Тогда Остин придумал забаву: он цитировал стихи Роберта Сервиса[28], а Завала переводил их на испанский. Но даже «Выстрел Дэна Макгрю» не сумел разбавить монотонность полета. Чувство юмора Завалы и то истощалось.
— Мы видели клювы попугаев, голубиные клювы, даже черепаший клюв — и ни одного орлиного, — проворчал он.
Остин посмотрел на карту: оставалось еще много неотмеченных точек.
— Нам летать и летать. Я за то, чтобы не делать перерыв. Согласен?
— Я-то согласен, это самолету нужна дозаправка.
— Совсем недавно мы пролетели над рыбацким лагерем. Может, сядем и перекусим? Заодно и наполним баки нашей крошки?
Завала, не отвечая, заложил обратный вираж. Вскоре они отыскали реку и летели над ней минут десять, пока впереди не показалось скопление фанерных домиков. Тут же стояли на приколе два других гидросамолета. Выбрав участок попрямее, Завала приводнился практически идеально. Подошел к старенькому пирсу, с которого их заметил и бросил шварто- вочный трос круглолицый юноша.
— Добро пожаловать в деревушку Тинук, население — сто шестьдесят семь человек, большая часть состоит в родственных отношениях, — сказал он и улыбнулся ослепительной, как солнце на свежем снегу, улыбкой. — Меня зовут Майк Тинук.
Тинук, похоже, не удивился внезапному появлению двух незнакомцев. И правильно, живя на таких просторах, аляскинцы только ради завтрака могут пролететь сотню миль.
Должно быть, за пределами Анкориджа не хватает простого человеческого общения. Неудивительно: каждый аляскинец считает своим долгом рассказать новому человеку, как поселился на Севере, — на что и уходят все пять минут знакомства. Вот и Майк поведал, как вырос в деревне, поработал авиамехаником в Анкоридже и снова вернулся в родные края.
Остин сказал, что они с Завалой — из Агентства морских и подводных исследований.
— Я сразу понял: вы, ребята, из правительственных, — со знанием дела отметил Тинук. — Слишком уж опрятные для нефтяников и слишком уверенные для туристов. Пару лет назад к нам заглядывали парни из НУМА, исследовали что-то в Чукотском море. А что вас привело на землю Полуночного солнца?
— Геологические наблюдения. Правда, пока безуспешно, — ответил Остин. — Ищем участок земли, который выдается в море. Он имеет форму орлиного клюва.
Тинук покачал головой.
— Вон там мой самолет. Я частенько летаю на нем, когда не рыбачу и не помогаю ухаживать за оленями, но такого мыса я не встречал. Идемте на берег, глянем на карту.
По шаткой лестнице они поднялись к фанерному зданию. Это был типичный аляскинский универмаг, где продавали все: продукты, лекарства, технику, сувениры, зимнюю экипировку. Рядом с репеллентами на полках стояли консервы, запчасти для снегоходов и фильмы на дисках.
Тинук сверился с картой местности на стене.
— He-а, нет никаких орлиных клювов. — Он почесал в затылке. — Может, вам с Кларенсом поговорить?
— Кто такой Кларенс?
— Мой дед. Он тут все излазил и гостей любит.
Остин закатил глаза. Ему не терпелось вновь подняться в воздух, и он уже думал, как бы потактичнее свалить отсюда, не обидев Тинука в лучших чувствах... как вдруг его взгляд коснулся винтовки на стене за прилавком. Военный карабин «М1», с какими американская пехота отправлялась на Вторую мировую. Остин и прежде видал «М1», но этот экземпляр сохранился в исключительно хорошем состоянии.
— Ваша винтовка? — спросил Остин у Тинука.
— Дед отдал ее мне, но на охоту я хожу со своим ружьем. У этого карабина своя история. Точно не хотите поговорить с Кларенсом? Гарантирую, время потратите не зря.
Заметив, что Остин воспылал к старику интересом, Завала произнес:
— Ну, я в принципе не против вытянуть ноги. К тому же нам дотемна домой не надо.
Верно сказал: световой день сейчас длится больше двадцати двух часов, а период темноты после заката составляет всего ничего.
Майк повел их по раскисшей тропинке вдоль других фанерных хижин, мимо стаек круглолицых ребятишек, спящих эскимосов и веревок с развешанными на них ломтями лососины. Поднявшись на крыльцо самой маленькой хижины, он постучал в дверь — изнутри пригласили входить. Перешагнув порог, они оказались в однокомнатном помещении. Пахло древесным дымом и чем-то мясным, что готовилось на полевой плите. Из мебели в комнате стояли только двухъярусная кровать в углу да стол, накрытый клеенкой в красно-белую клетку. За столом сидел мужчина возрастом, наверное, с один из местных ледников и аккуратно раскрашивал фигурку полярного медведя в шесть дюймов высотой. Тут же стояли готовые фигурки: волки, орлы.
— Деда, тут люди хотят послушать историю твоего карабина.
На морщинистом лице старика блеснули темные азиатские глаза, в которых читались большой ум и хорошее чувство юмора. На носу у Кларенса сидели очки в черной оправе, а седые волосы разделял аккуратный боковой пробор. Гостям старик улыбнулся от уха от до уха. Годков ему на вид было за восемьдесят, но руку он пожимал с костедробильной крепостью. Казалось, он еще может забороть и морского льва.
Впрочем, говорил этот гигант кротко, и тихий голос его звучал подобно шелесту снега на ветру.
— Мне пора в лавку, — напомнил его внук. — Когда вернетесь — я уже заправлю вам самолет.
— Я делаю фигурки для сувенирного магазина в Анкоридже, — поведал старик, откладывая в сторону и медведя, и краски. — Рад, что вы заскочили. Как раз к обеду.
Указав на два колченогих табурета, он — не обращая внимания на протесты — налил Остину и Завале рагу в фарфоровые пиалы с ивовым узором. Отправив в рот ложку собственной стряпни, Кларенс как бы показал, что бояться нечего.
— Ну как? — спросил он.
Отхлебнув по ложечке, Остин и Завала признали рагу вполне даже вкусным.
Старик просиял от удовольствия.
— Это из мяса карибу? — спросил Завала.
Порывшись в мусорном ведре, старик вытащил консервную банку из-под говяжьего рагу «Динти мур».
— Майк — добрый внук, — сказал Кларенс. — Они с женой покупают мне еду, вот я сам и не готовлю. Думают, что после смерти супруги я одинок. Гостей люблю, да, но вас, ребята, утомлять не собираюсь.
Остин оглядел комнату: стены украшены примитивными гарпунами и изделиями эскимосского народного промысла; репродукция Нормана Роквелла — мальчик в кресле у дантиста — гармонично соседствовала с яростной маской моржа; тут же висели семейные фотографии (много было снимков симпатичной женщины, наверное, покойной бабушки Тинук). Самым необычным предметом оказался компьютер в углу. Заметив удивленный взгляд Остина, дед Тинук сказал: