Отец продолжил говорить. Он сказал своему сыну:
— Понимаешь, я всю жизнь пытался стать успешным родителем. Это, можно сказать, моя жизненная цель. Это то, чего я больше всего хочу. Честно говоря, я беспокоюсь не столько за тебя, сколько за себя.
— Что тебя беспокоит? — спросил сын.
— Будешь ли ты успешным серфингистом, зависит только от тебя. Ты можешь практиковаться, пока не станешь чемпионом. И будешь ли ты успешным взрослым, тоже зависит от тебя. Ты можешь подготовить себя к успешной жизни или нет. Поэтому мой успех как родителя в конечном счете в твоих, а не в моих руках. Мне трудно отказаться от контроля. Мне трудно не давать тебе наставлений. Но я по-прежнему хочу быть успешным родителем.
Сын посмотрел на отца с огромной любовью в глазах и сказал:
— Тебе не о чем беспокоиться, папа. Со мной все будет в порядке.
И на этом, по словам моего друга, спор был окончен. Он принял самое важное решение в любом споре — вовремя остановиться.
В аргументации моего друга не было фатальных изъянов, присущих большинству споров с детьми, — упреков, обвинений, враждебности, гнева, слез. Его аргументация не содержала требований. Она не выносила мозг. Это была просто откровенное представление правды отца. Отец хотел преуспеть как родитель, а когда понял, что от него это не зависит, почувствовал себя беспомощным. Но он сказал сыну то, что хотел. В его словах была доля правды — что он переживал за себя, за свой успех. Поэтому его аргументация звучала искренне и вызывала доверие.
В данном случае успех спора определяется не тем, пойдет все-таки парень в колледж или нет. То, что он осознал, что его жизнь — не череда хаотичных событий, основанных на его мимолетных прихотях и сиюминутных потребностях, а улица с двусторонним движением, что он несет ответственность не только за свой успех, но и за успех своих родителей, и то, что разговор был откровенным, — вот что в данном случае главное.
Права родителей. Но у родителей тоже есть права. Эти права расширяются по мере развития у ребенка самостоятельности и ответственности. Четырехлетний ребенок может не понимать, что его мать имеет право на минуту покоя и тишины или право высказаться, чтобы ее не перебивали криками и требованиями. Но дети, которых с первых дней жизни уважали как личностей и которым доверяли, уже знают, что такое уважение. К подростковому возрасту у таких детей формируется потребность — их собственная потребность — уважать своих родителей и проявлять о них заботу.
У родителей действительно есть права. И, позволяя ребенку их нарушать, они оказывают ему медвежью услугу. Понять разницу между отстаиванием своих прав и посягательством на права ребенка несложно. Отец, который поднимает шум из-за того, что сын взял его ружье, чтобы поохотиться на уток, но оставил его во дворе, где оно всю ночь мокло под дождем и пришло в негодность, имеет право высказать свое недовольство. Однако тот же отец не имеет права заставлять своего сына ходить в церковь, или покрасить забор на заднем дворе, или поступить в Йельский университет. Мать имеет право не разрешать своему семнадцатилетнему сыну ходить по только что вымытому ей полу в грязной обуви, но она не имеет права требовать, чтобы он убрался в своей комнате. Права имеют обе стороны, состоящие в отношениях, — родители и ребенок.
Наказание. Помню, когда мне было лет пятнадцать, я вернулся с охоты на уток и совершил самый непростительный грех, который только может совершить охотник. Я не разрядил ружье перед тем как положить его в машину. Меня учили не забывать об этом. Я всегда так делал. Я никогда раньше не забывал.
В тот день я ворвался в кухню с ружьем в руке, чтобы рассказать отцу о том, как прошла охота. Он стоял у раковины и чистил форель. Описывая свой удачный выстрел, я поднял ружье, прицелился в воображаемую утку, описал ружьем траекторию ее полета и нажал на курок. Выстрел оставил в стене рваную дыру, сантиметрах в десяти от головы моего отца. Я похолодел от ужаса.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Отец медленно повернулся, посмотрел на меня с грустью в глазах и молча вернулся к чистке рыбы. Он никогда не упоминал об этом инциденте. Но я до сих пор испытываю шок от того, что произошло, и не могу с уверенностью сказать, что я вынес из этого опыта. Конечно, я понял, что надо всегда разряжать оружие. Я понял, что надо соблюдать какие-то элементарные правила, потому что от этого зависит жизнь и смерть. Но что я вынес из молчания своего отца — в обстоятельствах, когда большинство взрослых взорвались бы от возмущения и гнева? Возможно, я вынес то, что не следует наказывать детей за нечаянные проступки, потому что дети сами знают, что поступили плохо, и это уже наказание.
