Что ж, это многое объясняло, в том числе и относительно Гамиллы. О себе арбалетчица говорить избегала, но, судя по всему, здесь имела место типичная история «за неимением наследника воспитал мальчика из девочки». Или наоборот, «откинула гендерные предрассудки и занималась, чем хотела». Но в любом случае жизнь Гамиллы явно была непроста. Елена кивнула больше своим размышлениям, нежели словам собеседницы, но, кажется, жест вышел сомнительным. Арбалетчица залилась злым румянцем, со стуком брякнула кружкой о теплый кирпич и развернулась, пылая гневом, намереваясь уйти.
- Постой, - сказала Елена, стараясь, чтобы это звучала и негромко, и в то же время внушительно, поймала собеседницу за плечо. Гамилла машинально дернулась, желая освободиться, схватилась за рукоять сломанного кинжала, который отчего-то упорно не хотела менять или хотя бы переточить, укоротив клинок. Елена быстро отступила на шаг, поднимая руки в нарочито миролюбивом жесте, сейчас еще не хватало получить в живот холодной стали на ладонь, тем более по заведомо глупому поводу.
- Знаешь… - Елена с трудом удержалась от улыбки, представив, как все это выглядит со стороны. Впрочем, улыбка сразу испарилась, едва женщина вспомнила, как однажды очутилась в сходной ситуации с Шеной, когда увидела шрамы на теле подруги. Увидев меняющееся выражение на лице лекарки, Гамилла ощутимо вздрогнула и отступила на шаг, поднимая клинок выше.
Да что ж такое, подумала сокрушенно Елена, все повадились от меня шарахаться, будто я здесь самая страшная. Вслух же сказала, по-прежнему тихо, не для чужих ушей:
- Я тебя понимаю. В самом деле.
Гамилла недоверчиво склонила голову, уставившись исподлобья, как будто Елена была менялой (разумеется, бесчестной, других не бывает) и предлагала королевскую тынфу по цене островного багатина.
- Наверняка тяжело быть женщиной и заниматься мужским делом. Воевать и убивать.
Апеллировать к «мир создан для мужчин» не хотелось, но Елена рассудила, что здесь этот оборот, наверное, пока не столь избит и заезжен. Кроме того хотелось бы сохранить с арбалетчицей хотя бы прежние нейтральные отношения, а лучше немного подружиться, ну, насколько получится.
- Женщине в мире мужчин приходится нелегко, уж мне ли не знать, - Елена красноречивым жестом ткнула пальцем в самое себя. Стало неловко и стыдно, хотя, справедливости ради, немножко, самую малость. Да, жизнь ее помотала и побила, без вопросов, но уж чего лекарка, по совести сказать, никак не могла, это того, что ей пришлось выгрызать место под солнцем в энергичной межполовой конкуренции. Но… для хорошего дела можно и чуть-чуть приврать.
- Мне ли не знать, - повторила она. – Недостаточно быть равной с мужчинами. Нужно доказывать, что ты лучше. Сильнее. Жестче. Приходится показывать жестокость и безжалостность там, где кто-то другой мог бы проявить доброту. И вся жизнь превращается в одну сплошную борьбу.
Гамилла смотрела по-прежнему зло и недоверчиво, держась за кинжал, но Елене показалось, что взгляд арбалетчицы чуть дрогнул, потеплел.
- Но со мной этого не нужно, - тихо сказала Елена, делая шаг вперед, небольшой, чтобы это не казалось вторжением в личное пространство и агрессивным давлением. – Не нужно доказывать мне, что ты сильная, жесткая и умелая. Что ты достойна уважения, как человек и стрелок. Я это и так знаю.
Она плохо представляла, что тут еще можно добавить. Вроде все было сказано, и Гамилла по-прежнему не демонстрировала особого дружелюбия. Елена вздохнула, развела руками, дескать, закончила дозволенные речи. Повернулась, чтобы уйти к постели Артиго. Арбалетчица шевельнула широкой челюстью, будто примеривалась, как вырвать кусок из елениной глотки. Пару мгновений лекарке казалось, что Гамилла все-таки скажет какое-нибудь слово, но нет, не сказала.
