Читать интересную книгу Воспоминания - Ю. Бахрушин

Перечисленными немногими сведениями исчерпываются данные, приводимые в брошюре. Не надо при этом забывать, что издание было рекламное, так что оно могло, для пользы дела, кое в чем и немного погрешить против достоверности. Безусловно то, что Носовы в далеком прошлом были единоверцы, а в недалеком — староверы. Все представители ревнителей истого благочестия, как известно, вместе со своей верой ревниво оберегали и древние обычаи, и стародавняя культура чрезвычайно бережно у них сохранялась и накапливалась. Эта древняя русская культура жила и в семье Носовых, и ее можно было заметить не только в старинных иконах, висевших в углах комнат, но и в домашнем укладе.

Исходя из общекупеческого взгляда того времени, что фабрика — это тоже своя семья, мой дед провел свое детство и молодость в тесном общении с детьми фабричных рабочих — играл с ними вместе в городки и бабки, ходил удить рыбу и ловить птиц, купаться, собирать ягоды и грибы.

Жили Носовы испокон века у Преображенской заставы, а сто лет тому назад это было уже почти за городом. С годами дед все более и более отходил от товарищей своих ранних игр, превращался все более и более в хозяина, но спортивные навыки, приобретенные им в детстве, его уже не покидали всю жизнь. Он был врожденным русским спортсменом, но отнюдь не по физкультурным соображениям, а из-за любви к воздуху, к движению, к природе. При этом он очень мало говорил, но очень много делал. Почти до конца своих дней, встав утром с постели, он обливался двумя ведрами холодной воды из-под крана. Когда по каким-либо обстоятельствам ему этого не удавалось сделать, он чувствовал себя не по себе, как он говорил, «каким-то вареным». Летом он постоянно купался, невзирая на погоду, бросаясь прямо в воду головой вниз. Ранней весной он пропадал вечерами на тяге, осенью исхаживал десятки верст с легавой собакой, зимой совершал дальние поездки, после которых в его доме прибавлялось число волчьих и лисьих чучел или ковриков. В летний перерыв охоты он вооружался удочками и просиживал часами, наблюдая за движением поплавков. При этом его увлекал не только сам процесс охоты, но и результаты ее. Он обязательно садился удить крупную рыбу, ездил на охоту в проверенные и богатые дичью и зверем места. В нем говорил не только любитель природы, но и спортсмен. В своих внуках он с особенной заботливостью культивировал любовь к спорту.

Помню, в моем раннем детстве, на даче в Гирееве дед был всегда первым и наиболее деятельным организатором всяческих подвижных игр. Он доставал откуда-то с фабрики бабки и городки, принимал деятельное участие в устройстве теннисной площадки. Раз как-то, долго наблюдая, как молодежь довольно беспомощно упражняется в прыганье, кувыркании, хождении на руках и прочих турдефорсах, он вдруг не выдержал, растолкал нас и, к великому удивлению старших и нашему восхищению, прошелся колесом. А затем поставил моего отца, мужа матери крестной и еще кого-то в соответствующие позы, перемахнул через них чехардой. А ему тогда было уже за шестьдесят лет. В Гирееве же он научил меня запускать змея. Клеил он их сам, огромных размеров, из хорошей кальки. Все это он расписывал акварелью, украшал вычурными трещотками и отделывал самым тщательным образом. Это была вообще одна из особенностей деда — он любил сам изготовлять свою спортивную снасть, делал это чрезвычайно дотошно и аккуратно, применяя всяческие технические инструменты, и ревниво берег изготовленный снаряд. Летом я его вечно помню за вырезанием ивовых поплавков, плетением сеток и лесок из конского волоса, набивкой патронов и тому подобным. К тому же при учал он и нас, внуков. Когда я достиг соответствующего возраста, дед записал меня в охотничье общество и подарил мне членский билет, который возобновлял ежегодно. Он же принимал деятельное участие в выборе ружья, которое мне было подарено. Зимой он несколько раз брал меня с собой на охоту за зайцами.

