рассмеялся.
— Танцы я беру на себя, по крайней мере до посвящения, а там решишь, захочешь ли продолжать. Для всего остального курсе на втором наймешь учителя.
«Наймешь». На что?
— Там уже многие начинают зарабатывать, — сказал Родерик, точно прочитав мои мысли. — Кто-то зачаровывает простые и недорогие артефакты, кто-то охраняет лавки, нанимается на подхват к целителям или летом отправляется по деревням призывать погоду, а то и компанией охотиться на чудовищ… Платят меньше, чем дипломированным магам, но и требуют меньше, так что все довольны.
— Кроме дипломированных магов, у которых отбирают работу, — проворчала я.
— Они тоже не в обиде. Нас в принципе не так много… процента полтора от всего населения империи, если я правильно помню результаты последней переписи…
Есть ли хоть что-то, чем он не интересуется? Ладно светские правила в него вколотили с детства. Знакомства тоже достались по праву происхождения: как бы Родерик ни отнекивался, очевидно, что он из благородных. Но результаты переписи? Кому в здравом уме придет в голову их изучать?
— К тому же большинству магов вовсе незачем зарабатывать себе на жизнь, а значит, оказывать услуги другим за плату. Разве что в качестве развлечения.
Хорошо развлечение — гонять чудовищ по глухим деревням!
— Поэтому работы хватает всем. Кому нужно хорошо и дорого — нанимает зарекомендовавших себя профессионалов. Кому попроще и подешевле — студентов, научившихся хоть чему-то.
Если все так просто — почему Дейзи щеголяет в потрепанных штанах? К последнему курсу она явно научилась не только «хоть чему-то». Алек вон говорил, что «одежки лучше стали». Впрочем, какое мне дело? Может, она не хочет тратиться на одежду, а может — работать помимо учебы. У меня вон мозги кипели сегодня, а ведь, считай, и учиться толком не начали.
— Ну вот мы и пришли, — сказал Родерик, останавливаясь у ограды полигона.
По всему периметру горели яркие осветительные шары, да и на самих площадках их было предостаточно. Зато людей почти не видно — только вдалеке маячило несколько фигур. Не сравнить с тем, что было вчера, когда тут и там отдыхали студенты.
— Нечему удивляться. — Родерик тоже огляделся. — Началась учеба. Физуха, боевые дисциплины — за день все и набегались, и надышались воздухом, и только редкие…
— Ненормальные вроде нас с тобой, — рассмеялась я.
— Жаждущие новых знаний студенты, — так же смеясь, поправил меня он, — не торопятся в общежитие. Начнем?
Я кивнула.
Родерик выпустил мою руку и отступил на шаг.
— Сначала немного правил. Нельзя приглашать на танец даму, которой ты не представлен, — но, как я уже говорил, на посвящении все проще, поэтому можешь не обращать на это внимание. Нельзя танцевать с одним и тем же кавалером два танца подряд и больше трех танцев за вечер — вот это правило лучше соблюдать, если не хочешь, чтобы про вас поползли слухи. Или чтобы не решили, будто барышня… — Он замялся. — Чересчур доступна, прости.
— Не ты же придумал этакую глупость, — пожала я плечами.
В самом деле, он меня не обидел. Правила выглядели дурацкими, но запомнить их нетрудно.
— Кавалер подходит к даме, которую собирается пригласить… Впрочем, нет, — оборвал он сам себя. — Об этом не пишут в пособиях по этикету, но начинается все с переглядываний. Вы встречаетесь взглядами. Если дама согласна, она прикладывает открытый веер к правой щеке. Открытый веер, приложенный к левой щеке, означает «Нет». Такой отказ без слов избавляет обоих от неловкости.
— Веер? — переспросила я.
Родерик на миг растерялся, а у меня внутри что-то сжалось. Веер! Да твари с ним, с веером, у меня ведь и платья-то нет!
— Знаешь, я передумала. — Я постаралась, чтобы мой голос звучал легкомысленно. — Наверное, не стоит злоупотреблять твоим временем. Говорят, можно и медведя научить танцевать, но… — Я пожала плечами и улыбнулась, хотя хотелось плакать. — Но стоит ли оно того? Давай лучше просто погуляем, а на посвящение я не пойду. Не отчислят же меня за это?
— Тебе нечего надеть? — прямо спросил Родерик.
— Да, — не стала скрывать я.
В конце концов, незачем притворяться не той, кто я есть. У девочки из приюта нет бальных платьев, да и вееров тоже нет.
— Не сказал бы, что это большая беда. Военные должны быть на балу в парадном мундире, а ты все же боевик. И неизвестно, кому на самом деле будет неуютнее: тебе в мундире или разряженным барышням рядом с девушкой в мундире.
— Да ладно, — невесело усмехнулась я. — По-моему, все тебе понятно.
Он покачал головой.
— Нет. Мне непонятно, почему девушка, не испугавшаяся дать отпор со сломанной ключицей и ударить парня заведомо крупнее и сильнее себя, боится косых взглядов и шепотков разряженных кур. Надо обладать куриным умом, чтобы смеяться над скудным гардеробом человека, который учится по императорскому гранту.
Он помолчал, внимательно на меня глядя. Я тоже молчала, раздираемая противоречивыми чувствами. Знать, что он считает меня смелой — пусть и не сказал это напрямую, — было приятно. Представлять себя в мундире — пусть даже парадном, со слов Алека, нам должны были выдать их в ближайшие дни — посреди барышень в шелках и драгоценностях — стыдно и, что уж греха таить, страшно. А еще я прекрасно понимала, что Родерик пытается взять меня на слабо, и не хотела поддаваться. В конце концов, не ему стоять под огнем косых взглядов и слушать шепотки за спиной на посвящении.
С другой стороны, если мне не понравится, как на меня смотрят, сбежать с праздника я всегда смогу. А если не пойду — сколько ни уговаривай себя, дескать, не больно-то и хотелось, на самом деле я все равно буду жалеть. И завидовать тем, кто туда пойдет.
— Что ж, хочешь быть трусихой — кто я такой, чтобы тебя уговаривать? — пожал плечами Родерик. — Пойдем, провожу тебя в общежитие.
— Нет! — воскликнула я прежде разума. Вот как у него это вышло — я же прекрасно понимала, что он меня провоцирует, и все равно повелась. — Пусть косятся, пусть хоть окосеют!
А может быть, мне просто не хотелось идти в общежитие, неловко молчать и думать