И если бы это происходило во времена Иосифа,
то были бы изрезаны сердца мужчин,
а не руки женщин[707]. Они так прелестны, что если отшельники увидят их прекрасные лица, то с молитвой прижмут их к своей груди. Они перепоясали чресла и в начале того дня стали передавать по кругу чаши с
кумысом и всевозможными винами.
Когда пузырьки поднимаются к краям,
ты словно видишь жемчужины в красной шкатулке.
Прекрасная Венера, глядящая на это великолепное собрание, была лишь зрителем, взирающим сверху на зеленый купол; а Месяц и Юпитер, изумившись красоте этих солнцеликих пери, были убиты горем и опустились в кучу золы. И певцы, подобные Барбаду[708], раскрыли свои уста и пели перед Хосроями мира, а все остальные лишились дара речи от благоговейного трепета. И так кубки доверху наполнялись вином до самой полночи /208/, и царевичи перед лицом не имевшего себе равных Царя
Под перебор струн и мелодию флейты до полуночи пили вино с сидящими у ног хосроев красавицами, Чьи лица нежны, как жасмин, и певцы раскрывали уста в пении[709].
Когда они захмелели, они все, вместе восхваляя и возвеличивая Монарха Лица Земли, удалились в свои опочивальни; а на следующий день, когда ясноликие хосрои сбросили черное покрывало с сияющего лица Рассвета, и он, с волнением в крови, покинул Ночь, как дозорный покидает расположение тюрков —
Пока Рассвет ставил свой шатер,
а Тьма отступала,
волоча полы своих одежд,
— царевичи, нойоны и простолюдины
Явились ко дворцу Царя с открытым сердцем, и с добрыми намерениями пришли[710].
И когда яркое знамя солнца было развернуто на лазурном небосводе, могущественный царь и величественный монарх, готовясь покинуть свою опочивальню,
Облачился в императорскую парчовую одежду, возложил на голову корону власти[711],
и с надменностью могущества и высокомерием гордости
Прошествовал из своего шатра, оставив за спиной сверкающее знамя[712],
и уселся в зале для аудиенций на трон пышности и великолепия; и войти туда было разрешено и знатным людям, и простолюдинам; и каждый занял свое место и
Начал восхвалять героя, говоря: «Ты бдительный и просвещенный», Так пусть же мир от края и до края принадлежит тебе; и место твое пусть всегда на троне будет![713]
И вошли принцессы и наложницы, сияющие красотой юности, как посланницы радости, и держали перед собой кубки с вином.
И они уселись слева, свежие, как северный зефир. И все мужи и жены /209/ и юноши и девы были облачены в одежды, расшитые прекрасными жемчугами, которые блестели и искрились так, что ночные звезды от зависти хотели спрятаться до наступления времени. И, упиваясь радостью, они протягивали руки к кубкам наслаждения и ступали ногами веселости по арене удовольствий, услаждая свои глаза созерцанием певиц, а уши — звуками их песен; и их сердца ликовали от следовавших друг за другом забав и развлечений —
С хмельным шумом в голове и косами возлюбленной в руке.
И в этих занятиях день близился к своему завершению; и так они передавали по кругу кубки с вином и любовались красавицами с прекрасными формами и лицами, подобными лицам пери, целых семь дней.
И много прекрасных песен исторгли из струн его руки,
песен,
в которых звучало желанье.
Когда они закончили пир, он приказал открыть двери старых и новых сокровищниц и приготовить всевозможные драгоценные камни, деньги и одежду. И руководство этим делом, то есть раздачей этих богатств, он доверил опыту и благоразумию Соркотани-беки, которая пользовалась наибольшим влиянием на этом курилтае. Первыми получили свою часть те из присутствующих царевичей и царевен, которые принадлежали к роду Чингисхана и были его потомками; а также все их слуги и приближенные, высокого и низкого происхождения, седобородые и младенцы; а затем, в должном порядке, — нойоны, начальники туменов, тысяч, сотен и десятков по их чину, султаны, мелики, чиновники и их подчиненные. И никто из тех, кто там был, кто бы он ни был, не ушел с пустыми руками, более того, каждый получил свою полную меру и назначенную ему доля.
