одевшейся, как для прогулки по снегу: в широкие складчатые шаровары и щеголеватую охотничью куртку.
– Неужто она это всерьез? – буркнула Думаи подошедшему к ней Канифе. Тот, как и она, закутался в привезенную с гор многослойную одежду, не забыв и меховых сапог. – Она же закоченеет.
– И придворным случается делать глупости.
– Да что ты говоришь? У тебя запасные меха найдутся?
– Да… – Он улыбнулся уголком губ. – Дадим ей сначала немножко помучиться?
– Думаю, иначе нельзя.
Обоих отвлек знакомый шум. Все головы повернулись навстречу Фуртии, скользящей ко дворцу в белых искорках соли, – дракана была будто вырезана из ночного неба. Приземлившись, она обратила луны глаз к Думаи.
«Пора».
Думаи встретила взгляд отца. Тот незаметно кивнул – трудно было судить, что выражало его лицо. Она прошла к дракане, коснулась чешуи рукой в перчатке.
– Великая Фуртия, я готова.
Мысленно она добавила: «Я хотела бы взять с собой еще двоих».
«Кто эти дети земли?»
«Один – мой друг и защитник, он отдаст за меня жизнь».
Думаи сделала знак Канифе, и тот, выступив вперед, низко поклонился. Фуртия обнюхала его.
«Другая мне не друг, но я должна постараться выведать ее секреты, чтобы задушить угрозу».
«Да будет так».
Никея вышла вперед с самоуверенной улыбкой, которая погасла, когда Фуртия щелкнула на нее зубами.
– Мой отец просит лететь сначала в город Мозом Альф, к его королеве, чтобы испросить дозволения на поиск камней. – Поглаживая черные чешуи, Думаи скрывала улыбку. – Мне было бы проще держаться, будь у меня седло. Ты позволишь, великая?
Вместо ответа Фуртия распустила мощные кольца своего тела, коснувшись земли.
Седло, густо покрытое пылью, отыскалось в кладовых. Теперь лакированная кожа блестела от смазки, позолота и сталь сияли, как прежде. Чтобы пристегнуть его, потребовалось пятнадцать стражников. Взобравшись на место, Думаи нашла, что ей просторно и для ног есть особые углубления. Канифа полез следом. Один раз он сорвался, но Фуртия подхватила его хвостом и усадила позади Думаи.
– Привяжись. – Думаи указала ему ременные скобы. – Веревку взял?
– Всегда при мне.
Он связался с ней, как раньше на горе, – нитью жизни от пояса к поясу.
Подошла Никея. Ухватившись за край седла, она стала подтягиваться на дрожащих руках, заскребла ногами. Фуртия вдруг встряхнулась, и Никея, не удержавшись, повалилась навзничь. Речной хозяин не перестал улыбаться, но его губы натянулись.
– Попробуйте снова, госпожа Никея, – подбодрила Думаи. – Ручаюсь, на этот раз великая Фуртия не шевельнется.
Никея подняла на нее блестящие глаза, словно сказала взглядом: «Твоя взяла». Она от души рассмеялась, стала отряхиваться.
– Надеюсь, принцесса, – сказала она. – Не могли бы вы попросить ее смилостивиться надо мной?
Раздались вежливые смешки. Со второй попытки Фуртия позволила Никее сохранить достоинство, и та втиснулась за седельной лукой.
– Для третьего всадника креплений нет, – заметила она. – Мне, как видно, придется держаться за тебя, певец богов.
Канифа сжал зубы. Никея с улыбкой обхватила его за пояс и прижалась всем телом.
Думаи держалась за рог. Еще раз оглянувшись на отца, она увидела его маленьким и беззащитным, одиноким среди колоколов.
«Великий Квирики, пусть мой выбор не окажется ошибкой!»
Фуртия подняла голову. Гребень вздымался над ее лбом, словно круглое зеркало, отражающее лунный свет. Придворные вскрикнули в изумлении и раздались, освобождая ей место.
Дракана взлетела. Городские огни уменьшались на глазах, уходили во тьму и наконец исчезли.
