Нет над этим другой руки,
кроме руки Всевышнего,
и нет тирана,
которого бы не мучил еще больший тиран.
/203/ И от умного и проницательного человека, для которого все эти события освещены светом понимания, который размышляет и раздумывает над ними, не укроется, что конец предательства и завершение обмана, которые есть следствие дурных желаний и безнравственных поступков, бесславен и их итог несчастлив. И блажен тот, кто использует предостережение, данное другим: «счастлив тот, который извлекает урок из того, что выпадает другим».
И если б знали они,
что приносит зло тем,
кто его совершает, [
это было бы благом],
но они не думали о последствиях[690].
Сохрани нас Всевышний от такой участи и не дай нам ступить на путь злоумышлений!
[XXXVI] О ВОСШЕСТВИИ НА ТРОН ХАНСТВА ГУЮК-ХАНА
В тот год, когда Каану было суждено проститься с радостями жизни и отречься от удовольствий этого низкого мира, он послал за Гуюком, приказав тому направить свои стопы к дому и устремить свою юлю и желания к тому, чтобы поскорее предстать пред ним. Получив этот приказ, Гуюк ударил шпорами торопливости и ослабил узду скорости; но когда уже близок был тот момент, когда от близости родных тревога, вызванная дальностью расстояния, должна была исчезнуть, а завеса изгнания приподняться, неотвратимый приговор Судьбы был исполнен, и тем, кто томился жаждой в пустыне разлуки, не было дано отсрочки, чтобы утолить свою жажду каплей прозрачной воды воссоединения или отцу и сыну усладить свои глаза созерцанием друг друга. Когда Гуюк получил известие об этом непоправимом несчастье, он счел необходимым еще больше поторопиться, и горе от того, что произошло, не давало ему остановиться, пока он не достиг Эмиля. И там он также не задержался, поскольку стало известно о приближении Отчигина, но продолжил путь к отцовской орде, и надежды жаждущих власти были развеяны его приездом. И эту местность он сделал своим местопребыванием.
Государственные заботы все еще были возложены на его мать, Туракину-хатун, и нити от всех дел находились в ее руках, и Гуюк не вмешивался в них, и не следил за исполнением ясы или /204/ законов, и не спорил с ней об этом.
И когда в близкие и далекие земли были посланы гонцы с приглашением прибыть царевичам и нойонам и требованием явиться султанам, и царям, и писцам, все, подчинившись приказу, покинули свои дома и страны. И когда пришла весна и мир прекрасными стопами попрал головы звезд и провел пером забвения по Саду Ирама; а земля, после появления Фарвардина и диковинных растений, нарядилась в покрывало из всевозможных цветов; и весна, в благодарность за эту невиданную щедрость, своими цветущими деревьями превратила все ее тело в уста, а лилиями — каждый ее член в язык; когда витютени красовались перед горлицами, а сладкоголосые соловьи вместе с жаворонками пропели эту газель:
Хозяйка Весна поставила свои шатры на равнине ты тоже должен поставить свой шатер на равнине. Пей вино с утра и до вечера и собирай розы с рассвета и до заката —
тогда прибыли и царевичи, каждый со своими конниками и слугами, своим войском и своей свитой. Блеск их платья и снаряжения ослепил глаза людей, и радость их врагов померкла при виде согласия, царящего между ними.
Соркотани-беки и ее сыновья прибыли первыми в таких нарядах и с таким снаряжением, каких «глаза не видели, и уши не слышали». А с востока прибыл Котян со своими сыновьями; Отегин с детьми; Ельчитей и другие дядья и племянники, что проживали в тех землях. Из орды Чагатая прибыли Кара, Есу[691], /205/, Бури[692], Байдар[693], Есун-Тока[694] и другое внуки и правнуки. Из земель Саксина и Булгара Бату, который не явился лично, прислал своего старшего брата Хорду и младших братьев Сибана, Берке, Беркечера и Тока-Темура. И прославленные нойоны и первые среди эмиров, которые были связаны с той или иной стороной, прибыли, сопровождая царевичей. Из земель китаев прибыли эмиры и чиновники; из Трансоксании и Туркестана — эмир Масуд вместе с вельможами той области. С эмиром Аргуном явились знаменитые и знатные люди из Хорасана, Ирака, Лура, Азербайджана и Ширвана. Из Рума прибыли султан Рукн ад-Дин[695] и султан Такавора[696]; из Грузии два Давида[697]; из Алеппо — брат правителя Алеппо[698]; из Мосула посланник султана Бадр ад-Дина Лулу[699]; а из Города Мира Багдада — верховный кади Фахр ад-Дин. Также туда приехал султан Эрзерума[700], послы от франков[701], а также из Кермана и Фарса; а от Ала ад-Дина[702] из Аламута — его наместники (muḥtasham) в Кухистане Шихаб ад-Дин и Шамс ад-Дин.
И все участники этого великого собрания прибыли с таким имуществом, которое подобало этому двору; и из других краев прибыло еще так много посланников и посыльных, что /206/ для них было приготовлено две тысячи войлочных палаток; явились туда и купцы с редкой и драгоценной утварью, сделанной в странах Востока и Запада.
Когда все это собрание, какого до этого не видывал человек и ни о чем подобном которому нельзя было прочесть в анналах истории, сошлось вместе, оно заполнило всю широкую равнину, и в окрестностях орду не осталось места, где бы можно было присесть, и негде было спешиться всаднику.
Из-за множества палаток,
и людей,
и шатров на равнине не осталось свободного места[703].
И был также большой недостаток пищи и питья, и не хватало корма лошадям и вьючным животным.
Старшие царевичи все были согласны с тем, чтобы передать дела Ханства и вручить ключи Империи одному из сыновей Каана. Котян добивался этой чести, потому что как-то раз его дед отличил его. Другие же придерживались того мнения, что Сиремун[704], когда войдет в года, будет достоин того, чтобы поручить ему дела Государства. Но из всех сыновей Каана Гуюк более других отличался силой, и жестокостью, и отвагой, и властью; он был старший из братьев, имел больший опыт разрешения спорных вопросов и пережил больше дней благополучия и невзгод. Котян, напротив, был несколько болезненным, а Сиремун — совсем еще ребенком. Более того, Туракина-хатун оказывала предпочтение Гуюку, и Беки с сыновьями в этом были с ней заодно, и большинство нойонов тут были с ними согласны. И потому было решено возложить ханство на Гуюка и возвести его на трон Царства. Гуюк, следуя обычаю, некоторое время отказывался от предложенной чести и называл вместо себя то одного, то другого человека. Наконец в день, указанный людьми, искусными в науке кам, все /207/ царевичи собрались вместе и сняли шляпы и развязали пояса. И [Есуй][705] взял его за одну руку, а Хорду за другую, и они усадили его на трон Власти и на подушку Царства и взяли свои кубки; и люди, находящиеся внутри и снаружи зала аудиенций, три раза преклонили колени[706] и назвали его Гуюк-ханом. И согласно их обычаю они письменно поклялись, что не извратят его слова или приказания, и помолились о его благополучии; после чего они вышли из зала и три раза преклонили колени перед солнцем. И когда он вновь уселся на троне величия, царевичи сели на стулья справа, а царевны — слева, и каждая из них своей красотой была подобна драгоценной жемчужине. А виночерпиями были юные создания, прекрасные лицом, с румяными щеками и соболиными локонами, стройные, как кипарисы, с устами, подобными лепесткам цветов, и зубами как жемчуг, имевшие счастливый и довольный вид.