Мой отец был очень мудрым человеком. Он понимал детей. Помню, однажды я завел с ним то, что считал серьезным разговором, чтобы прояснить один волнующий меня вопрос. К тому времени мне уже стукнуло сорок, но отец все еще был моим папой, а я — его маленьким мальчиком.
Он выглядел удивленным.
«У меня мало друзей, — объяснил я. — Меня считают чертовски умным, но таким же чертовски эгоцентричным, эгоистичным и грубым. Я не умею себя вести. Тебе следовало вытрясти из меня всю душу, когда я был щенком».
Отец внимательно слушал мои разглагольствования и жалобы. А когда я закончил, сказал: «Понимаешь, Джерри, вытрясти из щенка душу легко. Но обратно ее уже не вправишь». Откуда у моего отца такая мудрость? Я вспоминаю его отца, моего деда, седовласого старика с ясными добрыми глазами, который с усталой, ласковой улыбкой трепал меня по голове и разговаривал со мной, как со взрослым, хотя я был еще совсем маленьким. Он рассказывал мне истории, слишком сложные для моего возраста, с уроками, которые я еще не мог понять. Иногда эти истории были забавными, и когда дедушка смеялся, я тоже смеялся. Он считал, что я все понимаю и что я очень смышленый. Я думаю, что какая-то мудрость передается генетически, но в основном мы — продукты воспитания своих родителей и их родителей. Библейский афоризм «За грехи отцов расплачиваются дети» не более верен, чем «Добродетели отцов — это их дары детям».
Дети, деньги и работа. В обществе, где преобладают материально-денежные ценности, деньги могут быть проблемой в детско-родительских отношениях. Я никогда не считал, что детям надо покупать дорогие машины и туры на южное побережье Франции на весенние каникулы. Родители должны обеспечивать насущные детские потребности, но в нашем мире денег детей, помимо всего прочего, приходится учить обращаться с деньгами.
Недавно я летел домой из лекционного тура и наткнулся на двух прыщавых подростков, сидевших в первом классе. Зачем так баловать детей, когда подавляющее большинство населения летает экономклассом? Деньги разъединяют людей. Они отгородили этих ребят от остальных пассажиров самолета. Деньги разделяют нас на классы — имущих и неимущих. Как результат, они лишают нас права относиться друг к другу, исходя из широты и глубины человеческой души. Вместо этого мы неизбежно тяготеем к тем, чьи банковские счета похожи на наши. Я пришел к выводу, что большинство банкиров занудны, а большинство состоятельных людей скучны. Финансовые отчеты и деньги мертвы. Работа с мертвыми субстанциями и ради мертвых субстанций отражается на личностных качествах человека. Как по мне, уж лучше общаться с гробовщиком, чем с профессиональным финансистом или «денежным мешком». И мне хотелось бы, чтобы мои дети общались с живыми субстанциями — рабочими, творцами, борцами, мыслителями, заблудшими, отверженными. Пусть они взаимодействуют с людьми.
Я хочу, чтобы мои дети работали. Работа учит тому, чему не учат в школе. Дети не только осваивают какое-то дело, но и узнают, как люди живут, страдают и борются. Они учатся сопереживать. Они узнают простые истины о деньгах: что ценность человека не измеряется деньгами, что зачастую те, кто богаты материально, бедны душой, и наоборот. Они узнают, каким трудом зарабатывается кусок хлеба. Они узнают, что значит валиться с ног от усталости. Они узнают, что значит быть подчиненными, выполнять приказы и в то же время осмеливаться высказать свое мнение. Они узнают, что такое удовлетворение от выполненной работы. Работа учит детей лучше любой другой известной мне деятельности, кроме разве что игры.