33
Север
Эйдаг много часов не могла уснуть. Остекленевшие карие глаза смотрели на что-то, видное ей одной. Закатанные до локтя рукава открывали широкие ладони – прежде белые с розовыми костяшками, теперь сплошь покрасневшие. Она хрипло дышала. Вулф наблюдал за ней из угла, ожидая перемены.
Каждый день дверь приоткрывалась, кто-то забрасывал в каюту меха с водой и лепешки. Всегда в разное время. Непредсказуемо.
Они разошлись по углам, отгородившись друг от друга невидимыми границами. Проветрить каюту было невозможно, но так хоть не дышали друг на друга.
Вулф сглотнул тяжелый комок. Он разглядывал свои кисти в шрамах от учебных поединков. Красноты не было. С тех пор, как он отскреб кровь.
«Нет на этом лесе никакого проклятия, – сказала ему Мара. – И на тебе тоже».
Однако он убил и избежал заразы, а Эйдаг – добрая, нежная Эйдаг – таяла у него на глазах. Он не часто бывал в святилищах, но помнил слова рыцаря Справедливости: «Зло узнает своих».
– Вулф, – позвала Эйдаг, ее грудь вздымалась, – уже скоро. Ты должен меня убить. Пожалуйста.
– Не могу.
– Прошу тебя.
Когда одолевала тоска по Инису, именно Эйдаг сжимала его в костеломных объятиях. Ее смех согревал в самые трудные, самые холодные дни. И теперь рядом с ней стонали двое мужчин. Велл бешено замотал головой, ударил в дверь.
– Кончается! – выкрикнул он. – Государь!
– Велл, – позвала Эйдаг. – Вулф.
Каждая морщинка ее лица выражала мольбу.
– Прошу вас. Я не хочу никому навредить.
Сжав губы, чтобы не дрожал подбородок, Вулф взял ее за руку, коснулся обнаженной кожей – и крепко сжал пальцы.
– Мы давали клятву. Помнишь? – хрипло прошептал он. – Никто не уйдет в смерть в одиночку.
Ее горячие пальцы обхватили его кисть.
– Помнишь наше первое плавание? – прохрипела она. – Я учила тебя пользоваться солнечным камнем.
Она запустила руку за пазуху, вытащила подвешенный на шнурке прозрачный кристалл:
– Сохрани его. Он укажет тебе дорогу, Вулф. В конце концов ты найдешь правду.
Вулф взял камень, надел шнурок на шею:
– Эйдаг. – У него не было слов выразить, что значила для него ее доброта. – Святой примет тебя с распростертыми объятиями.
– Спасибо, – выдохнула Эйдаг, губы ее потрескались. – Вулф, помни. Ты любим.
«И ты», – хотел сказать он, но горло перехватило.
Велл с мукой на лице следил за ними. Он всегда был ближе всех с Эйдаг. А теперь был бессилен ей помочь.
На другом конце каюты взвыли один за другим двое мужчин. Закатывая глаза, пуская пену изо рта, они бились, цеплялись ногтями за палубу, как прежде Иссин. Один рвал на себе рубаху. Смотревшую на них Эйдаг скрутила судорога. Вулф крепче сжал ее руку.
Его покровителем был рыцарь Щедрости. На двенадцатом году Вулф поклялся чтить его добродетель выше всех других, воздавая за великодушие приемного отца. Оставляя подругу умирать в мучениях, он нарушал клятву.
В глазах Велла стояли слезы.
– Эйдаг! Чтоб их… – Он ударил в дверь плечом. – Будьте вы прокляты, трусы бездушные! Дайте ей увидеть свет! Дайте ей воздуха! Врача, так его и так!
Ей не помог бы никакой врач. Тело корчилось, на губах пузырилась розовая пена. Когда она испустила замогильный крик, Велл сломался. Он выхватил свой сакс и вогнал ей прямо в сердце.
– Прости, – всхлипнул он. – Прости, Эйдаг.
Она пыталась что-то сказать, ее пальцы дрогнули, а потом она ускользнула, не издав ни звука. Вулф сквозь слезы взглянул на тело, а потом вытянул из ножен свой клинок и вонзил его в сгорающих заживо мужчин.
Вскоре после того в каюте стало тихо.
Вулф едва заметил ворвавшийся в каюту солнечный свет. Он так долго таращился на кровяное пятно, что едва