праздники задолго до появления Фаины в его жизни. И даже если бы это было возможно, они понесли бы наказание еще раньше, когда она рассказывала ему о Бале, или обсуждала старинные медицинские случаи, или когда отдалась ему в первый раз.
Телефон настойчиво звонил где-то на кухне, и он нехотя отстранился от Фаины, отправляясь на его поиски. Если это опять были изготовители пластиковых окон или сотрудники банка, карты которого у него не было, мало им не покажется.
Она сосредоточенно нахмурилась, позволив себе на короткий миг слиться со смертью, и в ее глазах появилась тревога.
– Привет, Матвей! – поприветствовал его Глеб. – Ты дома?
– Да, – ответил он, – что случилось?
Фаина вышла из спальни, обхватив себя руками, уже одетая в строгое серое платье.
– Новости, значит, не видел. Лови такси. В новом музее обрушилась стеклянная крыша, а мы – ближайшая больница. Там сегодня было открытие выставки, очереди с километр, как когда-то на Серова в Третьяковку.
– Черт возьми… – Перед мысленным взором Матвея сразу возник длинный список возможных травм. Происшествий такого масштаба в городе не случалось уже очень давно.
– Заведующий приказал быть в полном составе, выходной отменяется. Будет жарко.
– Уже еду.
Матвей перешел в приложение для заказа такси и спустя несколько секунд бросил телефон на диван, метнувшись в спальню за вещами. Когда он вышел, торопливо застегивая ремень на джинсах, Фаина смотрела на него с испугом, будто все, что она рассказала ему, тут же потеряет смысл после звонка или он обвинит ее в том, что это было наказание свыше.
Он успел узнать достаточно, чтобы невзлюбить мать и дядю своего прошлого воплощения, хотя Фаина избегала эмоционально окрашенных слов. Он также проникся подлинной ненавистью к богам, хотя одному из них был обязан своим появлением на свет. Он спрашивал себя, хочет ли знать больше о битве, где участвовал, и проведенном ею ритуале, но решил, что это может подождать. Фаине было нелегко вспоминать свою боль, хоть она и делала это, будучи в безопасности его объятий, и он не имел никакого желания заставлять ее проходить через это снова. Он подошел и погладил ее по щеке, успокаивая их обоих после грубого вторжения реального мира, где была смерть, а он работал врачом, который должен был ее превзойти.
– Я в порядке, – сказал он. – Думаю, вернусь поздно. Подождешь меня еще немного, милая?
Фаина взяла его лицо в ладони и нежно поцеловала в лоб.
– Конечно. Я люблю тебя.
– И я тебя.
Матвей улыбнулся ей и ушел, захватив по пути рюкзак. Его сердце стучало быстрее обычного, пока разум пытался осмыслить все, что он узнал за последние два дня. Каким простым и наивным казался его прошлый взгляд на мир, где не было ни перерождений, ни любви, которая могла прожить несколько веков, ни проклятий. Он невольно содрогнулся, вспоминая слова Фаины о духе смерти, которая ускорила его кончину в угоду собственной похоти. Думать о том, какое существование его тогда бы ожидало, было невыносимо. Кто-то помог им тогда – Фаина так и не смогла вспомнить точные имена, – отправив его на путь перерождения, и Матвей был очень благодарен этим незнакомцам. Он не упустит свой второй шанс на счастливую жизнь с Фаиной.
Он позволил себе погрузиться в эти размышления на те несколько минут, пока ехал в такси по вечернему городу. Однако едва вдали показалось знакомое здание, посерьезнел и сосредоточился на главном. Сейчас он был не потомком Перуна, прошедшим путь перерождения, а хирургом. И ему предстояло много работы.
* * *
Приемный покой наполнили плач и крики, сопровождаемые запахами йода и перекиси водорода и вонью нашатырного спирта, который помогал прийти в себя и врачам, и пациентам. Они едва перебивали запах подсохшей крови на телах пострадавших, которых одна за другой привозили машины «Скорой».
Лишь немногие из них были способны рассказать о своем состоянии или описать здоровье родственников и близких, имевших хронические болезни. Других забирали в операционные по локальному статусу, получая результаты анализа крови по ходу операции, когда в лаборатории доходила очередь до очередного бланка с пометкой cito [12].
Свет отражался в прозрачных трубках капельниц и вспыхивал на мелькавших в воздухе скальпелях и иглах. Обнажались мышцы и кости, перчатки скрипели кровью. Реже бывало так, что операция шла по заранее составленному плану. Чаще в дело вмешивалось кровотечение или внезапно обнаруженная гематома. Хуже всего было услышать о наступившей асистолии, вынуждавшей всех отойти от стола и ждать. В одних случаях оставалось лишь зафиксировать время смерти. В других – вернуться и продолжать операцию, надеясь, что второй остановки сердца не произойдет.
И так снова и снова.
Матвей действовал механически: соединял порванные ткани, останавливал кровотечения, вытаскивал обломки костей, сдвинув брови над маской и давая короткие указания медсестрам. Не успевал он выйти из одной операционной к родственникам, его тут же звали ассистировать в другую, а затем начали привозить новых больных. Ни на скорбь, ни на радость времени не оставалось.
Он был первым в приемном покое, кто заметил, что к ним привезли Бабушку, которая решила повести на выставку внуков. Дети отделались испугом и царапинами, а вот ее лицо и юбка были залиты кровью. Парамедики шептались о критическом состоянии и безнадежном случае.
– Черта с два, – прорычал Матвей, не узнав собственного голоса, ожесточенного металлом и кровью. За последние часы им уже пришлось потерять нескольких пациентов, и он не собирался отдавать смерти еще одного, тем более если это был еще один дорогой ему человек. – В операционную, сейчас же.
Он шел рядом с коллегами, не чувствуя под собой ног, и пришел в себя, лишь когда надел перчатки и шагнул к столу.
– У нее же всего одна почка, – пробормотала Ева.
– Не начинай, – шикнул Глеб.
– Уже поздно, – мрачно сказал Матвей спустя несколько минут, глядя вниз и сдерживая дрожь в поднятой руке со скальпелем. Это было не размозжение, но серьезное поражение.
– Нефрэктомия [13] невозможна, – сказал ассистирующий ему хирург-травматолог, занятый открытым переломом. – А другого выхода нет, тут кровотечение.
– Нет, есть, – жестко ответил он. – Я знаю, что делать.
– Матвей, я все понимаю, но она уже немолода.
– Я знаю, – повторил он, протягивая свободную руку. – Зажим. Гейдельберг, тысяча восемьсот шестьдесят второй год, ошибка при удалении двенадцатого ребра стала решающей. Но вот что мы сделаем…
«Тяжелая травма поясничной области, – прозвучал в его голове серьезный голос Фаины. – Угроза геморрагического шока из-за падения давления».
В тот день на ней было строгое красное платье, слишком торжественное для его квартиры и тем более для наведения порядка в