Ну и ладно, подумала Елена, по крайней мере, не подрались и не рассорились шумно, уже какая-то польза. Пожала плечами в третий раз и отправилась готовить банки. Опять заболели пальцы на левой руке, по которым накануне крепко заехал палкой наставник, наглядно показывая необходимость техничного парирования.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
- А почему бы не усложнить гарду? - недоуменно спросила женщина, потирая распухшие пальцы. Ее выдержки хватило, чтобы проглотить стон, однако шипение сквозь зубы таки прорвалось. Было по-настоящему больно.
- Ее ведь можно сделать в виде корзинки. Так, чтобы прутья и кольца охватывали кисть, как перчатка. Или даже… - Елена сморщилась, вспоминая «Алатристе» и чумового Виго, лучшего актера и Арагорна всех времен и народов. – Закрыть перекрестие сплошной чашкой.
Она ждала критику в стиле «что хорошо для наставника, то годится и ученику», может даже насмешку. Но вместо этого Пантин кивнул, будто соглашаясь.
- Вероятно, - с абсолютной серьезностью вымолвил фехтмейстер. – И когда-нибудь ты сможешь этим заняться. Но сейчас это было бы вредно.
- Нарушает баланс?
- Нет, - слабо улыбнулся Пантин. – Закрытая гарда прощает ошибки в парировании. Ты привыкнешь к ней, и однажды придется биться чем-то иным. Тогда потеряешь пальцы, в лучшем случае.
Елена хотела возразить, но тут вспомнила меч Раньяна, доброе оружие из хорошей кузни, которое сломалось в самый неподходящий момент. Бретера это не остановило, он продолжил драться тем, что оказалось под рукой. А она смогла бы так?..
- Поэтому нам необходима строгая работа с гвардиями в парировании, их совершенное исполнение. Так, чтобы ты могла пользоваться любым оружием, хоть обычной палкой. А у палки, как известно, гарды нет и рука беззащитна. Или я что-то путаю?
- Нет, - выдавила сквозь зубы Елена.
- Станешь мастером - упражняйся в оружейном деле, сколько захочется. Но не раньше.
- Понимаю, - вынужденно признала ученица.
- Тогда продолжим.
После обеда Елена вспомнила, что надо бы поработать писцом, наверняка за минувшие дни собрался приличный список новых клиентов. Так и вышло. Собирая очередной продуктовый набор из натуральных гонораров, женщина заодно приобщилась к свежим сплетням. Главным поводом для толков и пересудов оказался конвой, который прошел через городок, не останавливаясь, лишь напоив лошадей и закупив им корм. Полтора десятка телег при мрачной и неприятной охране сразу показались местным весьма и весьма подозрительными. Немудрено, люди в пути, особенно зимой, спешат воспользоваться любой оказией для того, чтобы отдохнуть, согреться и главное – дать передышку тягловой силе. Когда странники вооружены до зубов и торопятся так, что готовы ночевать – зимой! – в чистом поле, это всегда говорит либо об ожидании барыша, либо о нечистой совести. Зачастую и то, и другое сразу.
Посмотрев на телеги, вооруженную до зубов конную охрану, очень характерные мешки с опять же характерно срезанными бирками, все дружно пришли к выводу, что это хлебный поезд, причем воровской. Кто-то где-то разграбил склад с зерном, собранным по «императорской доле», для выдачи голодающим в худую годину. Надо полагать, кто-то обогатится. А кто-то умрет, когда явится за хлебной ссудой к пустым сусекам.
Никто не решился даже наводить справки и спрашивать подорожные или грамоты на товар, тем более как-то препятствовать конвою. Мародеры ушли дальше на восток, оставив за собой тревогу, пересуды и стойкое чувство: что-то не в порядке с этим миром… Сильно не в порядке.
Тон писем тоже изменился, бытовые напутствия больше не заказывали, теперь в основном давали наказ родным придерживать еду и серебро, экономить на всем, долги стараться не платить до последнего, самим в долг не давать ни в коем случае. Часто просили отложить выплату «господской деньги», а также походатайствовать насчет заступничества перед королевскими откупщиками. Заказчики теперь часто приносили собственные дощечки с углями, чтобы не платить за бумагу и чернила. Это не слишком расстраивало Елену, свой паек она в любом случае зарабатывала, но в целом экономическая ситуация региона - причем зажиточного - стала как-то удручать.