Завала присмотрелся к карте, и уголки его губ изогнулись в фирменной улыбочке.
— Почему ты так уверен, что нам именно сюда? Бомбардировщик мог сняться с любой другой базы.
— Интуиция подсказывает. — Из кармана куртки Остин достал блокнот. На затертой коричневой обложке все еще угадывались слова: «ВВС США», а внизу — имя владельца. Остин передал блокнот Завале. — Дневник Баки Мартина, пилота, который повел бомбардировщик в последний рейс.
Завала восхищенно рассмеялся.
— Тебе надо было фокусником стать! Куда эффектнее ты бы вытаскивал кроликов из шляпы.
— Кролик сам прыгнул ко мне на колени. После беседы Сандекера с Леграном шпионы порылись в архивах и отыскали вещи Мартина. Должно быть, старый состав ЦРУ в спешке забыл уничтожить инкриминирующие материалы. Эту записную книжку Базз нашел в кармане отцовской формы. Подумал, что в ней есть нечто важное, и отдал мне перед нашим отъездом в Вашингтон.
Завала пролистал скручивающиеся страницы.
— Не вижу подробной карты.
— Ну, ты же не думал, что все будет так легко? — Забрав блокнот у Завалы, Остин открыл его на месте, которое отметил желтой закладкой-самоклейкой. — Мартин был хорошим солдатом и помнил поговорку: «Болтун — находка для шпиона». В основном в дневнике он писал, как скучает по жене и сыну, однако кое-что из технической информации сюда просочилось. Вот, в первом абзаце:
Моей возлюбленной жене Филлис и сыну Баззу. Может быть, однажды вы прочтете эти записки. У меня в запасе много времени, и по пути в Номер я начал этот дневник. Если командование узнает о нем, мне несдобровать. Мои заметки — еще большая тайна, чем проект «Манхэттен». Шпики не устают напоминать, что я — простой пилот и не должен задавать вопросов. Но я все чаще ощущаю себя узником. Меня и остальную команду держат под постоянным наблюдением, и дневник, наверное, единственный способ напомнить всем о своей личности. Филлис, ты всегда переживала по поводу моего рациона, поэтому знай: кормят нас отменно, дают свежее мясо и рыбу. Дом из гофрированного железа оказался не приспособлен для морозного Севера, снег скатывается по наружным стенкам, металл ни капли не защищает от холода. Днем и ночью мы не выключаем духовку. Лучше б нас поселили в иглу. Самолет и то в лучших условиях держат. Хотя чего я жалуюсь? Мне повезло, детка, я летаю на ЭТОМ! Невероятно, самолет такой огромный, а маневрирует как истребитель. За ним будущее.
Остин закончил читать.
— Дальше Мартин пишет, как тоскует по дому и как рад будет вернуться.
— Жаль, ему не довелось увидеть будущего, о котором он писал. Его не просто в плену держали, но и к смерти приговорить успели.
— Мартин — не первый патриот-мученик, погибший во имя того, что верхи назвали всеобщим благом. К несчастью, порадоваться, каким полезным оказался его дневничок, он тоже не сумеет.
— Его «Номер» еще хуже, чем военные координаты типа «где-то в Тихом океане».
— Я тоже так думал, пока не вспомнил одну давнюю историю. В 1850 году офицер британского корабля, шедшего мимо берегов Аляски, увидел безымянную косу и на рукописной карте сделал пометку: «Номер...» Когда карту копировали в адмиралтействе, картограф не разобрал почерка офицера и изобрел имя нового мыса Нома. «Ном» — от «номер», без числа. И вот еще, что пишет Мартин:
Полет из Сиэтла прошел без происшествий. Не самолет, а сказка. Приземлился в тридцати минутах от Номера.
— Какая была крейсерская скорость у крыла? — спросил Завала.
— Приблизительно пять сотен миль в час.
— То есть двести — двести пятьдесят миль от Номера.
— Мои расчеты показали то же. И вот тут-то начинается самое интересное.
Остин прочитал из дневника:
Впервые увидел пункт назначения. Рассказал парням, что с воздуха он выглядит как нос Дуга.
— Нос дуги?
— Нет, Дуга. Дуг — имя.
— Круг поисков сужается до миллиона человек, — устало произнес Завала.
— Знаю, знаю, точно так же подумал и я сам, пока не прочел следующее: «Еще добавить кукурузную трубку — и будет вылитый Орлиный Клюв».
— Дуглас Макартур! Его профиль фиг забудешь.
— Особенно если ты участвовал в войне. Тем более Ном всего в ста шестидесяти одной миле от России. Я подумал, что неплохо было бы заказать спутниковые снимки. И пока ты дрых в полете над Соединенными Штатами, я просмотрел их под лупой.
Остин передал Завале спутниковые снимки. Тот изучил их и покачал головой.
— Не вижу я орлиного клюва...
— И я не нашел. Ладно, никто не говорил, что будет легко.
Они все еще проглядывали снимки, когда пилот передал по интеркому, что самолет заходит на посадку в аэропорту города Ном. Остин и Завала быстренько упаковали вещи в две сумки еще до того, как самолет опустился на площадку небольшого современного аэропорта. Взяв такси, они отправились в город по одной из трех двухрядных дорог Нома. Яркий солнечный свет никак не разбавлял тусклости пейзажа голой тундры, хотя вдалеке виднелись горы Киглуайк. Такси выехало на Фронт-стрит, как бы отгораживающую Ном от серо-голубых вод Берингова моря, миновало построенное в начале двадцатого века здание мэрии, конечный пункт Идитародских гонок на собачьих упряжках, и высадило Остина с Завалой в порту для барж, где их дожидался заправленный гидросамолет.
Завале одномоторный самолетик, не требующий большой дистанции для взлета и посадки, понравился. Пока он проверял готовность приборов, Остин купил бутербродов и кофе в заведении «У Толстяка Фредди». В путешествие отправились налегке, взяли в основном одежду, а Курт прихватил свой проверенный временем револьвер. Завала предпочел пистолет-пулемет «ингрем», производящий несколько сот выстрелов в минуту. На вопрос напарника: кого он испугался в ледяной пустыне, раз прихватил такую машину смерти, Завала пробормотал что-то о медведях гризли.
Он вел самолет на север вдоль побережья. Держался низко, сохраняя скорость сто семьдесят пять миль в час. День выдался облачный, но обошлось без дождей, которыми так знаменит Ном. Порядок действий определили сразу: Остин, заметив на земле какое-нибудь строение, давал знать Завале, и тот делал круг над территорией. После Остин отмечал проверенное место на карте. Радостное предвкушение быстро прошло. Они нарезали милю за милей вдоль берега. Пустынные земли изредка пересекались ветвистыми речушками да мелкими прудами из подтаявшего снега.