А покончив с этим, они начали вникать в государственные дела. /210/ Сначала они занялись преступлением Отегина, которое сочли нужным внимательно рассмотреть и тщательно проверить. А так как эта проверка была делом чрезвычайно деликатным и в него нельзя было посвящать чужих, дознавателями были назначены Менгу и Хорду, и никто другой не имел права вмешиваться. Когда они выполнили возложенное на них поручение, несколько эмиров предали его смерти, как того требовала яса. И так же они поступили с другими важными вопросами, к обсуждению которых не были допущены эмиры.
Спустя короткое время после смерти Каана умер и Чагатай. Его наследником стал его внук Кара-Огуль, и Есу, который был его родным сыном, не воспротивился этому. И поскольку Гуюк-хан питал великую дружбу и любовь к последнему, то он спросил: «Как может быть наследником его внук, когда у него есть сын?» При жизни Чагатай и Каан задумали сделать наследником царства Чагатая Кара-Огуля; но Гуюк передал его Есу /211/ и поддерживал его во всех делах.
После смерти Каан все царевичи действовали порознь, и каждый вельможа присоединился к одному из них, и они составляли планы управления Царством и издавали пайцзу. Гуюк положил этому конец. И поскольку то, что было сделано, нарушало их ясу и их обычаи, они устыдились и от смущения поникли головами. И пайцзу и ярлыки, выданные ими, были собраны и положены перед каждым из них со словами: «Прочти твою книгу»[714]. Но Беки[715] и ее сыновья высоко держали головы, ибо никто не мог предъявить им ни одного документа, который бы противоречил ясе. И во всех своих речах Гуюк-хан приводил их в пример, и из-за соблюдения ими яс он относился к другим с пренебрежением, а их хвалил и превозносил.
И он издал ясу, что, как и Каан во время своего восшествия на престол поддержал ясы своего отца и не допустил отступления от их содержания, так и ясы его собственного отца должны быть ограждены от скверны как многословия, так и чрезмерной краткости и защищены от искажений и изменений, и что каждый ярлык:, украшенный царской алой тамгой, должен быть подписан еще раз без ссылок на Императора.
И после этого они все вместе обсудили вопросы, касающиеся войска и отправки его во все части света. И когда стало известно, что китайская страна Манцзы, которая была самой отдаленной его частью, освободилась от зависимости и перестала повиноваться им, он отправил Субутай-бахадура и Джаган-нойона[716] с сильным войском и многочисленной армией в тот край; а также в Тангут и Солонкай; а на запад он послал Ельджигитея[717] с большим войском. И он приказал, чтобы /212/ каждый царевич выделил Ельджигитею по два человека от каждого десятка, и чтобы все жители той области оседлали коней и отправились вместе с ним, и сопровождали бы его по два таджика из каждых десяти и чтобы начали они с нападения на еретиков[718]. И было решено, что сам он выступит позже. И хотя он поставил Ельджигитея над всеми войсками и завоеванными народами; он в первую очередь поручил ему дела Рума, Грузии, Алеппо, Мосула и Такавора[719], чтобы никто, кроме него, не вмешивался в них, а султаны и правители тех мест только перед ним отвечали за уплату дани. Земли китаев он поручил великому министру Ялавачи, как и Трансоксанию, Туркестан и другие земли, которые раньше управлялись эмиром Масуд-беком. А Ирак, Азербайджан, Ширван, Лур, Керман, Фарс и территории, прилегающие к Индии, он вверил попечению эмира Аргуна. И всем эмирам и меликам, которые подчинялись каждому из них, он вручил ярлыки и пайцзы: он доверил им важные дела и отличил их, дав им пайцзы с головой тигра[720] и ярлыки. А султаном Рума он назначил султана Рукн ад-Дина, поскольку тот явился к нему заявить о своей покорности и низложил своего старшего брата[721]. А Давида, сына Кыз-мелик[722], он подчинил другому Давиду. И ярлыки были выданы султанам Такавора[723] и Алеппо и послам. А что до посла Багдада, то у него забрали ярлык, который был ему вручен, и Гуюк послал гневное письмо Предводителю Истинно Верующих /213/ из-за жалобы на них Сиремуна[724], сына Чормагуна. А что до послов из Аламута, он прогнал их с негодованием и презрением; а ответ на доставленное ими послание был высказан такими же резкими словами.