Столь же пламенно дед увлекался и техникой, всячески поощряя интерес к ней во внуках. Он сооружал какие-то примитивные машины, сам любил осваивать незнакомые сельскохозяйственные орудия, дарил нам, детям, механические игрушки. Так, у меня имелся подаренный им электрический токарный станок, приводившийся в действие от штепселя. Сравнительно рано лишившись горячо любимой жены и оставшись с кучей детей на руках, младшей из которых было четыре года, дед не стал искать себе новой хозяйки, а всецело посвятил себя семье. Он без посторонней помощи, порой неумело и делая ошибки, все же сумел дать образование и воспитать всех своих детей. Так как среди этих детей был лишь один мальчик и шесть девочек, задача была для него, как для мужчины, особенно сложной. Правда, старшие дочери до своего замужества помогали ему в этом деле, но все же главная забота лежала на нем. Думаю, что именно этот период в жизни деда способствовал выработке в нем особой замкнутости, сдержанности и отчужденности — он не мог делиться с детьми своими мыслями и заботами, а к посторонним обращаться не желал. Эти черты характера при первом взгляде давали повод заподозрить в нем эгоиста, что было неверно. В особенности тяжко приходилось деду, когда надо было придумывать забавы для своих детей. Он невольно забывал, что большинство из них девочки, и выдумывал им всяческие спортивные и технические развлечения. Длинные прогулки летом за город, ловля рыбы и катанье на лодках, занятие фотографией, прикладные искусства, увлечения собаками и лошадьми — вот занятия, которыми дед занимал детей в часы досуга. Моя мать, в характере которой было много мальчишеского, пользовалась его особой любовью. Он вместе с ней занимался фотографией, ездил с ней на бега, дарил собак, учил ее росписи по фарфору — дед недурно владел карандашом и кистью. Этим искусством он овладел, как равно и многими другими знаниями, не по влечению сердца, а из соображений, что они могут быть ему необходимы для его дела.

Деда как делового человека я почти не знал. Как-то однажды он мне показывал фабрику. Помню, что после нашего грязного, вонючего кожевенного производства суконная фабрика поразила меня своей чистотой и франтоватым блеском многочисленных машин. Дед что-то объяснял и любовно поглаживал какую-то машину, точно она была живым существом. Когда я начал заниматься живописью, дед однажды принес мне какой-то иностранный журнал с декоративным рисунком художника и спросил, смогу ли я увеличить его до нужных ему размеров. Получив мой утвердительный ответ, он оставил мне журнал. Через несколько дней я сдал ему работу. Он внимательно все осмотрел и как будто остался доволен. А месяц спустя я получил от него в подарок прекрасное пуховое одеяло, на котором во всю ширину был воспроизведен увеличенный мною рисунок.

Носовы славились своими пуховыми одеялами и платками, но основным их производством было изготовление кустарных кавказских сукон, из которых на Кавказе шились многочисленные черкески и которые там продавались как местное производство.

Все торговые операции деда производились в «городе» в Черкасском переулке, в амбаре. Мне иногда летом приходилось заезжать в носовский амбар, который помещался в каком-то древнем здании с чугунными лестницами и под сводами. Все подобные помещения были серьезного, насупленного вида, словно ушедшие в самих себя. Жили они своеобразной, испокон веков заведенной жизнью. В амбарах московского «city» люди отрешались ото всего живого и превращались в счетные механизмы. Под костлявый перезвон конторских счетов там скрипели перья, стучали пишущие машинки и дышали листами фолианты гроссбухов. Где-то в глубине помещения в своем обособленном кабинете сидел, как в бесте 4* сам хозяин, следивший, как опытный мастер, за бесперебойной работой своей торговой машины. В этом занятии ему помогал неизменный, огромный, темный образ Спаса с вечной неугасимой лампадой, некогда возжженной в день открытия амбара. Никаких ресторанов или трактиров в городе не полагалось. Взамен их в каждом амбаре наравне с лампадой кипел неугасимый огромный самовар красной меди, и специальный молодец следил за исправным снабжением всех чаем. По нескольку раз на дню в амбары заглядывали разносчики с лотками, предлагая свои продовольственные товары. Эти торговцы прекрасно знали своих покупателей, учитывали, что они видывали гастрономические виды, а потому имевшийся у них товар был всегда самого наивысшего качества. В продовольственный лоток для города из сотни каких-либо жирных рыб выбиралась одна, наилучшая, после тщательной дегустации. Окорока и колбасы беспощадно браковались. Ягоды отсортировывались поштучно. При посещении деда в амбаре я обычно был угощаем каким-либо лакомством и, должен признаться, всегда отменным.

Каковы были принципы ведения дела у Носовых на фабрике, мне неизвестно, но постольку поскольку мне приходилось слышать стороной, у них рабочие не очень долюбливали хозяев и между ними был холодок. Деда рабочие еще уважали, так как знали, что он в молодости на практике прошел все производство, но дядю они терпеть не могли. Ни о каких остатках патриархального быта там и речи не было, впрочем, быть может, причина этого крылась в особенностях самого производства, более промышленного, чем кожевенное дело, сохранявшее долгое время еще пережитки кустарничества.