меня сейчас поцелует, но Родерик склонился к моей руке — и от касания его губ словно искра пробежала до самого сердца.
А он, выпрямившись, снова улыбнулся — в этот раз так легко и беззаботно, что я окончательно перестала что-либо понимать.
— Вернемся к уроку.
Я тихонько вздохнула.
— Да. Слушаю дальше.
35
Интонации Родерика изменились, словно он читал лекцию. Будто не было ни моих глупых слов, ни его ответа, который на самом деле ничего не прояснил.
— Если танец обещан другому, извинись и скажи об этом прямо. Если нет, но танцевать ты не хочешь, поблагодари и скажи, что тебе надо отдохнуть. Но, как я уже говорил, этот танец придется пропустить.
Я кивнула. Отказать, не обидев. Поддерживать легкий и приятный для обеих сторон разговор.
— Бал всегда начинается с «шагов», — продолжал Родерик, — Но там и учить особо нечего. Шаги и галоп я покажу тебе в последние дни. А пока начнем с вальса. Он простенький, но все же придется потренироваться.
— Простенький? — не поверила я.
— Намного проще, чем, скажем, маривский танец, зато кружит голову в прямом смысле.
Оказывается, он все еще держал мою руку. Погладил ладонь; прежде чем выпустить, отступил на несколько шагов. Я поежилась, когда ветер пробрался под мундир — казалось, до сих пор именно Родерик заслонял меня от него.
— Итак, вальс, — улыбнулся он.
Поднял одну руку, вторую согнул, точно обнимая воображаемую девушку. И тут же в его объятьях возникла девичья фигурка. Белые локоны до талии, кажется, такой тонкой, что Родерик мог бы обхватить ее двумя ладонями, на контрасте с которой бедра казались круглее, стройные ноги в штанах. Я никогда не была особой ценительницей женской красоты, но от этой иллюзии глаз было не оторвать, даже не видя лица. Невысокая, а рядом с ним и вовсе казалась маленькой и хрупкой статуэткой, толкни ненароком — и разобьется.
Родерик посмотрел поверх головы иллюзии и улыбнулся.
— Правая рука лежит в ладони кавалера, левая — чуть ниже его плеча.
Руки девушки взметнулись, а до меня вдруг дошло.
— Это… я?
Он снова широко улыбнулся и кивнул.
Это — я? Это прекрасное видение — такой он показывает мне меня?
— Ты мне льстишь, — выдохнула я.
Он рассмеялся и покачал головой.
— Не отвлекайся. Показываю сперва медленно. Верхняя часть тела практически неподвижна. Следи за ногами. Мужчина начинает с правой ноги, шаг вперед. Ты, соответственно, левой назад. Раз-два-три, раз…
Он закружился по полигону, сначала подчеркнуто медленно, потом все быстрее. Иллюзия следовала за ним, легко и грациозно. Я вздохнула: сейчас мне казалось, что научиться так двигаться невозможно, тем более когда обе ноги левые, как у меня.
Родерик остановился. Фантом исчез.
— Теперь ты, пока одна. Как запомнила, я поправлю.
Я подняла руки. Глянула себе под ноги.
— Спину прямо, — велел Родерик.
Я выпрямила спину и обнаружила, что смотреть под ноги теперь не получается.
— Голову прямо, — не отставал он. — Никто не запрещает тебе, танцуя с одним кавалером, стрелять глазками в других, более того, лучше так и делать, чтобы не смотреть в его лицо постоянно. Однако глядеть себе под ноги — дурной тон.
— Но я не вижу, куда ступаю!
— А куда ты можешь ступить в бальном зале? — приподнял бровь он. — К тому же, чтобы вы ни с кем не столкнулись